— Будет, все будет, — киваю, сжимая чуть крепче руль. Рус приболел, лежит дома, скучает. Не в гостиницу же мне тащить Катю? Яхта, палатка, костер. Усмехаюсь, представляя, как бы отреагировали на такие выходные мои бывшие женщины.
Мы с Катей переплетаем пальцы, начинаем баловаться. Я потираю ее ладонь большим пальцем, имитируя движения, которыми ласкал ее клитор. Она ухитряется обхватить мой средний палец, сжимает его в кулак, водит вверх-вниз.
Начало отношений, конечно, острая пора. Заводишься с полпинка. Интересно, надолго с ней так?
Незаметно для себя мы оба распаляемся. Я освобождаю руку и кладу ей между ног, поглаживаю, она закрывает глаза и откидывается на сиденье, прикусывает губу, тянет «м-м-м».
— Вот черт.
Дальше мы не едем. Врубаю поворотник, выруливаю на обочину, ставлю машину на аварийку и поворачиваюсь к Кате.
Мы синхронно отстегиваем ремни и снова целуемся. Я кладу ее ладонь себе на ширинку, прижимаю, намекая. А через минуту уже откидываюсь на сиденье сам, чувствуя прикосновение ее губ и языка к головке члена.
Отъезжаю немного назад, чтобы ей было удобнее. Не могу сказать, что технически это лучший минет в моей жизни, но по ощущениям — точно незабываемый. Сам факт того, что именно мы делаем, где и с каким наслаждением она ласкает меня, — все вместе действует ошеломительно.
Ловлю себя на мысли, что это девушка кажется мне родной и какой-то… особенно близкой. Я всегда, без исключений, перед первым сексом уточняю у партнерши вслух, хочет ли она. Готова ли? Согласна ли на дальнейшее? На этот вид удовольствия, в этих условиях, прямо сейчас. Это неукоснительное правило отец вбил нам с Русом лет еще в тринадцать, называя его — основы галантности. Дескать, е*и ее как хочешь и куда хочешь, но после устного согласия.
Ситуации бывают разные, у девчонок другая психология, например, она может испугаться и промолчать, а ты сядешь позорно и надолго. Наш отец на такой должности, что если бы кто-то из его сыновей пошел по статье «изнасилование», он бы застрелился.
А с Катей… интуитивно легко, словно мы десяток лет прожили вместе. Я даже не спрашиваю, могу ли кончить ей в рот, не мелькает мысли, что она может не принять меня хотя бы в чем-то. И я снова оказываюсь прав. Просто… до последней капли.
А после… я просто обескураженно тру лицо, кладу руки на руль и утыкаюсь в них лбом.
— Яр-р-р, — тянет она мое имя, специально слегка картавит, будто по-французски, это сексуально — ох уж эти логопеды, мастера языка. Ее голос звучит томно и сексуально. Катя поглаживает меня по затылку. — Ты в пор-р-рядке?
Я отрицательно качаю головой.
— Родной, тебе хорошо?
Нахожу в себе силы, чтобы кивнуть. Она смеется.
— Хочешь слойку?
Я вновь молча киваю, и она искренне звонко смеется, заполняя машину своей радостью. Глаза глубокие, невинные и порочные одновременно. Убью, если кто-то ее пальцем тронет. Уничтожу.
Дальше мы снова едем, я медленно жую сделанную ее руками еду, слегка вялый после двух опустошающих оргазмов. И чувствую себя… прирученным? Но сил брыкаться пока нет. Просто едем дальше.
Глава 29
Мы берем в прокат отличную новую яхту и катаемся по реке, болтаем, любуемся видами. Швартуемся у бережка в нашем семейном секретном месте. Природа тут сказочная, и мистика — но почему-то нет комаров.
Купаться холодно, вода ледяная, но мы все равно бегаем по мелководью, брызгаемся, она визжит, задницей своей круглой в купальнике передо мной крутит. Жарим мясо, я жую, как немощный, крошечные кусочки. Все же я пока больше по котлетам, чем по шашлыку. Наблюдаю, как Катя с аппетитом вгрызается в сочные куски, облизываюсь. В общем, мы отлично проводим остаток дня, привыкая друг к другу в обычной повседневной жизни.
— Расскажи какой-нибудь случай, — мы почему-то начинаем говорить о моей службе в армии.
