— Как дела, Робин? — спросил я.
— Хорошо, — слабым голосом ответила она. Глупый вопрос и машинальный ответ, но мне нужно было что-то сказать, а я был не готов к разговору. Собственно, я уже узнал то главное, зачем сюда пришел: убедиться, надежно ли охраняют Робин. Убийца теперь наносил удары налево и направо, испытывая страх, причина которого мне была пока не ясна, и в любой момент мог прийти к выводу, что совершил ошибку, оставив в живых Робин Кеннеди, свидетельницу, которая не сегодня-завтра могла разобраться в хаосе, творящемся в ее голове и начать давать показания. Он пошел тогда на оправданный риск, в расчете на то, что если она когда-нибудь потом и сумеет вспомнить все то, что видела, то ей никто не поверит, но с тех пор, возможно, охоты рисковать у него здорово поубавилось. Если бы он мог как-то проникнуть сюда и разделаться с Робин, выдав это за инцидент или самоубийство, и выбраться отсюда незамеченным, тогда мог бы вздохнуть с облегчением. В этом случае не было бы ни суда над Робин, ни дальнейшего расследования, ни опасения, что единственный свидетель вдруг заговорит.
Поэтому я хотел выяснить, какова вероятность, что ему это удастся — проникнуть к Робин и выбраться отсюда — и теперь я убедился, что вероятность эта ничтожно мала. Охраны было достаточно, чтобы исключить возможность проникновения к ней постороннего.
Если, конечно, убийца не был полицейским. Тем самым, со странностями, приятелем Айрин. Который как-то был связан с Донлоном.
Но об этом я потом подумаю. А сейчас Робин стояла посреди комнаты, глядя на меня — вежливо, терпеливо и отстранение. Я спросил:
— Робин, можно поговорить с тобой о том, что произошло в то утро, или ты расстроишься?
Она слабо улыбнулась и покачала головой:
— Я не расстроюсь. Я просто ничего не помню.
— На чем обрывается память? На том, как ты поднялась наверх?
— Нет, сэр. Я вообще ничего не помню про то утро.
— Ничего? Ни как ты встала? Ни как ехала с Терри и Джорджем в машине?
— Вообще ничего. Конечно, впоследствии мне об этом рассказали, поэтому я знаю, как и что, но вспомнить ничего не могу.
— А потом? Ты помнишь, как увидела меня, когда спустилась вниз?
— Вас, сэр? — Она наморщила лоб. — Нет, ничего не припомню до тех пор, пока не очнулась здесь. Легла в свою кровать предыдущей ночью, заснула и проснулась здесь. — Она вымученно улыбнулась матери. — Жуткий был момент.
— Врачи с тобой беседовали? — спросил я.
— Психиатры, вы хотите сказать? Да, конечно. — Она снова наморщила лоб и спросила: — А вы там были? В «Частице Востока»?
— Да. Когда ты спустилась вниз.
— Почему?
— Почему я был там? Ты меня попросила прийти.
— Я попросила? Простите, но я ничего не помню. Это было в то утро?
— Нет. За день до того. Ты пришла ко мне домой. Разве ты этого тоже не помнишь?
— В какой дом?
— В мой дом.
Мать ее, приходя во все большее отчаяние, теперь вмешалась в разговор:
— Робин, дорогая, ты не устала? Может, тебе отдохнуть? Мы можем прийти в другое…
— Нет, не надо, — перебила Робин. — Я хочу, чтобы вы знали. — Глядя на меня, она сказала: — Я не знаю, кто вы такой. Ваше лицо мне кажется знакомым, но где я вас видела, припомнить не могу.
Миссис Кеннеди, голосом, почти срывающимся на истерический визг, поспешно произнесла:
— Он — твой родственник, деточка. Твой троюродный брат, мистер Тобин. Ну, ты помнишь, он раньше служил в полиции.
— Ты хотела, чтобы я поговорил с Донлоном, — добавил я. — С кем?
Меня пробрал холодок. Я спросил:
— Донлона ты тоже не помнишь?
Взволнованная, напуганная, ради матери все еще пытаясь держаться, Робин с несмелой улыбкой блуждала взглядом по нашим лицам.
— Что со мной? У меня амнезия? Мама, я все помню. Кроме того утра.
— И кроме меня, — добавил я. — И Донлона. Почему, по-твоему, ты ни его, ни меня не можешь вспомнить? Потому что мы оба — полицейские?
— А вы — полицейский?
— Был раньше. Тебе знакомо имя Айрин Боулз?
— Конечно. Это девушка, которую, говорят, я убила.
— А помнишь, как она выглядит?
Она покачала головой. Я спросил:
— Робин, как ты думаешь, это ты их убила?
Она широко раскрыла глаза, наступило молчание, и внезапно она залилась слезами. Закрыв лицо руками, она, пошатываясь, двинулась назад, пока не наткнулась на кровать, тяжело опустилась на нее и отвернулась к стене. Ее рыдания походили на судорожный всхлип.
