— С удовольствием, — ответил я.
Мы находились на кухне, крошечной, как все кухоньки на Манхэттене, но аккуратной, чистенькой и обжитой, как корабельный кубрик. Мы с Халмером сели за небольшой столик с пластиковым покрытием и стали наблюдать, как миссис Томпсон готовит чай. Это напомнило мне о доме: о том, как я прихожу туда после работы во дворе, сажусь за кухонный стол и смотрю, как Кейт делает чай со льдом, а зимой — горячий кофе.
Что я делаю здесь вдали от дома, пытаясь понять другие поколения людей с другим цветом кожи, с другими судьбами и печалями? Ладно, все это должно скоро закончиться, и я снова залезу в свою нору.
Мы не пытались завести беседу, пока она не присела за стол, поставив перед нами высокие стаканы с холодным чаем. Я попробовал, мне понравилось, я похвалил, миссис Томпсон поблагодарила меня, и тогда я сказал:
— Вы знаете, что я хочу поговорить об Айрин.
— Знаю. — Она поглядела на Халмера, потом снова на меня. — Может, ужасно так говорить, но, по-моему, это к лучшему.
— Что — к лучшему?
— Что она умерла. Это жутко звучит, но это так. Такой жизни, как была у нее, — врагу не пожелаешь. Теперь хоть отмучилась.
— Думаю, между вами и вашей сестрой было очень мало общего, миссис Томпсон, — заметил я.
— О да, — вздохнула она, печально улыбаясь, — почти ничего. Мы были немного похожи, правда, она всегда была чуть полнее. И мне повезло, вот и все. Я встретила хорошего мужчину. А Айрин — нет. В этой жизни все очень просто, мистер Тобин.
— Я с вами не согласен, — сказал я. — Извините, что возражаю, миссис Томпсон, но мне кажется, что в вас было заложено то, что привлекло к вам хорошего мужчину, а вас — к нему. И я уверен, что Айрин изначально была такой, что рано или поздно нашла бы Джима Колдвелла.
На ее лице выразилось отвращение.
— Вы видели этого человека?
— Сегодня днем.
— Ну и как он вам понравился?
Я покачал головой:
— Лично мне ни капельки.
— Айрин втюрилась в него по уши, — сказала она, и в голосе ее послышалось негодование. — Я допытывалась неоднократно, что она, черт побери, в нем нашла, а она каждый раз отвечала: «Ах, Сьюзи, разве ты не знаешь, что он — мой мужчина?» Ничего себе — ее мужчина. Для того чтобы покупать себе такие костюмы, он держал еще трех-четырех девиц вроде нее.
— А в жизни Айрин были другие мужчины? — спросил я.
— Мужчины? В жизни Айрин вообще не было мужчин, мистер Тобин, а Джим Колдвелл не в счет. В жизни Айрин ничего не было, кроме иглы, Колдвелла и иногда, может быть, меня.
— А друзья? Подруги?
— У нее не оставалось времени для жизни, мистер Тобин. Айрин пахала, как проклятая, потом пичкала себя этой дрянью, без которой уже не могла обойтись, а потом снова шла на панель. Когда ей было жить?
Я продолжал:
— А ее постоянные клиенты? Вы когда-нибудь говорили с ней о ее постоянных клиентах?
Она покачала головой:
— Я ничего о них и слышать не желала. Она попыталась как-то рассказать мне о каком-то полицейском, который давал ей наркотики, но я не стала слушать. Я сказала ей, чтобы свою грязь она оставляла за порогом. Сама — пожалуйста, но всякую мразь чтобы в дом не тащила. Однажды она как-то зашла и привела с собой этого Джима Колдвелла. Я была вежлива, я никому не грублю, если в этом нет необходимости, но, когда остались одни, сказала: «Айрин, чтобы больше ноги этого человека у меня в доме не было». И она его больше с собой не приводила. Я никогда к Джиму Колдвеллу горячей любовью не пылала, он знает это, да я и не пыталась скрывать.
— Он был у вас во время убийства Айрин?
— Да пришел, думал, что она здесь. Я беспокоилась не меньше, чем он, и не хотела звонить в полицию, чтобы его выпроводили, поэтому позволила ему остаться. Но потом все равно явились полицейские и сообщили, что Айрин убита, и мне пришлось подтвердить его алиби.
— Может, он на это и рассчитывал? — спросил я.
Сначала она удивилась, потом задумалась, но в конце концов покачала головой.
— Нет, сэр, это не в его стиле. Он тут несколько часов распространялся о том, что с ней сделает, когда они встретятся, и он явно не шутил. Нет, это на него не похоже.
— Я так и думал. — Я покачал головой. — Не знаю, о чем еще вас можно спросить. У нее не было друзей, не было врагов, вообще не было жизни помимо Джима Колдвелла, героина и иногда вас. Но ее кто-то убил, и я никак не могу вычислить убийцу.
