— Почему вы так думаете?
— Потому, что вы знаете имя Беринга, но не знаете имя Вудхарса.
Наш разговор совсем перестал мне нравиться. Никакой логической связи между моим знанием известного мореплавателя и ее мужем я не видел. Поэтому я переменил тему:
— Почему вы ждете мужа здесь, а не в Петербурге или Москве?
— Я ждала… вас.
— М…меня? — переспросил я.
— Да, скорее всего вас, — твердо ответила она. — Джон просил меня жить здесь, пока не появится необычный человек. Если этот человек никогда не слышал о нем, то это значит, что он не вернется.
— С чего вы решили, что это я необычный?
— Где вы изучали медицину? — неожиданно спросила женщина, не пожелав ответить на мой вопрос.
— В Москве, в Первом медицинском институте… — машинально ответил я, думая о другом.
— Вульф изучал ее в Дрездене и Кембридже, но он не понимает и половины того, что вы ему говорите, в России медицину изучать негде.
Я понял, что прокололся, и начал изобретать, как выкрутиться. Ничего умнее, чем объявить себя самоучкой, мне в голову не шло.
— Вас сегодня пригласят пожить несколько дней в гостевом флигеле, — неожиданно переменила тему разговора Елизавета Генриховна. — Соглашайтесь, пожалуйста. Больше нам говорить нельзя, на нас смотрят. Я жду вас ночью в своей комнате. Нам надо поговорить.
Всё это миледи произнесла скучным голосом, рассеяно глядя по сторонам.
Я последовал ее примеру и сделал вид, что с интересом слушаю вчерашние шутки Нины Васильевны.
Увидев, что мы кончили беседовать, меня подозвала к себе губернаторша.
— Ну, как вам нравится наша Лорелея? — спросила она.
— Чудо как хороша, — искренне ответил я. — Рассказывала мне про своего мужа и его экспедицию. Только, боюсь, что у него ничего не получится. Дай Бог, чтобы он просто вернулся живым.
— Почему вы так думаете?
— Там, куда он направился, европейцу не выжить. Притом у него слишком мало людей.
— Я тоже беспокоюсь. От него не пришло ни одной весточки. Кстати, Алексей Григорьевич, вы остановились в гостинице?
— Да.
— Вам там удобно?
— Не знаю, мы ведь приехали только вчера. Пока я только заметил, что в постели много клопов.
— Клопов везде много, — философски рассудила Марья Ивановна. — Я хотела вас просить задержаться и несколько дней пожить у нас, пока Сержу не станет лучше. Думаю, ваш кузен будет не против…
Мы одновременно посмотрели на «кузена».
— У него кроме имения Захаркино есть еще состояние? — не к месту спросила графиня.
— Кажется, нет, — не очень уверено ответил я. — Я точно не знаю. Мы с ним на эту тему не говорили.
— Для службы в гвардии нужны деньги.
Я согласно кивнул.
— Чтобы не кормить клопов в гостинице, переезжайте к нам. У нас есть специальный дом для гостей.
— Марья Ивановна, мне вообще-то срочно нужно в Петербург, а Сергей Ильич уже почти здоров.
— Это он только храбрится, а на самом деле до выздоровления еще далеко. Впрочем, как вам будет угодно. Я думала, что для будущих родственников вы сможете пожертвовать несколькими днями. Петербург уже сто лет стоит на своем месте и никуда от вас не денется.
Насчет «родственников» она завернула лихо. Мне осталось только улыбнуться и принять предложение. Коли мы породнимся, то пусть и губернаторская чета выполнит свою часть родственных обязательств, поможет выручить из беды Алю.
— Извольте, мы задержимся, — сказал я.
— Я уже распорядилась, чтобы ваши вещи перевезли сюда, — невинным тоном сообщила генеральша. — Ваших людей тоже разместили у нас в усадьбе.
Я понял, почему губернатор побаивается супругу, Похоже, что девизом ее жизни был лозунг опричников: «Слово и дело».
— Тогда, если вы не против, я схожу, погляжу, где мы будем жить, — сказал я, чтобы не сорваться и не наговорить генеральше колкостей. Меня всегда раздражала человеческая бесцеремонность.
Марья Ивановна, как и все люди, добивающиеся своих целей неправильными способами, в мелочах охотно шла на уступки.
— Конечно, голубчик, пойдите. Всё равно Серж будет спать, да и вы отдохните до обеда. Вас сейчас проводят.
Она позвонила в колокольчик и велела появившемуся лакею отвести меня в мою комнату. Я не стал делать резких жестов и демонстрировать свое недовольство. Молча поклонился обществу и вышел.