Миссис Кеннели уставилась на меня широко раскрытыми глазами, на грани того, чтобы в порыве негодования совершить какую-нибудь глупость. Я махнул рукой в ее сторону в надежде, что она поймет этот жест, как «Я знаю, что делаю», и она сдержалась, продолжая только обеспокоенно смотреть на дочь, по временам бросая на меня испытующие взгляды.
Я дал девушке выплакаться, чтобы она немного успокоилась, пришла в себя и смогла меня выслушать. Тогда я подошел, сел рядом с ней на кровать и сказал:
— Ты этого не делала. Я это знаю наверняка.
Она отняла от лица руки, но ответа не последовало. Робин продолжала сидеть, отвернувшись и опустив голову. И все же я чувствовал, что она слушает меня. Я продолжал:
— Полиция еще об этом не знает, но скоро им станет известно.
Она едва слышно проговорила:
— Я была там, наверху.
— Да. И, поскольку ты находилась в шоке, убийца решил оставить тебя в живых и взвалить на тебя вину за свое преступление. Но тому, как он хочет, не бывать.
Она произнесла что-то так тихо, что я не расслышал.
— Что?
— Он сказал: «Убей меня».
— Кто сказал?
— Красный человек.
Миссис Кеннели не выдержала и вскричала:
— Митч, оставь ребенка в покое! Разве ты не видишь, что она…
Я отчаянно замахал на нее руками, но было уже слишком поздно. Робин повернула к нам лицо, бледное и беспомощное, и снова попыталась выдавить из себя бодрую улыбку.
— Простите, — сказала она. — Просто иногда мне необходимо выплакаться.
— Что еще сказал этот красный человек? — спросил я.
Она посмотрела на меня, не понимая.
— Что?
Она очень быстро впала в беспамятство, слишком быстро. Могло ли так быть на самом деле? А если бы мать не вмешалась, что бы еще нам поведала Робин? Но, конечно, иного от матери нельзя было и ожидать, учитывая то, в каком состоянии ее дочь.
Я ничего не добьюсь, не надавав девчонке пощечин, а этого ее мать мне сделать не позволит. А одного меня сюда никто не пустит.
Покачав головой, я поднялся на ноги.
— Мы сейчас уйдем, — сказал я. — Тебя скоро отсюда выпустят, держись.
Она неопределенно взмахнула руками.
— Иногда я хочу только одного: чтобы все это поскорее кончилось.
— Знаю. Скоро все кончится.
— Спасибо, — с детской непосредственностью произнесла она. Странный припадок прошел, будто его и не было. Она поднялась с постели и улыбнулась мне со словами: — Не знаю, почему вы так стараетесь мне помочь, но я вам очень благодарна.
Миссис Кеннели повторила:
— Это твой троюродный брат, Робин. Я ж тебе говорила.
— Троюродный брат?
— Не ломай голову, — успокоил ее я. — Родственные связи — вещь запутанная и неинтересная. Просто и невольно я оказался втянутым в дело, вот и все. Поэтому, помогая тебе, я вытаскиваю и себя.
Это была чистая правда, но она, разумеется, не поверила и продолжала рассыпаться в благодарностях. Во мне начала просыпаться та же антипатия, что и при первой встрече, и, чтобы не поддаться ей, я сказал:
— Теперь я оставлю вас двоих наедине.
— Если ты из-за меня, Митч, то не уходи, — попросила миссис Кеннели.
— Не из-за тебя, — заверил я ее. Я ничего не мог с собой поделать, эта женщина мне не нравилась, а когда испытываешь неприязнь к тому, кто попал в беду, всегда чувствуешь себя виноватым.
Я двинулся к двери, но Робин, перебежав через комнату, вцепилась мне в руку, приблизила ко мне свое лицо и прошептала в ухо:
— Не говорите с ним!
Я отстранился настолько, чтобы видеть ее лицо; оно было бессмысленным и напряженным.
— С кем? — спросил я.
— Вы знаете с кем, — тихо и со значением ответила она, словно у стен были уши, и если б она высказалась напрямую, ее могли бы услышать и понять.
— Нет, не знаю, — уверил я.
Она внезапно взглянула на меня пылающим от ярости взглядом и закричала:
— Тогда идите к черту! Мне плевать, что вы будете делать, это меня не касается! — Она кинулась прочь от меня, под причитания и мольбы своей матери, на которые не обратила никакого внимания, обернулась, наставила на меня палец и прошипела: — Вы будете следующим, так и знайте.
— Если ты мне не поможешь.
— Мое дело сторона, — заявила она. — Я ни во что не вмешиваюсь. Если вы лезете сами на рожон, то это ваше дело.
— Митч только пытается помочь тебе, деточка, — стала успокаивать ее миссис Кеннели.
