Белая «Лада» медленно тащилась по улице Маяковского, потом завернула на Жуковского и припарковалась у тротуара.
— Давай хоть пожуем, что-то я проголодался, — предложил своему напарнику Дмитрий Фетисов и достал из пакета по пирожку — себе и Петру Ковалеву.
— Который день катаемся, а толку никакого. — Петр аккуратно обернул краешек пирожка в бумажную салфетку и откусил чуть ли не половину.
— На тебя не напасешься, — усмехнулся Дмитрий. — Откусил кусочек с коровий носочек. Так бабушка моя любила говорить.
Петр хмыкнул. Съели по три пирожка, запили минеральной водой — и на душе стало веселее. На улице народу поубавилось, и Петр заметил:
— Помнишь, раньше по вечерам жизнь только начиналась, а теперь замирает. Наверное, люди больше уставать стали, им лишь бы поскорее домой добраться. Еще и десяти нет, а улицы почти пустые. Поехали дальше.
Петр завел мотор, и они двинулись по своему квадрату по улице Восстания. В радиоэфире с сильными помехами переговаривались голоса, Дмитрий прислушивался и зорко смотрел по сторонам.
— Дим, а вдруг этот маньяк — не питерский? Может, он гастролер? Отметился здесь — и деру. А мы тут ездим, высматриваем. Смотри, уже две недели прошло, а о нем ни слуху ни духу. — Петя вдруг рассмеялся: — А помнишь, как мы того спортсмена задержали? Мужик идет себе, а ты к нему подъезжаешь, подваливаешь с вопросиком:
— Молодой человек, а какой у вас размер обуви?
А он тебе: «И не мечтай, Маленький Мук! Вывалишься…» Ты ему документ предъявляешь, он даже обалдел: «Вас теперь и размер обуви интересует?» Жалко, что это не маньяк был… Задержали бы… — Петя мечтательно вздохнул. — А то ездим, ездим… — Вдруг он встрепенулся:
— Вон еще один идет, смотри, какой длинный!
Навстречу им по улице неторопливо шел высокий мужчина. Машина медленно подъехала к нему, и оба милиционера подошли к прохожему.
— Предъявите, пожалуйста, документы.
Мужчина от неожиданности вздрогнул, но, взглянув на удостоверение милиционера, достал из портфеля паспорт. Фетисов внимательно просмотрел паспорт и дружелюбно спросил:
— Домой возвращаетесь?
— Да, люблю перед сном пройтись, а то голова за день устает.
— А где работаете?
— Преподаватель математики, в университете. Сегодня на вечернем отделении лекции читал.
— А-а, — уважительно произнес Фетисов. — Всего хорошего! — И пошел назад к машине. Когда автомобиль тронулся с места, Петя поинтересовался:
— Кстати, Дим, а как ты собираешься определить, человек маньяк или нет? У него же на лбу не написано.
— Если будет к девушке приставать или вести себя подозрительно… Нам же инструкцию дали… А хорошего человека сразу видно. Вот этот — по описанию похож, а держится спокойно, уверенно, открыто.
— А вздрогнул, видел?
— Ну, мы же неожиданно подошли, он задумался. Кстати, про гастролеров. Помню, был такой Шубин, — стал вспоминать Дима. — Он разъезжал по городам, знакомился с женщинами, как правило, легкого поведения или с теми, кто занимался попрошайничеством, с любительницами выпить. Приводил их на чердаки, в подвалы, в подъезды, в лес — как придется. Вместе выпивали, а потом он их насиловал. Если сопротивлялись — душил. Когда его все-таки поймали, на его счету были жертвы из сорока пяти городов, а задушенных — четырнадцать. И все это он сотворил за два года…
— Страсти какие!
— А когда я учился на юрфаке, у нас спецкурс был: «Многоэпизодные убийства, совершенные на сексуальной почве». Вел спецкурс юрист Кобыщанов, кандидат наук. Много чего нам порассказывал. На каждую тему у него примеры из жизни — девчонки чуть в обморок не падали. Как начнет про удушение жертвы, когда она агонизирует, или про отрезанные груди — кошмар. А меня поразила история про одного маньяка, который в допреступный период, когда еще был подростком, испытывал возбуждение, наблюдая страдания своих сверстников в стоматологическом кабинете. Представляешь, специально туда приходил, очень возбуждался и получал эмоциональное удовлетворение от мучений детей и вида крови при экстракции зубов.
— Ой, еще и экстракция зубов… Что-то я такого не слыхал, — опешил Петя.
— А ты давай учись, нечего дурака валять. Сессию, небось, опять на трояки сдал.
— А вот и нет, у меня только одна тройка. За экстракцию зубов! — захохотал Петя.
— Дурень, это удаление! Темнота… Дай лучше еще пирожок, опять есть захотелось.
Машина завернула в следующий переулок. Стайка девочек-подростков быстрым шагом переходила дорогу, оглашая улицу веселым хохотом и громкими голосами.