Гостевой флигель, довольно большое двухэтажное здание, находился в глубине парка, окружающего губернаторскую резиденцию. Похоже было, что комплекс зданий и служб строили не как обычно в эту эпоху, с кондачка, а по архитектурному проекту, причем весьма недурному.
Мы с лакеем шли по широкой, ухоженной аллее, отсыпанной крупным речным песком. Лакей, солидной комплекции парень, оказался веселым, разговорчивым малым и всю дорогу сообщал мне господские тайны и пересказывал местные сплетни. Я в пол-уха слушал его болтовню, не очень вникая в суть. Только когда он указал на одноэтажный флигелек и сказал, что в нем жила государева ослушница, юродивая девка Анфиска, я заинтересовался разговором.
— Что за юродивая?
— Это, барин, тайна. Об етом нельзя как ни попадя говорить, зато их сиятельства не похвалят.
— Да ты, пожалуй, сам ничего не знаешь, — подначил я наивного хлопца.
— Знаю, барин, как не знать. Я видал, как ее солдаты привезли. Сама такая тонкая, страховидная, глазищами блыщет. Меня дажеть оторопь взяла.
— А почто ты решил, что она государева ослушница?
— Люди говорят, а люди даром не скажут. Да и кто станет не ослушницу с солдатами возить. Чай, мы сами с понятием.
— А там где она жила, сейчас кто-нибудь есть?
— Кому ж там быть, никого там нет.
— А посмотреть это место можно?
— Почему ж нельзя. Мне всё можно, я, чай, не последний человек в доме. Меня даже их сиятельство отличает. Ты, говорит, Петруша, мастадонтус — это значит по-чужестранному, способный, — перевел мне непонятное слово лакей.
Мы вошли в место Алиного заточения. Это было обычное подсобное здание, где, вероятно, останавливались не очень почетные гости. Решеток на окнах не было, как и других признаков узилища.
— Вот в ентой горенке она и жила, — объявил Петруша, открывая двери в довольно просторную комнату, обставленную скромной мебелью.
Я вошел и осмотрелся.
Никаких следов Алиного пребывания здесь, естественно, не осталось.
Комнату после отъезда гостей уже прибрали и выглядела она скучно и безлико, как номер районной гостиницы. Я сел в жесткое кресло, стоящее у окна, возле обшарпанного секретера.
Вдруг меня что-то подтолкнуло, и я зачем-то проверил все его ящики. Они были пусты, только в одном лежал небольшой листок бумаги. Я вытащил его и прочитал несколько коряво написанных печатными буквами слов: «Мне не боязно живу харашо ни абижают пишу на случий».
Петруша заинтересовался тем, что я рассматриваю, и подошел ко мне сзади.
Я повертел листок в руках, положил его в карман и направился к выходу.
— Что же ты, Петруша, говорил, что здесь царева ослушница живет, а здесь никого нету? — попрекнул я своего непутевого гида.
Лакей удивился моей тупости и еще раз терпеливо объяснил, что ослушницу третьего дня увезли солдаты, и она быть здесь никак не может. Вот ежели бы ее не увезли, то она была бы здесь, а раз ее увезли, то ее, стало быть, здесь и нету.
— Ну ты, братец, востер, — похвалил я Петрушину сообразительность. — И откуда что у тебя берется!
— Да я такой сызмальства! — с гордостью сообщил малый. — Здря что ли меня все почитают!
— Оно и видно, — восхитился я, — право слово, востер.
Чтобы не ударить лицом в грязь и еще больше подчеркнуть свою значимость, Петруша понес такой вздор, что я совсем перестал его слушать.
«Гостевой флигель» изнутри напоминал обычную хорошую гостиницу с двухкомнатными номерами. Нас с Антоном Ивановичем поселили в разные покои, чему я был, признаться, рад. Я поинтересовался у провожатого, кто еще кроме нас живет во флигеле. Оказалось, что гостей у губернатора, как обычно, много, и все помещения заняты. Впрочем, дом был невелик и, по моей прикидке, рассчитан всего человек на пятнадцать-двадцать.
— А где помещается Елизавета Генриховна? — спросил я лакея
— Это которая? — не понял «вострый малый». — Барыня что ли?
— Барыня.
— Так здесь барынь много, почитай которые не мужчины, все барыни.
— Та, что в черном платье ходит.
— Это страховидная которая? — уточнил Петруша.
— Эка у тебя, брат, все «страховидные», кто же у тебя красавица?
— Мамка!
— Это ты молодец, что мамку любишь. Так где страховидная барыня?
— А вот тута, — ответил Петруша, указывая на одну из дверей.
Мы вошли в мои «апартаменты», и я отпустил парня восвояси. Наши вещи были уже здесь, и я разложил их по полкам резного комода. Больше заняться было нечем. До обеда было еще без малого два часа, и я отправился посмотреть губернаторскую резиденцию.
