– Да, с этим пора кончать, – смиренно согласился Лансберг. И на какой-то миг взгляды их снова встретились. Нет, конечно, в этих взглядах не было и тени огорчения в связи с гибелью неудачника-водителя, имевшего неосторожность предпочесть выпивку и купание – образцовому выполнению своих служебных обязанностей.
– Кстати, кто обнаружил труп?
– Обер-ефрейтор Хафель.
– Подготовьте соответствующий рапорт с его показаниями. Надеюсь, сам Хафель вне подозрений?
– Разумеется. Хотя они и не были задушевными друзьями.
– А как сам Хафель оказался на берегу речки?
– Случайно. Я посоветовал ему старательно вымыть мотоцикл.
– Вы всегда следите за тем, чтобы наши машины были в порядке, – это мне тоже известно.
На лице Штубера мелькнула едва заметная улыбка, которую Лансберг не должен был заметить.
– Но есть еще одна неприятная новость. Из моего отряда исчез один из полицейских. И это очень похоже на дезертирство.
– А если предположить, что его захватили партизаны?
– Исключено. Он исчез во время разгрузки боеприпасов. Просто-напросто удрал.
– Этого и следовало ожидать. Они подсунули нам подонков в полицейской форме. Придется мило пообщаться с начальником полиции. Немедленно смените место базирования. Перебросьте отряд вот сюда, – ткнул он пальцем в лежащую на столе карту. – К селу Заречному. И пусть оно станет первым пунктом, население которого испытает на себе вольницу обнаглевших беркутовцев.
– Яволь, господин гауптштурмфюрер. Каммлера предать земле?
– Разумеется. Только проследите, чтобы врач составил необходимую бумагу. И хороните со всеми надлежащими почестями. Как героя, погибшего в борьбе с партизанами. Что же касается вас, господин Лансберг, то мне кажется, что вы уже давно заслужили звание обершарфюрера. Об этом я непременно позабочусь.
«Ну что ж, когда речь идет о необходимости убрать кого-либо, Магистру не нужно дважды объяснять его роль, – с мрачным удовлетворением отметил Штубер. – В этой дьявольской стране такие люди очень нужны. По крайней мере, до определенной поры».
24
Как и было условлено, на следующий день Отаманчук пришел на базу Беркута с Феликсом Романцовым. Невысокий, худощавый, Романцов скорее походил на хитроватого деревенского мужичка, чем на бывалого солдата, а поношенная красноармейская форма только усиливала это впечатление, подсказывая Беркуту, что досталась она Романцову с чужого плеча.
– Наконец-то я вижу вас, товарищ Беркут! – приветливо улыбнулся Романцов, войдя вместе с начальником разведки в командирскую землянку. – Знаете, там, в лагере, о вас ходят ошеломляющие слухи! Да и в крепости тоже пришлось кое-что услышать.
– О слухах поговорим потом, – сдержанно ответил Беркут. – Мне сказали, что вы владеете немецким.
– Да так, самую малость.
– Но все же в крепости вы понимали, о чем говорят между собой немцы?
– Кое-что да, понимал.
– Божественно. Нам очень нужны бойцы, хотя бы немного знающие немецкий. Наверно, слышали, что мы любим операции «с маскарадом»?
– Говорят, вы частенько разгуливаете в форме эсэсовского офицера по Подольску и другим городам.
– Я тоже слышал эти байки. Люди преувеличивают, – добродушно заметил Беркут, стараясь не настораживать Романцова. – Хотели бы перейти к нам в отряд?
Романцов пожал плечами и взглянул на Отаманчука, который все еще молча сидел у края стола, возле окошка-бойницы. Однако Беркут заметил, что рука начальника разведки будто невзначай легла на цевье прислоненного к скамейке карабина Романцова.
– Вообще-то мне и в отряде Иванюка неплохо живется. Приняли нормально. Харч есть. Повоевать тоже представится возможность.
– Ну смотрите, дело ваше… Но не скрою: нам такие люди нужны. Если вы боитесь оказаться неблагодарным за гостеприимство Иванюка, могу поговорить с ним. Словом, не буду торопить вас с ответом. Идите, осмотрите лагерь, познакомьтесь с бойцами. А мы тут с товарищем Отаманчуком пока посудачим о наших делах.
Романцов снова вопросительно взглянул на Отаманчука, несмело потянулся к карабину, явно опасаясь, что командиры прикажут оставить его, и, подхватив свое оружие, как-то крадучись, вышел.
– Что ты думаешь по этому поводу, командир? – поинтересовался Отаманчук, когда Романцов скрылся за дверью.
– То же, что и думал. Однако прямых улик все еще нет. Подождем Петракова.