Сидим у костра вечером, стемнело, палатка разложена. Вокруг на километры — ни души. Она жмется ко мне, боится неимоверно. Мало ли, вдруг одинокий лесной маньяк припрется на огонек. По моему плану я должен был вот только сейчас начинать к ней подкатывать.
— Забавный или страшный? — подкалываю ее.
— Давай забавный. И так страшновато. Я вообще дитя цивилизации, в походе в последний раз была в школе часа на четыре, стерла ноги и расстроилась. Мне кажется, нас окружили дикие звери и ждут, пока мы потеряем бдительность.
— Держись за меня, не пропадешь.
— Так и делаю, — она и правда на всякий случай держится.
— Мы часто с отцом совершали вылазки, учились выживанию в дикой природе. Уходили в походы на несколько дней. В его отпуск ездили на Байкал или Алтай. Папа рассказывал, как ориентироваться в лесу, делать оружие из палок, где ночевать и прочее, прочее. Мы с Русом фанатели от всей этой темы класса до десятого, наверное, пока не начали таскаться по клубам. Ну и как бы нахрена все это выживание, когда есть бухло, деньги в немереных количествах, сигареты, девушки… Вообще все, что только захочешь, только ткни пальцем.
— Папа давал вам щедрые карманные?
— Не, он всегда воспитывал нас очень строго. Вплоть до того, что ни одно утро не начиналось без турника. Если кто-то халявил, выказывал недовольство или, не приведи Господь(!), ныл, получал штраф — сотню отжиманий или приседаний. Бабло подкидывала тайком мамуля, она очень добрая. Она и сейчас пытается, но я уже достаточно взрослый, чтобы понимать, что это деньги отца, и торможу ее. Только материальная независимость дает возможность возразить ему. Хотя бы иногда.
— Понятно. Мне очень нравится ваша семья, так интересно слушать!
— О, тебя ждет много открытий, — смеюсь. — Так вот, насчет армии. Слушай. Как-то раз нас бросили в какие-то далекие е*еня, прости за мат, иначе сложно охарактеризовать местоположение тех поселений. Несколько деревенек в горах человек по триста, мы якобы приперлись сдерживать волнения. Руководство региона мирило две крупные семьи, на стреме был, конечно, спецназ из местных пацанов, нас подтащили поближе просто так, мало ли что.
Жрать хотелось адски, тушенка уже поперек горла. Пока стояли там, от скуки подружились с местными, одна семья продала нам уток и гусей. Прям при нас бошки отрубили и всучили. Горная свежатина. Мы довольные, человек десять, шагаем к себе в лагерь, полный рот слюны, болтаем, спорим, как отбиваться будем от остальных голодранцев. Шутим, короче, с этими тушами в руках.
Вдруг командир отряда как заорет: «Стоять!» Все замирают и напрягаются, от неожиданности. Что такое? Угроза?! От его тона волосы дыбом, клянусь. Сразу оценка обстановки: засада? Откуда могут начать палить? Где искать укрытие?
Стоим секунду, две, приказ был стоять, бежать нельзя. Значит, не шевелимся. Стрельбы не следует, это немного успокаивает. Хотели бы — уже перебили, мы как на ладони.
«Растяжки, смотрите», — показывает командир. И реально прямо перед нами, впереди на полметра, то-о-онкая проволока. И дальше все тропы перевязаны. Ужас пробивает, у пацанов глаза круглые. Настроение сразу до нуля. Что делать, никто не знает. Все срочники, хоть и разведка, но впервые такая ситуация. Не готовы, короче, ваще.
И тут один говорит вслух совершенно серьезно:
«Вот бы щас перья полетели!»
Ну и мы как давай ржать, еще ведь на нервяке. Реально с этими утками в руках так и стоим, придурки. Представили, как бы красиво рвануло метров на десять вверх!
Рассказываю в красках, с интонациями, начинаю сам хохотать. Катя почему-то не смеется, напротив, вдруг обнимает меня за шею, стискивает изо всех сил.
— Я просила забавную, а не страшную историю! — злится она.
— Это забавная. Ты не поняла про перья?
— Поняла, — целует в висок тысячу раз подряд.
— Хей, — отклоняю голову. — Зарыдай еще. Все ж нормально, просто прикольно получилось.
Через минуту она произносит:
— Скажи честно, этот пошутивший был ты? — приподнимает брови.