— Простите мне эти слова, — заметила она, — но, может, как считают в полиции, это все-таки сделала ваша родственница?
— Нет. С тех пор еще очень многое произошло. — Я отхлебнул еще чаю. — Поверьте, все упирается в вашу сестру. В ее жизни должен был быть еще кто-то. Может, старый школьный приятель, бывший любовник — словом, кто-то где-то. Айрин когда-нибудь была замужем?
— Нет, сэр. Айрин села на иглу, когда ей было пятнадцать лет, тогда же она и пошла на панель. — Поколебавшись, она добавила: — Мне не очень приятно об этом говорить, поскольку отчасти тут есть и моя вина. Айрин была младшей в семье, понимаете, когда она родилась, мне было десять лет, и, казалось, ей никогда меня не достать. Моя мама только и говорила: «Айрин, посмотри на Сьюэен, бери пример со Сьюзен, делай, как Сьюзен, когда ты наконец станешь такой, как Сьюзен», и все такое. И, естественно, поскольку я сама была ребенком, мне это нравилось, я задирала нос и старалась не давать ей проходу. Поэтому она пошла на улицу, связалась с нехорошей компанией, и вот что получилось. А я иногда думаю, если бы я лучше к ней относилась, когда мы были детьми, все могло бы быть иначе. — Она покачала головой и взяла в руки стакан с чаем. — Но, мне кажется, и мама была не права, что всегда ее так принижала.
— Иногда родителям самим трудно понять, что хорошо для их детей, а что — плохо, — заметил я.
— Мне ли этого не знать. Да, сэр. Ты говоришь себе: у меня-то все будет по-другому, уж я-то не повторю ошибок моей матери. И что же получается? Делаешь другие ошибки, свои собственные.
Я допил чай и сказал:
— Ну что ж, спасибо, миссис Томпсон. Спасибо, что уделили мне время.
— Не стоит благодарности. Всегда буду рада вам помочь, звоните, сделаю все, что в моих силах. А если вы сможете найти того, кто на самом деле убил бедняжку Айрин, ну, это было бы здорово. То есть я помню, что сказала, мол, хорошо, что она отмучилась, но все-таки — за что же ее так зверски зарезали. Тот, кто это сделал, должен получить по заслугам.
— Надеюсь, что получит. Можно мне перед уходом от вас позвонить?
— Да, конечно. Там, на стене. Я бы вас провела в гостиную, но вы оттуда ничего не услышите.
— Ничего страшного. — Я подошел к холодильнику, рядом с которым на стене висел белый телефон.
— Не буду вам мешать, — сказала она, поднимаясь из-за стола.
— Нет-нет, оставайтесь, я просто позвоню домой, — попросил я.
— Мне все равно нужно поговорить с мальчишками, — сказала она. — Должны же они когда-нибудь остановиться. — Она поспешила прочь из кухни, дверь слегка качнулась ей вслед.
— Что ты думаешь? — спросил я у Халмера.
Он выглядел удивленным.
— Вы хотите сказать, не врет ли она?
— Естественно, нет. Она сказала всю правду, какую знала. Вопрос в том, много ли она знает?
— Вы меня спрашиваете?
— Я сам с собой разговариваю, Халмер, — ответил я. — Извини, мне просто нужно было к кому-то обратиться. — Я отвернулся и набрал свой домашний номер. Мне хотелось знать, не звонил ли кто-нибудь из моих старых приятелей-полицейских — может, появились новости про Вилфорда и Айрин Боулз — и звонили ли мне вообще. Если нет, я собирался поехать прямо домой, ночью осмыслить информацию, и завтра с утра попробовать найти другую зацепку.
У меня за спиной послышался голос Халмера:
— Сдается, она неплохо знала свою сестричку.
— И мне тоже сдается, — сказал я. — Что осложняет дело.
Тут Кейт подошла к телефону, и я сказал:
— Привет, это я. Кто-нибудь звонил?
— Митч, — произнесла она изменившимся голосом, — тут два…
— Что?
Вмешался другой голос:
— Тобин? — мужской, грубоватый, властный.
— Кто это?
— Инспектор второй категории Вагнер. Откуда вы звоните?
— Из Манхэттена. А в чем дело?
— С вами хочет поговорить капитан Дрисколл.
— Дрисколл? А, этот. О чем?
— Этого мне знать не положено, — ответил он. — Он дал мне ваш адрес, я на машине, могу за вами заехать.
— В этом нет необходимости, я сам доберусь. Где он, снова в Куинсе?
— Нет, в участке. Знаете, где находится двадцать седьмой участок?
— Нет.
— На Кармин-стрит, сразу как свернете с Седьмой авеню. К западу от Седьмой.
— Хорошо. Он сейчас там?
— Да.
Я взглянул на часы. Было почти полшестого.
— Сейчас — час пик, — сказал я. — Я могу немного задержаться. Я в Гарлеме. Выезжаю.
