плач и самых жесткосердечных порой заставляла взвыть от тоски, принялась я полоскать в воде припасённые рубахи, доспех, да мыть свиные кишки, так что вода у брода враз окрасилась кровью.
Великое смятение охватило воинов при виде меня. Зашептались они, дрогнули. Кто начал себя крестом осенять, кто за амулеты схватился, иные и тем, и другим не побрезговали, видать, для верности. Были и такие, кто попытался повернуть назад, да только куда им было! Сзади любопытствующие товарищи напирают, спереди король глазами сверлит, только и оставалось беднягам, что шептать охранные слова. Кто-то воскликнул, дескать, плохо дело, раз повстречали прачку27. Тогда старый король, увидев такую оторопь своего войска, плюнул с досады им под ноги и сам приблизился ко мне верхом на чудном гнедом жеребце. Стал сурово требовать ответа, кто я такая да что делаю тут, на его земле у ничейной воды.
Я же указала ему на бурую от крови воду, на смятые и побитые пластины доспеха, отмеченные знаком его власти, на уродливые комки кишок, и сказала, что мою доспехи да стираю рубахи его воинов, поскольку многие из них падут сегодня в битве, да только всё зря. Не видать им победы, как кроту солнца.
Ох и взвился старый король! Думала, прямо там, на месте, удар его хватит! Лицом враз посерел, видать, перетрусил до дрожи, но виду не подал, и давай бранить меня последними словами! Велел убираться прочь в Преисподнюю, откуда я, по его мнению, явилась. Только я и бровью не повела, знай себе напеваю, да полощу, полощу, да напеваю, будто и не слышу его криков. Увидав такое к себе пренебрежение, крикнул он своим людям, чтобы схватили ведьму, меня, стало быть, да только те и с места не сдвинулись, оцепенели от ужаса, как мышата перед змеиной пастью. Рассвирепел тогда старик-король ещё больше! Поднял он коня на дыбы, развернулся, ринулся к первым рядам своего войска и ну их без разбора охаживать плетью, да кричать, да брызгать слюной, но те и под ударами стояли, что вкопанные, ни один не решился даже пальцем шевельнуть. Тут уж старого короля и вовсе перекосило! Бросил он свою плеть, схватил из рук оруженосца копьё и с наскоку кинулся на меня, целясь пронзить насквозь! Только вот, копьё его встретило на пути не плоть, а лишь воздух и ветхое тряпьё. Меня уж к тому мигу и след простыл! Венценосный же старик, не ожидав такой оказии, едва не вывалился кубарем из седла. Соскочил он наземь, принялся со злости тыкать копьём в воду у берега, но поразил лишь нагрудник доспеха. Вы не поверите, прямёхонько в чеканного ворона угодил!
А? Чего говоришь, милый? Как я ускользнула? Так ведь проще простого! Колдунья я, в конце концов, или кто? Напустила чары, совсем пустяшные, и тебе, будь на то желание да упорство, удалось бы такие освоить, отвела им глаза, чтобы накинутое на ветку тряпьё приняли за меня, а сама нырнула в воду, да и поплыла себе под водой на другой берег! А? Как не задохнулась? Так река та была не больно широка. Говорю же, у брода дело было! Всей глубины лошади по шею! И потом, я ведь заранее всё продумала – срезала пустотелый стебель осоки, зажала во рту, сквозь него и дышала. Этому трюку меня давным-давно покойный батюшка выучил, в шутку, конечно, а вот, видишь, пригодилось… Эх, знал бы он для чего его наука употребится! Ну, да не о том сейчас речь. Я ведь как раз подошла к тому, о чём ты, милый и просил поведать, ко встрече своей с благородным и добрым королём, да пребудет он в Краю Блаженных вечно.
Верно, приятель, всё верно! Именно он возглавлял армию, что подходила к реке с противоположного берега, где начинались его владения. Туда я и направилась, поспешая изо всех сил, да как раз вовремя оказалась на суше, чтобы успеть отыскать припрятанную под камнем цепь, да намотать её себе на ногу. В следующий же миг из-за густого кустарника показались первые воины с рычащими золотыми зверями на алых знамёнах. Увидев меня, были они весьма удивлены и озадачены, но большого опасения не выказали. Двое из них тотчас приблизились, чтобы спросить кто я такая да что делаю на берегу в таком виде, но добиться им ничего не удалось. Я всем своим видом изображала страшный испуг, лепетала что-то бессвязное да дрожала всем телом, чему, надо сказать, изрядно способствовали холодная вода и свежий ветерок.
Тут и появился, наконец, сам король! Был он даже краше, чем видение в моём зеркале – высок, широк в плечах, румян лицом да светел взглядом; волосы и борода его были цвета крыла коршуна, а все черты дышали спокойствием и достоинством. Звался он Тибионом, а отца его, я слышала, называли «добрым вождём» и одного взгляда на сына было достаточно, дабы убедиться, что этого имени он не уронит.
Увидев меня, мокрую, дрожащую, с обрывком цепи на лодыжке, он тотчас смягчил своё готовое к суровой битве сердце и приказал сперва подать сухой плащ да глоток доброго вина, а уж после задавать вопросы.
Слуги тотчас поспешили исполнить его распоряжение, не успела я и глазом моргнуть, меня уж закутали в тёплое, поднесли с поклоном полный мех, да вдобавок ещё сыр и хлеб. Я с глубокой благодарностью приняла подношение, от всего сердца и со всей обходительностью пожелав добра благородному господину и процветания его землям. Всё это произнесла я на том книжном наречии, коим писаны учёные книги в монастырских архивах, но также и те, что ни один монах под страхом смерти в руки не возьмёт.
Тибион был весьма удивлён, услышав столь учтивые речи от той, кто находился в таком жалком положении. Заинтригованный донельзя, король сам пожелал беседовать с незнакомкой. Не взирая на недовольство и подозрительность своих спутников, спешился и подошёл ко мне, присел напротив, прямо на траву, заговорил, как с равной. Я же стыдливо потупила взгляд и рассказала ему, как могла коротко, печальнейшую из историй. Что пришлось мне оставить родные края из-за предательства, злого заговора да мятежа, что враги мои схватили и казнили единственную оставшуюся у меня родную душу и теперь я вынуждена скитаться по свету горькой сиротою, что прибыла я в эти земли в поисках укрытия, но вместо того угодила в плен к угрюмому старику-королю с чёрной птицей на гербе, потеряв при том последнего своего защитника,
