его резали больнее ножей.
Да, милый, именно так… Он просил прервать его муку, опасаясь, что силы никогда не вернутся. Конечно я подобных речей и слышать не желала! Не для того я сбила все ноги в кровь пока тащила его на спине! Такой несправедливости вынести было нельзя. Однако же Киган снова и снова заводил своё, мол, мне нужно поскорей уходить из владений Энгуса, а с ним на плечах это невозможно. Да и потом, он, дескать, предпочтёт быструю смерть от моей руки нынче же, чем унизительное существование бессильного калеки на долгие годы. Как я ни отказывалась, как ни закрывала ладонями уши, чтобы не слышать тех речей, как ни злилась, как ни плакала, рыжий упрямец всё гнул своё! Силы мои были на исходе от скудной еды, бессонных ночей и бесплодных попыток расколдовать его, а худшее было в том, что я уже понимала – Киган прав. Но как я могла выполнить его просьбу?! Как сумела бы своей рукой оборвать нить жизни единственного человека, любившего меня и верного мне? Единственного, во всём мире кто остался дорог мне самой!
И тут, друзья мои, случилось непоправимое – Киган нашёл-таки нужные слова. Каким-то образом в своих полубредовых помышлениях он нащупал тот единственный довод, что я могла принять. До сих пор помню я те его слова, словно они всё ещё звучат в моих ушах!
«Если есть в мире такие чары, которые позволили бы мне и уйдя за Край продолжать помогать тебе, любовь моя, если бы, находясь в Ином мире, я всё ещё мог бы выслушать тебя, когда была бы на то нужда, дать совет и защитить, предупредив о кознях врагов, то знай, что готов я ныне же отдать всю кровь свою до последней капли на это дело! И если известны тебе способы употребить мою жизнь на пользу себе в дальнейшем, быть может не так тяжёл покажется нож твоей руке, и ты снизойдёшь до того, чтобы исполнить мою прежнюю просьбу и избавить меня от мук позорного бессилия!»
Так сказал тогда мой верный Киган и эти слова вызвали во мне давнее воспоминание о сильнейшем магическом артефакте, что во всём призван был помогать своему владельцу, а изготовлен мог быть лишь ценой добровольной жертвы. Но, клянусь всем, что у меня ещё осталось, я не нашла облегчения в мысли о нём!
И всё же, средства избавить моего верного защитника от его немочи я не знала, а дольше оставаться в нашем убежище и впрямь было невозможно. Так что, в ту долгую ночь я таки дала ему меня уговорить.
В расселине у основания самого крупного валуна, куда много лет назад поклонявшиеся здесь старым богам люди складывали свои дары, я нашла позолоченное, убранное цветной эмалью зеркало, столь искусно сделанное из полированной бронзы, что впору было подумать, будто это не людских кузнецов работа, а мастеров из Доброго Народа. Небольшой предмет и вполне приличествующий женщине, такой подозрений не вызовет. В уплату за него я оставила духам-хранителям всё, что удалось поймать в неумело сработанные силки – двух перепелов и прекрасную белую горлицу. Мне повезло, и они приняли предложенное, позволили забрать зеркало. Возможно, знали мудрые духи что тому было суждено стать моим единственным товарищем, советчиком и утешителем на долгие годы. Так что, когда звёзды начали тускнеть, а чернила неба над верхушками дубов сделались чуть прозрачнее в предчувствии зари, я в последний раз оросила колдовские знаки на древних камнях кровью, смешанной со слезами.
Киган умер с улыбкой на бледных губах. Довольный, что сможет и впредь быть мне помощью, а не обузой. Перед уходом успел он связать меня клятвой, которую по сей день не решаюсь я нарушить из любви к нему. Я пообещала ему оставить месть, навсегда покинуть тот проклятый край и постараться найти свою долю в далёких землях. А если случатся в жизни моей ещё преграды и гонения, все их стойко выдерживать и следовать единственной цели – жить, пока нить моей жизни не будет оборвана волею богов.
Что это с тобой, дружок? Ааа, вот оно что! Я уж думала у старика Флинна крыша прохудилась, да дождь каплет прямо на стол. Не тушуйся, милый, нечего тут стесняться! Послушай, я довольно пожила на белом свете, чтобы понять одно: мир был бы куда лучше, если бы люди больше боялись пролить кровь, нежели слёзы. На вот, утрись. Да чистый он, чистый, платок мой! Только десятого дня стирала в реке, ну, у причала, ты знаешь, где рыбаки улов разгружают, ага… Вот так. Хороший ты парень, право слово! Ну что ж, давай с тобой выпьем за верного моего Кигана, да пребудет он в Краю Благодати вечно!
Ох и добрый у Флинна эль! Давно не пила такого! Ась? Да не отвлекаюсь я, приятель! Экий непоседа, только гляньте на него! Сейчас всё узнаешь, честь по чести, из первых рук.
Так вот…
Хотела бы я сказать, что покидала старинное святилище с тяжёлым сердцем, только вот, сердца своего я и вовсе не ощущала тогда, вместо него лишь кровоточащая дыра осталась в груди. Ничего не осталось в моей жизни такого, за что можно было бы зацепиться, даже имя, данное матушкой, следовало оставить у берегов враждебной отныне родной земли.
Так я и поступила. Под личиной старухи покинула владения изменника Энгуса, добралась до края, откуда уходили за море крепкие просмолённые корабли, мелким знахарством да гаданиями сумела раздобыть себе средств, чтобы купить на одном из них место и отправилась через бескрайние воды навстречу судьбе, в дальний край, где никто не видел прежде моего лица.
Впрочем, преследования я опасалась напрасно. Бывший мой муженёк праздновал фальшивую свою победу и на радостях спешно устроил суд над пленённой им, как он полагал, колдуньей. Слухи о том разошлись по всему королевству, как блохи по новорождённому кутёнку, вмиг, и так же день ото дня росло число их. В каких только преступлениях меня не обвиняли! Над одними я смеялась, другим удивлялась, о третьих жалела, что они мне самой не пришли в голову, но одно обвинение едва не заставило меня нарушить данную Кигану клятву, вернуться и самолично скормить лжецу его же гнусный язык. Только представьте, ему хватило подлости утверждать, будто я в злобе своей дошла до того, что своей рукой убила наших с ним сыновей! Я! Моих любимых мальчиков! Едва сумела я тогда совладать с собой…
Говорили ещё разное, мол, захватив лесную девку с
