«Богъ послалъ Филарета Русской Церкви, чтобы предъ тѣмп днями, когда умножатся лжеученія, отлить содержаніе Православія въ металлическія незыблемыя формы, ясности очертанія которыхъ нельзя закрыть никакими чуждыми придатками, отъ глазъ тѣхъ кто прежде всего станетъ искать въ жизни вѣрности своей Церкви». «Въ своихъ безчисленныхъ трудахъ», продолжаетъ Сумароковъ, «м. Филаретъ выразилъ въ полнотѣ всѣ истины Православія, давъ современной и будущей Россіи основанный на многовѣковомъ опытѣ церковной жизни и въ твореніяхъ всей совокупности учителей церковныхъ совершенный кодексъ того «како вѣровати» (Сумароковъ. Лекціи по Исторіи Русск. Церкви, томъ 2–й, стр. 356–357). Такимъ образомъ, отрѣзокъ времени, проведенный митрополитомъ Филаретомъ на каоедрѣ московской, можетъ быть названъ «Филаретовскимъ вѣкомъ». И если въ свое время Санктпетербургскій митрополитъ Гавріилъ, возобновитель монастырей, послѣдователь святоотеческаго ученія о внутреннемъ дѣланіи, посѣялъ повсюду сѣмена этого ученія, то содѣйствіе и вниманіе со стороны митрополита Московскаго Филарета во многомъ благопріятствовало произрастанію этихъ сѣмянъ. Мы здѣсь пытались обрисовать Филарета, какъ геніальнаго церковнаго дѣятеля, но мы оставили въ сторонѣ его столь же великій даръ церковнаго оратора и проповѣдника. Вотъ какъ Владиміръ Николаевичъ Лосскій въ краткихъ и сжатыхъ словахъ касается этой темы: «Не будучи до сихъ поръ канонизованнымъ, Филаретъ Московскій (1782–1867) принадлежите къ великой линіи епископовъ–богослововъ, которыхъ церковь прославляете, именуя ихъ «Отцами». Дѣйствительно, можно сказать, что онъ былъ отцомъ богословской мысли въ Россіи.
«Послѣ Екатерининскаго вѣка «просвѣгценія», послѣ смугценія отъ «религіи сердца піэтистовъ», Филарете обращается къ мысли, призывая ее изслѣдовать бездонныя тайны Откровенія. «Христіанство не есть юродство, или невѣжество, но Премудрость Божія». Подобно самымъ величайшимъ между Отцами Церкви, онъ настаиваете надъ необходимостью богословскаго разсужденія, надъ бдительностью мысли, которая должна приступать безъ страха къ разрѣшенію умственныхъ затрудненій.
Проповѣди Филарета напоминаютъ гомиліи св. Григорія Назіанзина своимъ богословскимъ богатствомъ, также св. Василія — безупречнымъ мастерствомъ, которымъ онъ сдерживаете полете своей мысли, требуя отъ нея точной мѣры. Въ классической своей проповѣди на Великій Пятокъ (1816) Филарете развиваете свою любимую тему: Искупленіе. Послѣ разсужденія о кресте, воздвигнутомъ «ненавистью іудеевъ и буйствомъ язычниковъ» онъ переходите къ поклоненію кресту, какъ символу Божественной любви, укорененной въ предвѣчномъ святилищѣ Св. Троицы. Это «Тайна сокрытая отъ вѣковъ и родовъ» (Кол. 1, 26). Тайна «Агнца, закланнаго отъ созданія міра» (Ап. 13, 8). «Такъ Богъ возлюбилъ міръ». Обычный день митрополита рисуете намъ Сушковъ: «День его былъ насыщенъ до отказа. Когда онъ отгоняете сонъ, когда уступаете сну, т. е. въ какомъ часу прерываете труды, молитвы, бдѣніе, и въ какомъ покидаете ночное ложе, этого никто не знаете. Послѣ утрени и обѣдни чай. Послѣ чая служебныя занятія, доклады письмоводителя, объясненія съ просителями и т. д.; къ двумъ или тремъ час. по полудни