— Ты негостеприимна! — ухмыльнулся он. — А ведь я любить тебя пришел!
— Уходи, Тенгиз! — отчаянно выкрикнула Мила. — Не смей ко мне прикасаться! Север убьет тебя!
— Твой Север давно червей кормит! — расхохотался Тенгиз. — Его расстреляли на моих глазах!
— Ты врешь!.. — голос Милы сорвался.
— Сейчас ты убедишься, вру я или нет! — Тенгиз вынул небольшой хлыст, которым он всегда сек Милу в бытность ее Алой Розой. — Узнаешь эту штучку?
Мила охнула. Если Тенгиз явился истязать ее, значит, Север действительно убит, иначе грузин никогда бы не осмелился… Север убит?! Севера больше нет?.. Но ведь так не может быть, она же жива, а она — всего лишь его часть, меньшая часть… разве возможно, что он умер, а она еще жива? Как, Господи, как…
Между тем Тенгиз одним рывком содрал с застывшей Милы халат и несколько раз хлестнул хлыстом по обнаженному телу. Девушка вскрикнула. Кунадзе зарычал от наслаждения, сгреб ее и потащил в комнату, приговаривая:
— Проститутка! Ты всегда останешься проституткой! Хотела избавиться от меня?! Не выйдет! Ты — моя вещь! Моя собственность! И попробуй только заорать, грязная тварь!
Он швырнул отбивающуюся Милу на диван, с размаху влепил ей несколько пощечин, почти оглушив. Затем для собственного возбуждения принялся работать хлыстом. И когда рубцы на теле Милы набухли кровью, Кунадзе навалился сверху, расстегивая штаны…
Мила стонала навзрыд, но не от наслаждения, а от боли и отвращения. И вдруг ее нимфомания проснулась в ней. Содрогаясь от омерзения к самой себе, она почувствовала кайф от происходящего…
…Когда Тенгиз ушел, Мила, едва двигаясь, набросила халат, подошла к окну. Садившийся в машину Кунадзе приветственно посигналил ей. Ее передернуло. Тенгиз помахал рукой. Мила почувствовала приступ тошноты…
Она отошла от окна. «Подонок Тенгиз… Грязная тварь… — подумала она будто сквозь туман. — Север… Единственный, родной… Это из-за меня он погиб! — вдруг резанула мозг Милы нестерпимая мысль. — Из-за меня, из-за шлюхи, из-за Алой Розы, мерзкой, подлой нимфоманки! Чего я стою после этого?! Чего заслуживаю?! Голгофы! Распятия живьем! Ты, девка, думала, что очистилась, что любимый очистил тебя? Но грехи твои неподъемным грузом висели на его шее! Они и увлекли его в омут! И теперь ты рассчитываешь просто умереть, успокоиться?! Ну нет! Твое место на дне, в самой смрадной выгребной яме! Похлебай-ка сначала дерьма, как раньше хлебала, наслаждаясь этим дерьмом, прими позор, унижение, боль, казни свою душу! И только потом Бог дарует тебе смерть! А пока — ступай обратно в грязь, проститутка!»
Мила уронила голову на руки. Самобичевание обессилило ее. Но решение было принято. Она встала, подошла к трюмо, вытащила косметический набор, которым не пользовалась со времен работы в «Приюте любви». Накрасилась — ярко, небрежно, грубо. Достала из шкафа самое вызывающее свое платье, надела его, мельком, равнодушно осмотрела себя в зеркале… И, словно зомби, двинулась вон.
…Увидев Алую Розу, Олег вскочил из-за стола.
— Ты что, девочка? Зачем пришла?!
— Найди мне клиентов, Олег… — механическим голосом произнесла Мила. — Не меньше трех… А лучше — пять… Или семь… Желательно садистов… Вся выручка — твоя.
— А что скажет Север? — испугался Лизунов.
— Север… — тут Мила всхлипнула. — Север уже ничего не скажет…
31
Глядя на стволы наведенных автоматов, Север не чувствовал страха. Только горечь. Было очень больно сознавать, что больше он никогда не увидит Милу.
— Споем, что ли? — сказал Север Витьке. — Славяне перед смертью поют…
— Споем! — согласился Чекан. — Запевай!
— «Вставай, проклятьем заклейменный!..» — неожиданно для себя начал Север. Он осекся было, но Витька тут же охотно, решительно подхватил:
— «Весь мир голодных и рабов!..»
Блатные сначала захихикали, но страстное, яростное пение под дулами нацеленных «калашей» впечатляло. Уголовники притихли.
— «Это есть наш последний!..» — с ненавистью ревели две могучие глотки.
— Огонь! — махнул рукой Столетник.
Грохнули очереди. Север почувствовал резкую боль — он даже не понял, откуда она исходила. Сознание заволокло тьмой…
Очнулся Белов в странной комнате без окон. Руки за спиной были скованы наручниками, ноги связаны. Рядом валялся бесчувственный Витька Чекан. Он был жив — об этом свидетельствовало его шумное прерывистое дыхание.
