— На сей раз умно придумано! — одобрила и Надя.
— А что играть? — осведомился молодой человек.
— Я уж и это обсудила, и, кажется, удачно: сыграем «Сорванца» [66] — чудесная вещица, и все роли прелестные.
Леля действительно уже всесторонне взвесила этот интересовавший ее вопрос и остановилась на названной пьесе, предполагая заглавную роль сыграть самой, а молодого человека Боби, по пьесе влюбленного в нее, предоставить, конечно, Ланскому.
— И в самом деле выбор великолепный. У нас как раз на все роли найдутся прекрасные исполнители. Так решено?
— Решено, — одновременно подтвердили обе сестры.
— Отлично. В таком случае завтра же даю телеграмму в Москву Рассохину, и дней через пять роли и пьеса будут в наших руках. А пока честь имею кланяться. Извиняюсь, что злоупотребил гостеприимством и до такого позднего часа задержал вас. Мое почтение, — и, раскланявшись со всеми, Ланской направился через сад к ожидавшему его у подъезда экипажу.
— Au plaisir! [67]
— Не забывайте нас! — неслись ему вслед прощальные приветствия.
Глава VII
Приятный сюрприз. — Лелино разочарование
— Опять ничего! — мрачная, как туча, войдя в Галину комнатку, безнадежно опустилась на стул Надя.
Она только что вернулась из города, куда под различными предлогами ездила уже третий раз, руководимая на самом деле исключительно целью завернуть на Варваринскую улицу и проехать мимо окон заветного новенького домика.
— Это наконец возмутительно! — негодовала она. — Третьего дня видела какую-то старушенцию, читающую у окна газету. Правда, бабуся была премиленькая, чистенькая такая, что, будь при ней то же живое приложение, что было прошлый раз при старичке, она бы, вероятно, страшно мне понравилась. Но именно приложения-то никакого и не было, только одна она… — с гримасой протянула Надя. — Вчера ничего, ну решительно ничего! Ни одного старца, а сегодня… Право, точно насмешка: белая спина, половина белокурого затылка и одно ухо, проходящие по комнате. А? Мило?!
— Слушай, Надя, если тебя сокрушает, что ухо было всего одно, то ручаюсь тебе чем хочешь, что с другой, невидимой стороны было к нему парное — второе, — смеется Галя.
В противовес подруге у нее настроение великолепное, так как незадолго перед тем было получено известие, что через два дня приезжает Михаил Николаевич.
— Глупо, Галка! — сердито огрызается Надя. — Разве в ушах дело? Есть второе — прекрасно, а что в них толку? Какие ж в ушах бывают особые приметы? Уши как уши: больше торчат или меньше — не все ли равно? Разве что нарвешься на такие, как у нашего Виктора, но это уже несчастный случай: не досмотрела нянька, плохо пеленала, вот они на свободе как лопухи придорожные и разрослись. Тебе смешно, тебе почему-то все смешно сегодня, а я так зла, так зла!.. Ну как узнать? Скажи, как узнать? — наступает на нее Надя.
— Только ждать случая. Не в дом же врываться и обитателей осматривать, согласись, — смеется Галя.
— А я вот и мечтаю, чтобы как-нибудь в дом проникнуть, только, конечно, не ворваться, а прокрасться под каким-нибудь благовидным предлогом и, само собой разумеется, так, чтобы меня не видели и не узнали, — строит планы Надя.
— Кроме шапки-невидимки предложить боле ничего не могу, — шутит Галя.
— Опять смеется!.. Нет, это невыносимо! Смотри, Галка, я таки поколочу тебя сегодня. Ну, придумывай же что-нибудь. Почему ж ты не думаешь? Думай, ради Бога!
— Ни-ни. Ничего! — указывая на голову, делает отрицательный жест Галя.
— Нашла! Нашла! — вдруг торжествующе подпрыгивает от радости Надя. — Слушай, Галка, давай наберем огурцов, оденемся деревенскими бабами и пойдем туда продавать!
— А огурцы где возьмем? Еще не выросли, — расхолаживает ее подруга.
— Нет, ты сегодня невозможная! Ну не выросли, так и не надо! Не в огурцах счастье! Грибов, картошки, ягод — чего-нибудь да достанем. Дело в идее. А-а? Не хорошо разве? Не умно? Галочка, милая, золотко, сокровище, пойдем завтра же утром! Умоляю! Прошу! На коленях заклинаю! — и толстушка грохнулась на пол к ногам подруги.
— Надя, ведь это же безумие! Не можем же мы переодетые идти пешком в город.
— Придумаем, все придумаем, только согласись, милая, хорошая! Пожалуйста!
Просьбы Нади, собственное хорошее настроение и молодость брали свое: постепенно и Галю стала увлекать оригинальная выдумка подруги. Наконец все было обстоятельно обдумано и решено.