конченъ трудъ питанія: легкіи, не изысканный обѣдъ. Послѣ обѣда часъ–два отдыха, а отдыхомъ называется чтеніе книгъ, газетъ, журналовъ. Послѣ такого отдохновенія — опять дѣла, переписка, доклады. Два дня въ недѣлю — вторникъ и пятница — работа съ обоими викаріями, независимое отъ частыхъ съ ними занятій и утромъ и вечеромъ по другимъ днямъ. Если бы возможно было исчислить время, которое употребляется имъ на личныя и письменныя сношенія по епархіи и консисторіи съ духовенствомъ, съ ректорами и инспекторами духовной академіи и семинаріи, съ начальствующими въ мужскихъ и женскихъ обителяхъ, съ благочинными и членами разныхъ учрежденій, не говоря о перепискѣ съ Синодомъ, съ Намѣстникомъ Троице–Сергіевой Лавры, съ епископами и частными лицами, да если присовокупить къ этому частое служеніе, соборное и домашнее, освященіе церквей, приготовленіе проповѣдей, встрѣчи царственныхъ посетителей, испытанія воспитанниковъ академіи и семинаріи, посѣщеніе свѣтскихъ училищъ и т. д., то сколько же остается досуга на успокоеніе отъ заботь, на пищу, сонъ и рѣдкія бесѣды съ посетителями. Какъ кратка его ночь!»
Внѣшній обликъ митрополита Филарета рисуетъ намъ его викарій еп. Леонидъ Краснопѣвковъ: «Вчера долго молча смотрѣлъ на него, когда онъ разсматривалъ каталоги, и стоялъ передъ нимъ. Пройдутъ вѣка: имя его вырастетъ необыкновенно. Мысль будетъ искать въ прошедшемъ его великаго образа, и счастливъ тотъ, кто увидитъ его несовершенный портретъ, а я, недостойный, стою отъ него въ полуаршинѣ и смотрю на эту чудноправильную, кругленькую головку, покрытую рѣдкими, мягкими темнорусыми волосами, на это высокое, выпуклое чело, этотъ рѣзко очертанный носъ и дивноправильныя іубы, на эти блѣдныя, худыя, осанистой бородой покрытыя щеки. Подъ прекрасно очеркнутыми бровями не вижу его глазъ, но замѣчаю, что какуюто особенную выразительность придаетъ его благородному лицу эта черепаховая оправа очковъ» tynien. Чт., ч. II, кн. 7, стр. 347).
Обозначивъ кратко то высокое мѣсто, которое занималъ м. Филаретъ въ церковной исторіи своего времени, справедливо именуемымъ «Филаретовскимъ» вѣкомъ», мы теперь перейдемъ къ его значенію касательно нашей темѣ о старчествѣ.
Нашей цѣлью будетъ раскрыть то содѣйствіе, которое оказывалъ митрополитъ въ процвѣтаніи «умнаго дѣланія» и связаннаго съ нимъ старчества. Для этого намъ нужно показать принадлежность самаго Филарета къ этому духовному движенію.
Митрополитъ Филаретъ былъ неооычайно скрытнымъ во всемъ, что касалось его лично. Вотъ отрывокъ изъ письма къ его духовнику Намѣстнику Троице–Сергіевой Лавры: «Нужно, чтобы борьба и отвлеченія, которыя намъ доставляютъ дѣла, не мѣшали бы намъ уединяться въ нашу внутреннюю клѣть и втайнѣ молиться Отцу. Да, дѣла внѣшняго міра насъ разстраиваютъ, насъ преслѣдуютъ и кто входитъ въ свою клѣть, недостаточно закрываетъ за собою дверь. Но Ты, Который сказалъ «Я есмь дверь», дай намъ войти во внутрь и закрой за нами дверь» (т. I. стр. 168).
Дверь, за которой хранились тайники его души была действительно закрыта, но плодомъ его внутренней жизни на склонѣ лѣтъ былъ даръ чудотвореній и даръ пророческій, т. е. святость. Гдѣ же и какъ было положено начало этой святости?
