— Да лишь бы на еду хватало… Только без толку все. Говорю же, никто меня из борделя не отпустит… пока не истаскаюсь вконец.
— Это моя забота. Ну ладно, ты ничего не умеешь… Но что хотела бы уметь?
— Когда-то хотела стать портнихой. Вообще хорошо шью. Но для себя, по-дилетантски…
— Так, это уже что-то. Сама москвичка?
— Да… Прописана у родителей. А жилье снимаю.
— Отлично. Как с родителями, часто общаешься?
— Они меня выгнали, когда узнали, чем я занимаюсь. Так что не общаюсь.
— Еще лучше. Ты не возражаешь умереть понарошку?
— Как это? — не поняла Вера.
— Я доложу Столетнику, что убил тебя. Вынужден был. Вряд ли он хорошо помнит, кто ты такая, но в твой бордель сообщит, чтобы подбирали тебе замену. А ты больше не появляйся в своей квартире, сними другую. Деньги есть?
— Есть кое-какие сбережения. На первое время хватит. Но где работать мне при моей неумелости?
— Устрою тебя помощницей к одной бабе. — Север вспомнил персональную портниху жены Тенгиза. Эта портниха шила Алой Розе костюмы для выступлений, а после — подвенечный наряд Миле. У Беловых сложились с ней самые теплые отношения.
— Эта баба — классный мастер, — продолжал Север. — У нее всему и научишься. Правда, получать сначала будешь гроши…
— Это ничего! — воодушевилась Вера. — Через полгодика я вернусь к родителям. Они примут, когда узнают, что я стала нормальная… И не видеть больше всех этих уголовных рож! — воскликнула Вера зло и радостно.
— Запоминай адрес, — Север назвал. — Спросишь Майю Анатольевну. Скажешь, ты подруга Милы Беловой, Алой Розы. Хочешь поработать. Майя поймет, она своя баба. А Столетник тебя искать не будет.
Север снял телефонную трубку. Он знал — телефон Тенгиза никем не прослушивается, Тенгиз этого не потерпел бы.
— Как тебя называют? — спросил Белов девчонку.
— Зовут Верой… Кличка — Газель.
Север набрал номер Витьки.
— Витя, все готово. Только тут неувязочка вышла… Надо вывезти жмуриков, шесть штук… Нет, Тенгиза мы оставим! Пусть его найдут с ножом в ребрах. И еще. Позвони по телефону, который оставил Столетник, и добейся разговора с ним самим. Передай так: Север вынужден был грохнуть одну девку из его борделя. Девку притащил Тенгиз, пришлось убирать свидетельницу… Как называется бордель? — обернулся он к Вере. Та сказала. Север передал название Витьке и добавил: — Девку зовут Верка Газель.
— Север, неужели ты действительно грохнешь бабу? — спросил Чекан насмешливо.
— Да нет, конечно. Отпущу. Она хочет бросить горизонтальный труд. Надо помочь.
— Ну ты рыцарь! — рассмеялся Витька. — Ладно, все сделаю. И ты жди меня, я скоро приеду. Вывезем жмуриков…
Север дал отбой.
— Ты бы шла, девочка, — сказал он Вере. — Моего друга тебе видеть не обязательно. И еще учти: имя Алая Роза ты назовешь один раз, Майе. После забудешь это имя как страшный сон. Усвоила?
— Моя нынешняя профессия хорошо учит держать язык за зубами, — вздохнула Вера. — Не волнуйся. Скажи хоть, как тебя зовут. За кого мне молиться…
— Зовут меня Север Белов. Но для твоей же безопасности советую тебе произносить это имя только в молитвах…
Он выпустил Веру из квартиры. Север знал: если дверь квартиры Тенгиза открывать изнутри, сигнализация не срабатывает. Поэтому бояться больше нечего.
33
Они вывезли трупы за город, надежно закопали их и без приключений вернулись обратно.
— Ты сейчас домой? — спросил Витька, выпуская Севера из машины.
— Домой! Только домой! — воскликнул Белов. — По Милке соскучился — сил нет.
— Я, пожалуй, тоже закачусь к Лидке. Теперь уже все равно вся моя конспирация бессмысленна…
Друзья распрощались. Брезжило утро.
…Поднимаясь по лестнице своего подъезда, Белов, еще не дойдя до квартиры, ощутил странное беспокойство. Это не было предчувствие опасности, нет, но словно тень беды лежала поперек дороги.
Север открыл дверь своим ключом, вошел. Ему показалось, что плотное облако горя окутало его. Он прошел в комнату.
Мила сидела за столом, подперев голову руками. На столе стояла почти пустая литровая бутылка водки, рядом красовалась еще одна, непочатая. Услышав шаги, девушка обернулась к двери. Север ужаснулся: полуразмазанный макияж Милы придавал ее лицу сходство с театральной маской, символизировавшей трагедию. Раньше Мила никогда так не красилась, даже работая проституткой. Теперь же она казалась отмеченной печатью смерти.
Могильная жуть лежала на ее восхитительных чертах.
