– Ну да, но как же так? – Ирина растерянно заморгала, переводя взгляд с Гришина на эксперта, застывшего со своей мохнатой метелкой над старинной вазой, которую Наташка особенно любила. – Как он мог? И почему вдруг завещание? Он же молод был, к чему все это? Чувствовал, что ли?.. Или это она его надоумила, эта блондинка? Ничего не понимаю! Гена – он же молод был и здоров!
– А умер от сердечного приступа? Непонятно, – тут же поспешил вставить Гришин.
– Ну… Я не знаю, насколько он здоров, это со слов Светланы Моховой он был здоровым, а сердце, может, и болело. Такое пережить, шутка ли!
– Ладно, разберемся, – сдался Гришин, приобщая копию завещания к делу. – А вам скажу, Ирина. Завещание составляют ведь не только потому, что пребывают в преклонном возрасте. А по разным всяким причинам. Подстраховаться, к примеру, хотят или еще чего. Гена ваш мог чувствовать скорый конец, а мог просто так, из вредности оставить все своей любовнице. Чтобы жена побесилась. Она могла узнать об этом и… Хотя нет, не выходит. Зачем ей его убивать, зная о завещании? Тем более о таком завещании! Знать о нем она, понятное дело, не могла, иначе не стала бы его травить.
– Да не травила она его! Что вы несете?! – закричала Ирина, не выдержав. – Как вы можете такое говорить о Наташе?!
– Это не я о ней, Ирина, а она сама так о себе заявляет. А вы не нервничайте, не нервничайте. Сходите на кухню, попейте еще водички. Нам еще есть о чем поговорить с вами.
Можно было бы и отпустить ее уже. Пускай бы ехала домой и там с головой погружалась в свое горе. А не отпускал! Из противного упрямства своего и вредности природной.
С чего это он должен здесь париться в квартире ее подруги в окружении серых лиц своих коллег, а она вдруг домой поедет? Еще чего! Пусть тут пока побудет, поговорит с ним. Дамочка молодая еще, очень хорошенькая. Наспех собиралась, наверное, напялила на себя не поймешь что.
Короткие шорты из льна и блузку вечернюю шелковую. Совершенно вещи несовместимые, на его взгляд. Но он не в претензиях, что она в шортах-то. И никто из ребят не ропщет и глаз с ее коленок и голых плеч не спускает. Пускай еще тут побудет – и ребятам в радость, и ему в утешение. Он бы ведь, если бы не этот срочный вызов, сейчас к Ляльке на съемную квартиру подался. Она тоже из таких же вот длинноногих и молодых – его новая симпатия. И провел бы он с ней пару жарких упоительных часов, вместо того чтобы рыскать по чужим шкафам и таращиться на сломанные позвонки самоубийцы…
– Как вы считаете, могла быть причастна к гибели супруга вашей подруги его любовница? – завел свою волынку Гришин, усадив Ирину в осиротевшей спальне ее друзей прямо на кровать.
– Мохова? – Ирина чуть пододвинулась, Гришин сел очень близко, его голый локоток то и дело касался ее руки, ей было неприятно. – Вряд ли.
– Почему вы так думаете? Он оставляет ей в наследство полквартиры, разве это не мотив? – Гришин впился взглядом в ее рот.
Хороший был ротик. Свеженький, сочный. У Ляльки был такой же. Он бы сейчас…
А вместо этого вынужден наблюдать за тем, как эта недотрога от него отодвигается, стараясь сделать это как можно незаметнее.
– Я ничего не могу знать о ее мотивах, Михаил Семенович, но Мохова первой заговорила о том, что Гена умер не своей смертью, – решила до конца быть честной Ирина, отодвигая предвзятость в дальний угол.
– Ну-ка, ну-ка, с этого места поподробнее, – заинтересовался Гришин.
Ирина пересказала ему свою с Моховой встречу. Как ходила к ней домой, как расстались они не совсем дружески. И с тяжелым вздохом рассказала о последнем дне жизни своего друга Генки.
– Стало быть, вы все трое нанесли ему поочередно свои визиты? Занятно… И если брать за правду тот факт, что Геннадий был отравлен, то на роль подозреваемых смело можете претендовать вы трое.
– Я здесь ни при чем, – тут же отвергла Ирина. – Посудите сами. Чтобы его отравить, нужно было яд этот ему куда-нибудь всыпать. Ну в стакан там или в еду. А мы с Генкой ничего в тот день не пили и не ели. Он предлагал мне кофе. Я отказалась.
– Кто это может подтвердить?
Гришин хитро сощурился, тут же делая неутешительный для себя вывод, что грудь-то у его собеседницы много лучше, чем у Ляльки. И в низком вырезе блузки так призывно колышется.