— Вот кто шляется по ночам — дети! Ну, мы их сейчас напугаем, дур этих. А то какая-то маманя не досчитается ночью свою дочурку, а поздно будет! — Петя оживился и приготовился к веселому представлению. Машина остановилась у тротуара, Петя вышел и картинно облокотился на капот:
— Стой! Кто идет? — строго сросил он.
— Не скажем! — задорно ответила одна.
— А куда это вы среди ночи? — поинтересовался Петя голосом доброго дядюшки.
— А мы, дяденька, в компьютерный клуб идем мальчиков клеить! А повезет, они нам компьютерное время купят! — И довольные собой, вприпрыжку побежали дальше.
— Вот же дуры! — удивился Петя, садясь в машину. — Уже три недели назад и радио, и телевидение их предупредило, чтоб осторожными были, а они ночью в клуб потащились.
— Да это не они, а их мамаши дуры, раз отпускают. У моего друга Саньки Платонова сестра такая же, лет четырнадцать ей. Каждую неделю ноет, просит мать ночью отпустить в клуб. Мать говорит: почему именно ночью? Иди днем, денег дам. А она: а ночью знаешь как интересно? Ты мне лучше денег дай ночью. Так изноется, всю душу из матери вынет. Так что мать денег даст, а потом всю ночь трясется, чтоб с той ничего не случилось. Говорит, не могу сопротивляться, сил уже нет.
— А Санька твой чего ж ей не всыпет? Я б своей сестре так задницу надрал!
— Фу, как грубо, Петя. Какой ты некультурный, а еще будущий юрист. Я бы тебе даже экстракцию зубов не доверил. Не то что судьбы людей! — с пафосом заключил он, и оба загоготали молодым здоровым смехом.
Человек лежал на кровати с открытыми глазами и полубредил, полуспал. «Пусть бы она лежала рядом, — думал он, — я бы сначала поцеловал ее волосы, потом коснулся бы щеки, провел пальцем по ее носику, а потом погладил ее плечо и сказал одно только слово — „бархат“… Я бы взял ее руку в свою… — Он слегка сжал пальцы, почти чувствуя ее тонкие пальцы в своей ладони. — Какая она красивая — золотистые волосы волнами лежат на плечах… У нее длинные стройные ноги… А какая пышная грудь, в которую хочется зарыться и забыть обо всем на свете… Боже мой, это не ее грудь! А мелкие веснушки на лице? Откуда они? Их прежде не было… Какая она бледненькая, худенькая, в ее глазах застыли ужас, ненависть. Она меня совсем не любит! Она меня ненавидит!» — ужаснулся он. И образ рассыпался, как мозаичная картинка, и уже не собрать его, потому что он не понимает, как так случилось, что он забыл ее, настоящую, а на ее лицо наложились черты других, чужих, не знакомых ему девушек. И у каждой в глазах ненависть и ужас. И ни одна из них не унесла с собой любовь к нему. Он остался совсем один, не любим никем, и между ними пропасть… Он стоит на краю, балансирует, пытаясь удержаться, но ноги срываются, тьма поглощает его, и он падает, падает, не за что ухватиться скрюченным пальцам, и он хватает густой воздух, который с треском рвется, как ветхая ткань… Неодолимо приближается дно, ужас охватывает его. Но откуда-то появляются женские руки, подхватывают его и начинают ласкать, и в самый острый момент, когда наслаждение совсем близко, руки вдруг выпускают его из своих объятий, и он опять стремительно падает вниз. Его тело пронзает боль от страшного удара, и в эту же секунду он испытывает наслаждение. Тело его дергается в конвульсиях, но он не просыпается, его душа продолжает блуждать во мраке и не находит выхода…
Гоголев погрузился в изучение бумаг, которые лежали перед ним на столе. В одной стопке — отфильтрованная информация о телефонных звонках населения. В другой — рапорты оперативных групп, которые проводили ежевечернее патрулирование по улицам Центрального округа. «Все не то», — думал он, откладывая очередную бумагу в сторону. И наблюдение у консерватории пока не дало никаких результатов. Он слегка усмехнулся, вспомнив, как один из оперативников для конспирации стоял с букетом искусственных цветов. Но очень скоро взволнованный девичий голос сообщил по телефону, что какой-то подозрительный тип уже несколько вечеров подряд маячит у консерватории и кого-то высматривает. Патрульная группа отреагировала мгновенно. И каково же было их разочарование, когда они увидели своего же сотрудника… Пришлось его срочно менять. Если он примелькался студентам, мог на себя обратить внимание кого угодно. Регулярное патрулирование, правда, принесло свои плоды. Мимоходом удалось предотвратить несколько краж и одно разбойное нападение. А одному бомжу просто спасли жизнь, обнаружив его спящим на асфальте в подворотне. Он уже совсем замерзал. Лежит теперь в больнице в тепле и уюте, хоть откормится немного, бедолага. Пальцы отморозил, но без ампутации обошлось, кто-то из оперативников интересовался. Гоголев застыл в раздумье над очередным рапортом и почувствовал головную боль. Надо передохнуть. И он вышел в коридор, откуда слышались голоса Крупнина и Салтыкова.