— Север… — заплетающимся языком пробормотала она, пытаясь сконцентрировать мутный, пьяный, безумный взгляд. — Ты все же пришел, Север… ОТТУДА… Это хорошо… Скажи, как ТАМ? Страшно? Или нет? ТАМ есть ад и рай?.. Как хорошо, что ты пришел… Если ад и рай есть, мы последний раз видимся… Я отправлюсь за тобой… но в рай не попаду… А ты, наверно, в раю… А я попаду в ад… Хорошо, что ты пришел! Я лю… Я любила тебя…
— Что ты несешь?! — воскликнул Север отчаянно.
— Я… не несу… — с трудом произнесла Мила. — Скажи, а тебе больно было умирать? Когда расстреливают, это больно? Я сука… Трусиха… Я себе и смерть-то легкую выбрала… Вот! — Она потрясла пузырьком с каким-то лекарством. — Амитриптилин… Психам дают… Так просто он безвреден, но есть водка… Вот допью вторую бутылку, и горстью… Амиптрипти…амипритти… амитриприри… лин. Засну и все… Легкая смерть… Я боюсь вешаться! — вдруг захныкала она. — Север, прости меня, я боюсь вешаться, это так больно! Я не заслужила легкой смерти, но вешаться боюсь! И из окна боюсь, вдруг жива останусь… Просто усну… Прости меня, Север!
— Я живой, девочка! — Белов схватил ее за плечи, потряс. — Слышишь, живой! Не надо травиться!
Он схватил пузырек амитриптилина, подскочил к окну и вышвырнул лекарство в форточку.
— Ты не можешь быть живой! — с пьяной убежденностью махнула рукой Мила. — Не можешь! Тебя убили люди Столетника! Тенгиз не врал… он изнасиловал меня… Он бы не решился, будь ты жив…
— Тенгиз тебя изнасиловал?!
— Изнасиловал… — печально кивнула Мила. — И хлыстом излупил… Совсем как раньше… Он видел — вас с Чеканом… расстре… ляли… Он иначе бы струсил… струсил меня трогать… Ты умер… — лепетала Мила.
— Милка! — Север почти кричал. — Да живой я, вот потрогай! — Он хватал ее руки, прикладывал к своей груди, плечам. — Живой, видишь?! И Витька живой! Не убили нас!
— Ты — мой глюк! — твердила Мила упрямо. — И я знаю, зачем ты пришел ОТТУДА… Ты опять спасать меня пришел… Но зря… бесполезно. Ты хочешь, чтобы ТАМ мы были вместе. Но я недостойна… Я тварь, мразь, проститутка… Я вчера отпевала тебя… По-своему, по-проститутски… Девять человек меня трахнули… Куда только можно… А я опять кайфовала… Вот… Я потеряла тебя и в жизни, и в смерти… Я люблю тебя! — неожиданно истерично выкрикнула она. — Прощай! Где?.. Где мой атитримпилин?..
— Амитриптилин я выбросил! — отрезал Север. — Но что ты за чушь болтаешь?! Какие девять человек?! Откуда?! Когда?!
— Всю ночь… В «Приюте любви»… Олега попросила… Он сосватал…
— Зачем же ты?!
— Я виновата в твоей смерти… Я должна была себя наказать… Наказать и умереть. Расплатиться за все…
Север скрипнул зубами.
— Вот что, девка, ложись-ка ты спать! — жестко сказал он. — Завтра разберемся!
— Ты хочешь взять меня ТАМ к себе! — выкрикнула Мила. — О, как бы я этого хотела! Но невозможно! Меня ждет только ад! Я виновата… Я недостойна… Я мразь! Прости меня, любимый…
— Ложись спать! — зло оборвал ее Север.
— Амитриптилин! — потребовала Мила непреклонно. — Дай амитриптилин! Тебе хорошо ТАМ! А я не могу здесь без тебя! Отдай амитриптилин! Ты не мог его выбросить, ты — призрак!
Девчонка выпила почти литр водки и совсем ничего не соображает, подумал Север. Ладно, черт, будет ей амитриптилин! Белов подошел в шкафу, порылся там, достал упаковку феназепама — легкого, безобидного снотворного — и вытащил одну таблетку. Доза очень маленькая, но в сочетании с алкоголем…
— На, пей! — протянул он таблетку Миле, одновременно подавая стакан воды.
— Мало! — запротестовала она. — Надо горсть!
— Хватит! — отрезал Север.
— Ладно… — неожиданно легко согласилась девушка. — Ты призрак, ты лучше знаешь. Тебе ОТТУДА виднее…
Она быстро выпила. Север сел рядом, пристально глядя ей в глаза. Вскоре голова девушка начала неудержимо склоняться. Лекарство действовало. Белов подхватил жену на руки, отнес в постель, раздел. Тело Милы украшали многочисленные синяки и кровоподтеки — следы недавней «любви». Север снова скрипнул зубами.
…Она спала, а он метался по квартире, не зная, куда себя деть. Выпил водки — не помогло. Обида, ярость, боль душили его. Оскорбленное достоинство мужчины, оскорбленная, втоптанная в грязь любовь, казалось, взывали: отомсти, отомсти, отомсти! Но кому?! Милке? Больной, несчастной девке, которую он, несмотря ни на что, продолжал любить больше собственной жизни? Чушь! Но тогда кому?! Олегу, своднику? Но он-то при чем? Она же сама захотела… Тем мужчинам, которые ее трахали? Но они вообще статисты… Не было бы их, нашлись бы другие. Север залпом выпил еще один стакан водки.
