и забыть произошедшее как страшный сон. Я даже вышла из комнаты и пошла по коридору к выходу, но меня остановила мысль: «А что же я скажу Артему, когда вернусь? Ведь он снова будет упрекать меня, что у меня ничего не вышло». А его упреки для меня были настоящей мукой, отравляющей все мое существование. Этого я допустить никак не могла… Тогда я вернулась… в ту комнату… где лежала Мотя, и стала шарить по ее карманам. В правом кармане безрукавки я обнаружила связку ключей на тесемке и подумала, что это ключи от помещений конторы. Так оно и было. Один из ключей подошел к замку второй комнаты, где стояли столы и несгораемый шкаф. Я предприняла попытку открыть его, но в той связке ключа от шкафа не оказалось. Тогда я стала наугад открывать ящики столов, вынимать их содержимое и бросать на пол. В одном из них обнаружила деньги и золотые мужские часы с широким кожаным ремешком-напульсником. Деньги и часы я сунула в свой саквояж. Когда я вышла из этой комнаты, то стала искать ключи от первой, где находились стеклянные витрины с ювелирными изделиями артели.
– Сколько было денег?
– Я не считала. Просто положила, и все.
– Как вы себя чувствовали? – не сумел удержаться Щелкунов от вопроса, который занимал его на протяжении всего допроса. Трудно было поверить, что эта миловидная женщина способна на такое жестокое убийство.
– Скверно чувствовала… Ведь это не женское дело – человека жизни лишать, женщина, наоборот, дарит жизнь. Даже когда я вышла из кооператива, меня била лихорадочная дрожь. Я никак не могла ее унять! Сердце колотилось так, что его стук, наверное, был слышен во всех помещениях конторы артели. А еще меня преследовал запах крови. Было такое ощущение, что им пропиталось все мое тело. Кружилась голова и подташнивало…
– Продолжайте дальше, – сказал Щелкунов.
– А нужный ключ так и не находился. А еще я постоянно думала о том, что сейчас в двери конторы начнут стучать, после чего в коридор ворвутся милиционеры, арестуют меня и заточат в тюрьму, а я больше никогда не увижу моего Тему. Мной овладела страшная паника, я не стала больше пытаться проникнуть в комнату с витринами и ринулась к выходу. Мне вдруг показалось, что за дверью кто-то стоит. Я прислушалась. Вроде бы никого не было, показалось. Потом тихонько откинула крючок и, приоткрыв дверь, выглянула. Вроде на улице около дома и поблизости никого не было. Придержав колокольчик, чтобы он не звякнул, я открыла дверь и вышла. Прикрыла за собой дверь и стала боком, на носочках спускаться по ступеням. Когда одна из них скрипнула, я едва не закричала со страха. Наконец я спустилась, огляделась и пошла прочь от дома, все время прибавляя шаг… Когда уже отошла далеко, я немного успокоилась.
– Гантель и ключи были с вами? – воспользовавшись паузой, задал вопрос Виталий Викторович.
– Да, – последовал ответ. – Гантель я завернула в носовой платок, а ключи положила в карман пальто.
– И куда вы их… после случившегося… подевали?
– Я выбросила их.
– Куда? – нетерпеливо поинтересовался майор Щелкунов.
– Я даже не помню.
– Вспомните.
– Кажется, когда я проходила по мосту через Протоку, я бросила гантель и ключи в сугроб.
– Сможете показать, куда именно? – спросил Виталий Викторович.
– Наверное, смогу… – не сразу ответила Екатерина Малыгина.
Майор Щелкунов кивнул. Надо будет постараться найти гантель и ключи как можно скорее…
Рассказ Малыгиной очень походил на правду. Она довольно верно поведала о многих деталях совершившегося преступления, о которых мог знать только ограниченный круг людей. Ясно, что в ее душе нашли себе пристанище черти, именно поэтому ей хотелось выговориться и тем самым хотя бы частично снять со своих плеч груз содеянного.
– Когда я пришла домой, Тема еще не спал. Он посмотрел на меня и спросил, как все прошло. Я промолчала, отдала ему саквояж и рухнула на диван. Силы покинули меня… Все, что он говорил в тот раз, доходило до меня не сразу, и приходилось как-то сосредотачиваться, чтобы воспринимать его слова и что-то отвечать на них. Когда он пересчитал деньги, а их оказалось всего-то около семисот рублей, он разочарованно посмотрел на меня и спросил: «Чего так мало?» Я ответила, что это все, что было в конторе. «А украшения, цацки там всякие?» – снова задал он вопрос. Но я только мотнула головой: сил говорить уже не было. Веки мои сомкнулись, и я уснула в чем была, даже не расстегнув пальто… – Малыгина как-то странно посмотрела на майора Щелкунова. – Продолжать? – спросила она.