Нѣкоторый ключъ намъ даютъ житія близкихъ ему людей, а именно: старца Филарета Новоспасскаго, также его школьнаго сверстника и близкаго друга еп. Иннокентія Пензенскаго — человѣка исключительной святости — и, наконецъ, архим. Макарія — Алтайскаго миссіонера — его ближайшаго ученика. Эти три житія являются среди лучшихъ украшеній 14–томнаго собранія житій Русскихъ подвижниковъ XIX столѣтія.
Василій Дроздовъ, какъ уже сказано, родился 26–го дек. 1782 г. въ гор. Коломнѣ — пригородѣ Москвы, и какъ мы знаемъ изъ предыдущаго, Москва являлась однимъ изъ центральныхъ округовъ по распространенію ученія объ умномъ дѣланіи. Новоспасскій монастырь являлся средоточіемъ откуда исходило это ученіе. Здѣсь жили о. о. Филаретъ и Александръ. Сюда пріѣзжалъ о. Аѳанасій Захаровъ, ротмистръ іусарскаго полка, семь лѣтъ жившій при старцѣ Паисіи. Онъ имѣлъ бесѣды съ o. o. Филаретомъ и Александромъ объ умномъ дѣланіи, которые имѣли великую любовь къ духовному вождю–старцу Паисію. О. Аѳанасій переписывалъ творенія св. Отцовъ, впослѣдствіи переданныя въ Оптину Пустынь.
О. Филаретъ, въ міру Ѳеодоръ (1758–1842) началъ въ юности монашескую жизнь въ Александро–Невской Лаврѣ, но его старецъ, видя его рвеніе къ монашескимъ подвигамъ, направилъ его въ Саровскую пустынь. Въ то же самое время тамъ же началъ свою подвижническую жизнь будущее свѣтило Церкви Русской — преп. Серафимъ. Черезъ нѣкоторое время о. Филарета затребовалъ въ Невскую Лавру митр. Гавріилъ въ качествѣ примѣрнаго подвижника.
Изъ Петербурга о. Филаретъ перебрался въ Москву, гдѣ тогда подвизался его братъ Аполлинарій въ Симоновомъ монастырѣ. Когда же Симоновъ монастырь обратили въ больницу, о. Филаретъ окончательно обосновался въ Новоспасскомъ монастырѣ. Послѣ ряда подвиговъ сосредоточенной жизни онъ принялъ на себя подвигъ старчествованія. Къ нему устремились толпы людей. Нерѣдко случалось, что старецъ не имѣлъ времени ни для трапезы, ни для краткаго отдыха. Каждая человѣческая душа была ему несравненно дорога. Онъ обладалъ исключительной прозорливостью и той духовной любовью, которая является вѣнцомъ совершенства. И. В. Кирѣевскій, знавшій его лично, пишетъ о немъ: (Житіе и писанія молдавскаго старца Паисія Величковскаго стр. XII Москва) «Никто страждугцій не оставлялъ его порога, не получивъ отрады: недоумѣваюгцій находилъ у него спасительный совѣтъ, игцугцій поученія — высокое назиданіе, ожесточенный — умиленіе, отчаянный — молитву, маловѣрный — проясненіе истины, слабодушный — подкрѣпленіе силъ. Въ бесѣдѣ его особенно ясно выражалась удивительная кротость его души, крайнее смиреніе, горячая любовь къ ближнему, сострадательность, терпѣніе, и красота и сила глубокаго духовнаго вѣдѣнія». Въ его «житіи» приведено нѣсколько фразъ имъ произнесенныхъ — «Сядь, другъ», говоритъ онъ плачущей старушкѣ, «полно плакать, твой сыпь не пропалъ, онъ въ хорошемъ мѣсгЬ» … А когда этотъ пропадавшій юноша пришелъ просить благословеніе на поступленіе въ монастырь, онъ говоритъ ему: «Погоди, дитя мое, погоди… ты не вынесешь». Дѣвушкѣ, пришедшей просить благословеніе на бракъ, онъ тихо сказалъ, что ее ждетъ женихъ лучшій: она простудилась и черезъ 3 дня умерла.
