Осторожно ступая по крошеву из еды и осколков, Осин побрел в коридор. Его немного шатало, каждый шаг давался с трудом, ноги не слушались. Нож выпал из рук и звонко звякнул по чему-то металлическому на полу; то ли кастрюле, то ли чайнику или сковороде. Виктор с удивлением обернулся на звук, недовольно покачал головой, оценивая учиненный разгром.
— У меня нет СПИДа! Я совершенно здорова! — Ольга, злорадно сияя глазами, трясла перед его носом свидетельством о своем предательстве.
Белокурая Оленька не являла больше ужас и смерть. Не походила на королевну. Она предстала в истинном виде. Банальном, пошлом, примитивном. Обман и хитрость всегда банальны. Пошлы женские уловки заполучить в собственность самца. Примитивно стремление «приклеиться к крепкому плечу».
Осин овладел собой. Какая сука, подумал почти спокойно, какая мерзкая сука.
— Я представляла все иначе. Я надеялась, ты обрадуешься. Я не стану делать аборт! Если ты против, пожалуйста. Сама справлюсь. Твой ребенок…плод нашей любви…счастье для меня… бабушка мечтает о правнуке…
Напоминание о бабке оборвало терпение Виктора. Та лицемерила всю жизнь, эта изолгалась. Сучье племя! Бляди!
— Лучше бы ты сдохла! — плюнул под ноги Ольге. — Проститутка!
Руки тряслись. Пальцы не попадали в петли пальто.
— Ты поступаешь подло… — по щекам Ольги текли слезы.
— Какой у тебя срок?
— Почти два месяца.
— Еще можно успеть на аборт. — Осин почти изнемог, выдавив из себя пару предложений.
— Но…
— Не старайся напрасно. Ты просчиталась.
— Нет… — Ольга засуетилась, — мы познакомились в январе, сейчас март. Ровно два месяца.
— Ты просчиталась, — повторил Осин угрюмо. — У меня не может быть детей.
— А Даша?
— Теперь у меня не может быть детей. — Он открыл дверь.
— Не уходи…
— Петух трижды не прокричит, прежде чем ты предашь меня. Да? Прощай милая. Ищи других дураков, растить чужих ублюдков. Я пас. За остальное — спасибо.
Он зашагал вниз по лестнице. Подбородок гордо вскинут, походка уверенная и энергичная. И лишь на улице, в темноте, под пронизывающим мартовским ветром, заблудившись в закоулках незнакомых дворов, Осин позволил себе слабину. Рухнул на ближайшую лавку, обхватил голову руками и громко, с надрывом, как пес, завыл, забормотал проклятия людям, которых недавно знал и любил. Которые предали его, бросили на растерзание неведомому ублюдку.
— Будьте вы прокляты, прокляты, прокляты… — призывал Осин кару небесную на головы врагов и бывших друзей.
В подъезде своего дома, опрятном и веселом, стараниями консьержки, украшенном цветами и дешевыми репродукциями, из лифта на встречу Виктору выскочил мужчина в маске с прорезями для глаз. В руках он держал пистолет.
Черная дыра смерти глянула Осину в зрачки, ледяная безнадежность коснулась сердца.
— Виктор Петрович Осин? — произнес мужчина низким голосом.
— Да, — выдохнул Виктор, не отрывая взгляд от металлического цилиндра ствола.
Звякнул затвор курка. Грянул выстрел. Виктор с ужасом ощутил боль сразу во всем теле, словно тело превратилось в огненную рану. Он закрыл глаза, загадал увидеть на прощание лицо Дашеньки, но вместо дочки появилась рожа Круля, лет на двадцать моложе нынешней. Двадцать лет назад, еще студентами, они бегали по дискотекам, пили пиво в парках, смеялись, лапали девчонок. Ничего тогда, в юности не предвещало печального конца, все обещало праздник и удачу.
Мужик в маске выматерился грязно, убежал. Виктор с глухой тоской проводил его взглядом, в изнеможении привалился спиной к двери лифта. Сейчас он умрет. Сейчас…Интересно, есть ли что-нибудь после жизни…Сейчас…Он почти с радостью ожидал смерти…
Смерть не спешила. Ей не к кому было торопиться. Клиент, целый и невредимый, обещал жить долго и…счастливо? Это уж, как придется. Счастье в компетенцию смерти не входило.
Виктор почувствовал, как по ногам потекла моча. Брюки мерзко противно отяжелели, запахло тошнотворно кислым.
Он побрел по ступеням. Открыл дверь ключом, направился сразу в ванную. Телефонный звонок заставил его вздрогнуть. Он протянул руку за трубкой.
Мужской голос игриво поздоровался.
— Привет.
Осин молчал. Он лежал в горячей воде, блаженствовал, и не желал в угоду всякой сволочи покидать пределы светлого безразличия.
— Как жизнь?
Еле ворочая языком, Виктор ответил.
— Отлично.
— Дальше еще лучше будет, — пообещал собеседник.
— Не пугай, — лениво отмахнулся Осин. — За что, кстати, меня так, а?
— Не догадываешься? — хмыкнул баритон.