– Я послал за ним одного из моих разведчиков. Должны прибыть сюда, как договорились. Вот только удастся ли что-нибудь выяснить?
– Удастся. Вчера мы захватили полицая. Из отряда особого назначения, который в крепости. Он там недавно, о Романцове и Петракове ничего знать не может. Но сведения дал ценные. Они пригодятся и вашей разведке. Речь идет о группе, маскирующейся под партизанскую. Готовится крупная провокация, которая должна очернить в глазах населения все местное партизанское движение…
– Раньше они до такой подлости не доходили, – изумленно покачал головой начальник разведки. – По крайней мере здесь, в наших краях.
– Да, тактика меняется. Полагаю, для начала немцы послали в лес лишь небольшую группу, которая подготовит лагерь. А со временем к ней должны присоединиться еще с полсотни головорезов. И тогда поди объясни населению, что за партизаны появились в этих краях и каким из них верить, а каким – нет.
– Вот-вот. Тут все продумано.
– Полагаю, что и эти двое – Петраков и Романцов – были засланы в наши отряды. Когда придет время, они начнут стрелять нам в спины.
Отаманчук молча курил.
– А этот, Феликс, не догадывается, не сбежит?.. – наконец заговорил он, почувствовав, что Беркут сказал все, что мог.
– Ребята предупреждены, глаз с него не спустят. Ну а завтра, перед приходом Петракова, я поговорю с ним по-иному. Кстати, завтра же направлю своих парней к лагерю Лансберга. На разведку. А потом попрошу у вас помощи. Разгромить этот лагерь своими силами будет нелегко.
– В таком деле охотно поможем. Тем более что скоро понадобится и твоя помощь. Задумали мы где-то через полмесяца ударить по лагерю военнопленных. Вот и вчера, после разговора с тобой, опять совещались с командирами взводов. Нужно спасать ребят. Учти: операция будет сложной. Без твоих вермахтовских и эсэсовских мундиров там не обойтись.
25
Штубер положил телефонную трубку, и, словно оцепенев, несколько минут стоял возле аппарата. То, что он сейчас услышал, казалось невероятным. Один из секретных агентов сообщал, что связной Беркута, Лесич, вернулся домой и спокойно разгуливает по двору. Как это могло произойти? Чем должен был руководствоваться человек, чудом избежавший петли, чтобы решиться на такой шаг? Ведь он, Штубер, предупреждал его. По логике, Лесич должен был исчезнуть, раствориться…
Вызвав роттенфюрера[1] Андриана Вергера, Штубер приказал немедленно подогнать к воротам крепости две машины.
– Поднять всех по тревоге. Посадить на машины. Через десять минут выезжаем.
Вергер, в свое время работавший в паре со Звонарем, специализировался преимущественно на крупных железнодорожных диверсиях и уже успел побывать в Дании и Голландии. Получая приказ, он никогда не задавал лишних вопросов и этим очень нравился Штуберу.
Тем временем гауптштурмфюрер пытался проанализировать ситуацию. Что же все-таки заставило старика вот так, средь бела дня, появиться на своей усадьбе? Неосмотрительность? Расчет на то, что за домом перестали следить? Или, может, это вызов? А если за всем этим «явлением Христа народу» стоит Беркут? И старик лишь приманка, на которую должны клюнуть еще несколько агентов гестапо?..
К тому времени, когда Вергер доложил, что люди посажены на машины и ждут приказаний, Штубер решил для себя, что старик все-таки возвратился не случайно. За его спиной, конечно же, стоит Беркут.
– Роттенфюрер, у нас на складе есть огнемет? Прихватите его.
А в это время Лесич откопал в саду, за сараем, кавалерийский карабин и три обоймы патронов, спрятанные еще в 1941‑ом, когда возле села шли бои, и отнес их на чердак. Там он выбил прикладом окошко, положил возле него карабин и патроны и невольно загляделся на долину, в которой раскинулось село, на развалины мельницы, где проходили вечера его молодости. Как давно это было! Так давно, что уже и не верилось, что действительно было. В последнее время Лесич почему-то все чаще ловил себя на мысли, что всю жизнь он так стариком и прожил, – слишком уж долгой, невыносимо долгой казалась ему собственная старость.
В лагере Беркута он провел всего одну ночь. А на рассвете встал, умылся над ручьем и, никому ничего не сказав, ушел в Заречное, где жил его дальний родственник. Оставаться в лагере он не мог. Не для его костей была сырость землянок и холод лесных рассветов, не для его… Вот только родственник принял его, как непрошеного гостя. Вроде бы и не прогонял, но и не обрадовался ему. А хозяйка – та целыми днями только и ворчала: «Нам только его рта не хватало… Приплелся, будто пес бездомный».