Север осмотрелся. У одной из стен он заметил невысокую скамейку. Извиваясь всем телом, Белов добрался до нее, сел и принялся ногами расталкивать Чекана.
— Просыпайся, Витя! — теребил он друга. — Посмотри, где это мы? На том свете, что ли?
Чекан наконец очнулся, недоуменно взглянул по сторонам.
— Ой, Север… — произнес он обалдело. — Нас же вроде расстреляли…
— Ага! — откликнулся Белов. — Да, видать, не по-настоящему…
В этот момент стальная дверь, которую парни сначала не заметили, открылась. Вошел Столетник, сопровождаемый шестерками, несущими кресло.
— Ставьте сюда! — распорядился вор, указывая на место у стены, противоположной той, возле которой сидел Север. — И оставьте нас. Закройте дверь с другой стороны!
— Витька, ползи сюда! — сказал Север. — Негоже нам валяться перед всяким жлобьем.
Чекан подполз, взгромоздился на скамейку. Глаза двух друзей скрестились с глазами вора, словно рапиры.
Первым не выдержал Столетник.
— Что, струхнули, мальчики? — с холодной насмешкой бросил он. — Думали, смерть ваша пришла? Ошиблись, вы еще поживете.
— Чего тебе надо? — презрительно спросил Витька.
— Чего надо? Да как тебе сказать… Интересно. Любопытные вы ребята.
— Где мы находимся? — поинтересовался Север сквозь зубы.
— У меня. Где конкретно — неважно. Или тебе адресок назвать?
— Ты завалил Тенгиза? — продолжал Север, игнорируя убогую колкость.
— От меня Кунадзе пока ушел. То есть еще жив. Но он последний из клана Кунадзе — Шаликашвили, кто еще жив! — усмехнулся Столетник.
— Лихо… — Север повел плечами. — Крутой ты парень, дедуся! — Витька невольно хмыкнул, сдерживая смех.
— Шутишь? Шутник! — сказал Федор жестко. — Гляди, не дошутись.
— Ой, только не надо угрожать! — брезгливо скривился Север. — Не таких видали… Объясни лучше, почему мы живы.
— Живы потому, что я так захотел. А конкретно… В вас стреляли холостыми.
— Это я без тебя понял, умник, — перебил Белов. — Почему мы отключились?
— Интересно? Объясню. Вы стояли спиной к стене. А в стене были окна. Не заметили? Естественно, они замаскированы. Когда я дал команду стрелять, окна открылись и вам саданули по вашим бычьим загривкам хорошими такими дубинками, обшитыми ватой, чтоб не покалечить…
— Клоун! — скривился Север. — Устроил представление… Может, еще спляшешь тут нам?
— Ты меня дразнишь? Зря. Очень зря. Впрочем, я не обидчив. Ты мне нужен, парень, и твой друг — тоже. Вы будете на меня работать.
Белов и Чекан откровенно, зло расхохотались.
— Смеетесь? — улыбнулся Столетник. — Напрасно. Хотите, я объясню вам, чем настоящий вор отличается от фраера? У вора нет семьи, нет привязанностей, нет близких людей. Поэтому он свободен, его невозможно шантажировать. У вора нет даже родины, ибо его родина — весь мир. Истинный деловой, — Столетник пользовался жаргоном сорокалетней давности, согласно которому слово «деловой» являлось синонимом слова «блатной»; Федор намеренно пользовался этим жаргоном, дабы подчеркнуть свою приверженность старым блатным «понятиям», — истинный деловой лишен любых патриотических чувств, он не распускает сопли, когда ему светит фарт. Все это составляет сущность воровских законов. Благодаря им вор неуязвим, его можно только посадить или убить. А вы, конечно, парни крутые, но, извините, фраера. Лохи. Ведь вы оба безумно любите своих телок. Назвать адреса, по которым они проживают? — Столетник тут же назвал с точностью до запятой. — Знаете, что с ними будет, если вы откажетесь на меня работать? Знаете. У меня здесь человек двадцать бойцов. Хотите — девок прямо сейчас привезут? Твою Лидку, Витя, после скормят собакам — она будет уже ни на что не годна. А твою, Север, Алую Розу определим в самый дешевый бордель. Она будет там работать в стиле нон-стоп. Видите, как я современен, даже некоторые иносраные слова знаю! — ухмыльнулся Федор. — Так вот, Милочка будет работать круглосуточно, с краткими перерывами для еды и сна. Тебя, Север, прикуем рядом, за занавесочкой. Смотри, наслаждайся, пока твоя возлюбленная не утрахается до смерти. Красивая перспектива, правда?
— Козел. Чмо. Петух топтаный, — раздельно произнес Север, пронизывая Столетника холодным брезгливым взглядом.
— Хочешь оскорбить меня? — усмехнулся Федор. — Оставь это для сявок! Столетника словами не проймешь, дружок. Мы тут одни. Конечно, если ты скажешь что-то подобное в присутствии моих ребят, я тебя сразу замочу. А так… болтай! Только не рассчитывай, что, если ты вынудишь меня прикончить тебя, твою шалашовку минует та судьба, которую я ей уготовил. Не минует. Клянусь честью вора.