Ах, если бы сейчас не это отвратительное самоубийство, он бы уже…
– Ну кто-кто! Секретарша, конечно же. Она как никто знает, кому и что она подавала. У нее и спросите.
– Спросим, спросим, а вас я попрошу, Ирочка, до выяснения обстоятельств никуда из города не отлучаться. Ни о какой подписке о невыезде я речь не веду, это просто моя отеческая просьба к вам такая. Хорошо?
– Я и не собиралась, – кивнула Ирина.
Хотела было добавить, что уже побывала в отъезде, больше не хочется. Но потом передумала и промолчала. Очень уж прилипчивым оказался Гришин Михаил Семенович, слово за слово выудит из нее все без остатка. Она и про свое неурочное возвращение расскажет, и про кобелиную выходку Стаса. Нет, не нужно подобных откровений.
Снабдив его номерами всех своих телефонов, Ирина выбралась наконец на улицу. Поймала на стоянке такси, доехала до своего дома, ввалилась в квартиру и, не разуваясь, рухнула в гостиной на диван.
Кажется… Кажется, это уже становится привычкой. Вползать в свой дом измотанной очередным горем и, не снимая обуви, заваливаться на кровать. С ее-то аккуратностью и любовью к порядку подобное было недопустимо. Другое дело – Наташка. Та всегда бросалась из крайности в крайность. Либо дома у нее стерильная чистота, либо все вверх дном.
Как же она могла так поступить с собой, со всеми ними, с Генкой, если все то, о чем она написала в предсмертной записке, правда?! Как же так можно? Прийти к нему на работу, хладнокровно всыпать яд в чашку с чаем там или с кофе и сидеть потом, наблюдать, как муж умирает. Да при чем тут муж! Речь прежде всего идет о человеке!
А она взяла и убила этого человека, а потом убила себя, посмертно признавшись. А не признайся она, никто бы и в жизни не догадался, что Генка умер не своей смертью. Сердечный приступ и приступ, такое часто…
Господи! Да, да! Сашин отец ведь тоже никогда не жаловался на сердце, а заключение экспертов то же самое! Наташка, конечно же, к смерти этого старика никакого отношения иметь не может, а вот к зелью смертоносному очень даже запросто. Кто знает, где она его приобретала, у какого продавца?
Надо срочно звонить Саше. Позвонить и рассказать ему обо всем.
Глава 12
– Светлана Ивановна, расскажите мне все по порядку, что с вами случилось тем днем.
Привычная суровость Виктора Ивановича была разбавлена теперь изрядной долей обязательной благодарности. И поделать с этим он ничего не мог, и оставаться беспристрастным тоже.
Он обещал ей помочь? Обещал! Она спасла его ребенка от смерти? Спасла! Вот и требуется теперь выполнить свое обещание в знак безграничной благодарности.
А как выполнишь, если после встречи с ней произошло много чего. Обещала ведь никуда не высовываться, так нет же, натворила дел, а теперь что?
– Я уже все рассказала вам. Я пошла к ней днем с намерением потребовать объяснений. Взяла с собой копию завещания. Просто так взяла, без злого умысла. – Светлана Мохова громко всхлипнула, поняв, что Виктор Иванович не верит почти ничему, что она говорит. – Она открыла. Была слегка пьяна. Я попросилась войти. Она не пустила, у нее там был мужчина.
– Откуда знаете, что мужчина? – в который раз спросил он, надеясь на то, что она могла прежде чего-то не договорить, пропустить или забыть, опять-таки безо всякого злого умысла.
Ох, бабы, бабы! Наворотят дел из-за глупой ревности своей, а потом вот расхлебывают. И хорошо, если все это заканчивается мордобоем и клоком выдранных волос, а не так, как в данном конкретном случае. В случае с Моховой все обстоит гораздо хуже. И она, кажется, даже не подозревает, во что вляпалась.
– Когда я вышла на улицу, – судорожно вибрирующим голосом продолжила Светлана свой рассказ, – Наталья висела на балконе и делала такие вот движения себе по шее. – Она показала, как чиркала ее соперница себя по горлу ребром ладони. – И орала еще всякие угрозы.
– Какие именно?
– Орала, что удавит меня и что я сука. Извините…
Она смутилась, ругаться в его присутствии ей было очень стыдно, но выбора не было. Виктор Иванович снова и снова заставлял ее повторять слово за словом все, что они друг другу наговорили. Воссоздавать все по минутам, каждый шаг, каждое движение.
– И в этот момент из-за шторы высунулась рука.
– Мужская рука, так? Вы не ошиблись?
– Ну что я, женскую руку от мужской не отличу? Конечно, это была мужская рука. Достаточно крепкая и сильная, уволокла идиотку с балкона в мгновение ока. Схватила за загривок и уволокла. – Об этом она рассказывала с явным удовольствием, искренне полагая, что Наталье в этот момент было не очень приятно. – И все!