— Нет, — уверил Осин.
— Вспомни позапрошлое лето… — короткие гудки разлились многоточием.
Виктор нырнул с головой под воду. Он не собирался вспоминать. Сегодня во всяком случае.
Повязав полотенцем бедра, он вошел в гостиную. И несказанно удивился ее размерам. Без итальянской ручной работы мебели, техники, фарфора, ковров, горшков с цветами, картин на стенах, венецианских масок комната казалась огромной. В спальне стояла та же пустота. В детской? Ни одной вещи. В кабинете — только старый, истрепанный матрас на полу.
Виктор, брезгливо морщась, лег, укрылся с головой пальто и мгновенно заснул. Промедление грозило бедой. Любая самая радужная мысль грозила бедой. Мыслительный процесс — непозволительная роскошь в моменты острого кризиса.
Спустя двадцать часов Осин открыл глаза. Украли и украли, рассудил лениво, шаря взглядом по пустым стенам. Он ни чувствовал, ни боли, ни сожаления. Пропавшее барахло не шло в сравнение с главным вопросом, который предстояло решить: как жить дальше? И что существеннее: зачем?
Круглов
Шестью месяцам ранее
Круглов уже полтора года работал на Дмитрия и не переставал радоваться. Большая часть квартиры принадлежит ему. В стопке постельного белья, в синем конверте, хранятся сбережения. Две тысячи долларов.
В кои веки Круглов почти уверенно смотрел в будущее. И молился об одном: пусть история с местью тянется как можно дольше. чтобы он успел получить квартиру в собственность и скопить побольше деньжат. Тогда, выйдя после четвертой ходки на свободу, ему будут где и на что жить.
То, что он получит новый срок Круглов не сомневался. Как и было обещано, его деятельность сводилась к хождению по грани закона. Олнако некоторые мероприятия, такие, например, как покупка оружия, являлись явным нарушением уголовного кодекса. поэтому заслуживали соответствующего наказания. Впрочем, впаять срок трижды судимому рецидивисту можно было и без повода. Только свисни — менты в раз навешают нераскрытых дел и суши, Валерий Иванович, сухари, готовься в дорогу дальнюю в казенный дом. Мер более радикальных со стороны Дмирия Круглов не опасался. Убивать его не станут. Без острой нужды людей только в кино убивают. А посадить — посадит, как пить дать, посадят.
«И хрен с ним, тюрьма так тюрьма, — утешал себя Круглов. — От судьбы не убежишь. Сколько веревочке не виться, конец один». В глубине души Валерий Иванович такого исхода не боялся. К несвободе он привык давно и основательно.
Да, поглядывая с любовью на диван, телевизор, компьютер, думал Круглов, отмотаю четвертый срок и вернусь домой. Рядом с теплым и мягким «домой» холодное «четвертый срок» таяло, становилось незаметнее, незначительней.
«Все имеет свою цену, — сводил Круглов счеты. — Не было квартиры — теперь есть. Не было денег — появились. Не было — есть — изволь расплатиться с судьбой. За крышу, за синий конверт с зелеными банкнотами и грядущее спокойствие можно посидеть пару лет за колючкой. Сколько той зимы. Отмотаю…вернусь…только бы успеть с квартирой, только бы денег собрать побольше».
Словно услышав желание, однажды Дмитрий объявил:
— Есть задание. Цена пять тысяч баксов.
— Сколько? — Обычно счет шел на десятки, в лучшем случае на сотни долларов.
— Пять тысяч.
— Что надо делать?
Дмитрий сказал.
— Ого! — присвистнул Круглов. — Не знаю право. А если он меня в сердцах убьет? Мертвым деньги ни к чему! — Круглов, действительно, не знал, как поступить. Согласиться или отказаться? Для пожилого полунищего полубездомного бывшего уголовника пять тысяч долларов громадная сумма. Пять тысяч равнялись пяти годам безмятежной жизни. Пяти годам уверенности в завтрашнем дне. Пяти годам прогулок, завтраков и игре на компьютере. За это стоило рискнуть. Как минимум поторговаться. — Я возьмусь за дело за шесть тысяч и немедленное оформление квартиры на мое имя.
Дмитрий согласно кивнул.
— По рукам. Но это не все. Есть возможность заработь еще. Тебе это интересно?
— Еще спрашиваешь?!
— Сумеешь выжать из Осина сто тысяч баксов и двадцать пойдут тебе! — Возьмешься?
— Да! — сказал Круглов с тяжелым сердцем. Казалось: то плохое, что он ждал, уже начинается. Уже началось. Уже видны каменные стены казенного дома, приветливо стелет путь дальняя дорога, даже запашок лагерной баланды уже чудился Круглову. «Зато квартира, зато деньги», — твердил он, ворочаясь ночью на старом продавленном диване, с удивлением, обнаруживая в себе, странные настроения. Очнувшись от сонного замороженного покоя, в котором пребывал он последний год-полтора, хотелось ему перед новым сроком женщину. Сильно хотелось. То одури. До тошноты. Еще больше захотелось любить. Сексу существовала альтернатива — собственные ладони. Чувству замены не было.