На следующее утро, когда Галя поедет в город за покупками, с ней отправится и Надя. Кухаркиной племяннице Груше приказано отправиться на рассвете в лес и набрать два кувшина земляники. Ей же поручено снабдить барышень соответствующими костюмами — конечно, все под величайшим секретом и за привлекательное вознаграждение. Ехать девушки должны в своих обычных платьях; лошадь с кучером, подвезя подруг к домику старушки Дарьи, давнишней знакомой Таларовых, вынянчившей в свое время Виктора, будет поджидать их у Гостиного двора. Переодеться полагалось у Дарьи и, справив дело, ради которого затевалась вся эта сложная махинация, снова вернуться к женщине, принять там привычный вид и тогда направиться к ожидающей их лошади. Все это и было исполнено в точности, согласно составленной программе.
Веселые и возбужденные, подруги встали раньше обычного, хотя вообще поднять Надю с постели было делом далеко не легким.
Вот подана бричка; под ее сиденьем припрятаны глиняные кувшины с чудесной лесной земляникой, завернутые в пестрые ситцевые юбки, кофты, передники и головные платки. Промелькнул лесок; экипаж повернул на шоссе и остановился у домика старушки. После обычных приветствий девушки, не теряя дорогого времени, приступают к переодеванию. При виде превращения барышень в деревенских девчонок Дарья недоумевает:
— Это что ж за машкерада за такая?
— А, видишь ли, мы тут с одними знакомыми поспорили, об заклад, понимаешь ли, побились, — выдумывает Надя, — что мы к ним придем в гости, а они нас не узнают и в дом не впустят. Вот и хотим попробовать, потому что уж очень заклад хороший — по десять фунтов [68] конфет каждой. Страх как хочется выиграть! Коли только удастся, так на радостях тебе два фунта кофейку принесем, — благоразумно заканчивает посулой свою импровизацию девушка.
— Ну-ну, — одобрительно кивает головой старуха. — Отчего же малость и не позабавиться: известно, дело-то ваше молодое. А важнецкие из вас деревенские девчонки вышли, ей-Богу! Особливо ты-то, Надюша, хоть куда. Да и подружка твоя недурна, только будто малость суховата, да больно великатна [69]. Ну да за подлетыша, годков эдак двенадцати, сойдет, — утешала Дарья.
Плотная и розовая Надя была очень видной крестьяночкой. Галя же, в пестром сарафане, розовой кофте и желтеньком в лиловые цветочки ситцевом платке на голове, казалась действительно совершенной девчоночкой, но необыкновенно хорошенькой.
Платья слишком широкие и длинные, подоткнутые у пояса, мало смущали подруг, зато ноги являлись источником горя для обеих: непривычные к ходьбе босиком, девушки чуть не плакали от боли при каждом шаге, который приходилось делать по двору. Таким образом с этой, не предусмотренной ими стороны являлось серьезное неожиданное препятствие, грозившее разрушить весь замысел.
— Я не могу, — возвращаясь в дом, чуть не плача, заявила Надя, — я пойду в туфлях.
— На французских-то каблуках? — напомнила Галя.
— Оборвать их, что ли? — подумала вслух Надя.
— И што ты, родная, обувь-то энтакую шикозную портить! — взмолилась старуха. — Обождите-ка малую толику, я вам лапотки раздобуду, а в них вам совсем сподручно ступать-то будет. Эй, Катька, живо, принеси из сарая лапотки! — приказала Дарья внучке.
— Вот спасибо тебе, милая, — сразу повеселела Надя, когда лапти были надеты. — Теперь хоть сто верст отмахаем. А себе за то гостинца хорошего жди. Ну, Галя, идем!
Вихрем неслись девушки, подгоняемые весельем и страхом, сразу охватившим их, лишь только они очутились на модной улице. Было ли в их внешности действительно что-то особенное, привлекавшее всеобщее внимание, или им просто так казалось, но Надя то и дело восклицала:
— Видишь? Видишь, как этот человек смотрит на нас? Он что-то подозревает! Галя, а городовой-то, городовой! И он глядит. Вдруг остановит? В полицию потащит? Господи, какой тогда скандал! Галя, я так боюсь! Смотри, кажется Головин пошел и с ним мадам Андреева, — через минуту снова дергала она подругу. — Нет, впрочем, к счастью, не он, — успокаивалась Надя, чтобы сейчас же задрожать от другой мерещившейся ей опасности.
— Почем земляника? — раздался в это время голос за их спиной.
Надя, растерявшись от неожиданности возгласа и непредвиденности самого случая, могущего, как ей показалось, лишить их ягод, нужных для совершенно иной цели, метнулась было в сторону, готовая бежать от опасности, но Галя своей находчивостью спасла положение.