– Я вас внимательно слушаю, – изрек Виталий Викторович, чувствуя, что запал Малыгиной прошел и она вот-вот закончит свое повествование. Откровение ей далось нелегко, было заметно, что она устала…
– Когда я проснулась, то первыми словами Темы были такие: «Тебя там никто не видел?» Я ему тогда ответила: «Вроде бы никто». Но вспомнить ничего не могла: все произошедшее вчера виделось мне будто бы через плотный густой туман. «Это хорошо», – ответил он и стал ходить по комнате. Я чувствовала, что он хотел спросить меня что-то вроде «как все прошло», но не решался услышать ответ. А мне не очень-то хотелось рассказывать и переживать все сызнова… Но он так и не спросил… Мы попили чаю, – продолжила после недолгого молчания Малыгина, – и Тема предложил пройти прогуляться. Мы пошли по направлению к Кремлю, прошли мимо тюрьмы, в которую был превращен старинный храм Параскевы Пятницы, поднялись на кремлевский холм и через Спасские ворота прошли на территорию Кремля. Не знаю, почему Артема потянуло сюда. Наверное, в память того, как в самом начале нашего знакомства мы гуляли по широким кремлевским стенам и смотрели через амбразуры на реку и городские слободы за ней. Вот и теперь, перебравшись через овражек, мы поднялись на стену и стали сверху смотреть на заснеженную реку и город. А потом я поймала себя на мысли, что едва справляюсь с желанием подняться на самый верх стены, расправить руки и кинуться вниз. Мне почему-то подумалось, что я могу полететь, если сильно этого захочу. И если получится, тогда у меня начнется новая, иная жизнь, не похожая на мою прежнюю, на жизни других людей… – Малыгина искоса глянула на майора Щелкунова, отметила, что у него между бровей пролегла глубокая складка, и спросила: – Как вы думаете, я бы полетела?
– Я думаю, что вы бы полетели вниз, – хмуро изрек Виталий Викторович. – И если бы не убились, то поломали бы кости очень сильно, – добавил он.
– Вот и вы то же самое… – произнесла она печально и хотела было продолжить фразу, но передумала. И так все было понятно.
– А что побудило вас… дать признательные показания?
– После нашей прогулки по Кремлю, когда я была совершенно счастлива и даже забыла про случившееся, мы вернулись домой. Потом Тема сказал, что ему надо съездить в другой город, чтобы продать золотые часы. «Я с тобой», – сказала я ему. «Нет, – ответил Тема. – Не надо, чтобы нас видели вместе». – «Почему?» – спросила я. «Пусть все затихнет сначала», – буркнул он, и разговор на этом закончился. Все же я решила его проводить. Когда он садился на поезд, то дал мне пятьдесят рублей, наверное, из тех денег, что я взяла в конторе артели. Я приняла их и попросила дать мне ключи от его дома, чтобы там подождать его, пока он будет в другом городе сбывать золотые часы. Но он как будто не расслышал просьбу и прошел в вагон…
Было видно, что Малыгиной тяжело говорить. Как показалось Щелкунову, даже говоря про убийство Матрены Поздняковой, она переживала куда меньше, нежели когда стала рассказывать про расставание с Артемием Левандовским. Это было неприятно Щелкунову и выставляло Екатерину Малыгину в крайне негативном свете. Хотя в каком еще свете может выставить себя убийца, если, конечно, все, что она рассказала, не вымысел. Все-таки, несмотря на наличие деталей, о которых мог знать только человек, побывавший в конторе артели и знавший Матрену Позднякову, у Виталия Викторовича относительно рассказа Малыгиной про совершенное убийство и кражу денег и золотых часов имелись некоторые сомнения. А детали, про которые знала Малыгина, были таковы: связка ключей на тесемочке в кармане Моти, зеленое шерстяное платье с теплой безрукавкой и золотые часы с широким кожаным ремешком-напульсником…
Екатерина Малыгина после недолгого молчания продолжила:
– Переночевала я на вокзале – уж очень не хотелось идти на свою прежнюю квартиру. Под вечер, когда Левандовский должен был уже вернуться, я пошла к нему, но дома его не оказалось. Я снова переночевала на вокзале, и мне снилась Матрена Позднякова в кофточке кровавого цвета. Она протягивала ко мне руки и смотрела на меня пустыми темными глазницами, как у голого черепа. Из уголка ее рта стекала струйка крови и капала на кофточку. Кажется, я закричала и оттого проснулась… Выйдя из здания вокзала, я пошла, куда глядели глаза, и весь день провела, блуждая по улицам и всматриваясь
