Ника бледная.
Небось до самой дошло, чего натворила.
Нет, я не думаю, что это она убила, потому как при всей своей к Аньке ненависти Ника на изнасилование физически не способна. Но она точно знает, кто в этом замешан.
Молчит. Боится?
И не того, что ее следом за Анькой отправят. Для этого Ника слишком самоуверенна. Считает себя бессмертной. Ей страшно, что о ее участии догадаются, и тогда придется расстаться со стилем милой девочки. Правда, как по мне, этот образ давным-давно в утиль ушел, но Ника верит, что она у нас трепетная принцесса.
Подозреваю, что до убийства дело доводить она не собиралась. Вот уложить расчудесную Анечку в койку к другому, а потом Ваське настучать – это да, это в ее характере. Небось угостила дурочку вином, а в вино сыпанула чего-то, для вящего эффекта… Но только ли ей?
Ника трясется. Вроде из ментовки к нам больше не приходили, а она все равно трясется. Свалила на две недели в санаторий, нервы больные подлечить. Ага, у Никуши нервы – стальные канаты. Ждет она. Чего? Сама не знаю, но как вернется, то поговорим.
Главное, подумать хорошо.
Предъявить я ей все равно ничего не могу.
Стас перевернул страницу.
Почему-то он не ощущал ни раздражения, ни обиды, ни даже удивления. Словно бы уже давным-давно понял, что из себя представляет Марго, а теперь лишь получил подтверждение.
Плохо? Хорошо? Плохо, если ее и вправду убили. А ведь Софьины измышления в чем-то выглядят убедительными. И выходит, что нет больше Маргоши.
Кто убрал? Тот, кого она шантажировала.
Поняла, что именно меня смущало. Старуха. Не моя, которая та еще стервь, но его мамаша. Она ведь заглядывала к старухе в тот день. А он утверждал, что уехал утренним поездом.
Вранье.
Почему? Не потому ли, что он обеспечивал себе алиби? Тогда я знаю, кто убил Аньку, только пользы от этого знания никакой. Если он догадается…
А Ника?
От него она бежала?
Он настороженный, взбудораженный, но это незаметно, потому как все вокруг настороженные и взбудораженные. Выходит, что мы с Никой знаем правду. Ну еще он, конечно. И как мне быть?
Молчать.
Чем больше думаю, тем яснее понимаю, что надо молчать, потому что доказательств у меня нет никаких. И с него станется меня следом за Анькой отправить.
Стас вдохнул и выдохнул.
Выходит, прав был Васька в своей догадке? И уже тогда минимум трое знали, что произошло на самом деле. А он, Стас, дурак, каких свет не видывал.
Мертвая Маргоша лежала в яме.
Человек уложил ее на ковер из прошлогодней бурой листвы, которая просела под Маргошиным весом. Он, присев на краю ямы, сгребал листья в охапку и кидал. Хоронил? Нет, когда-нибудь ее, конечно, найдут. Этот лесок вовсе не то место, в котором тело способно исчезнуть бесследно. Здесь грибники гуляют частенько, а заодно и деревенские детишки с собаками…
Найдут.
Но к тому времени следы, если таковые остались, исчезнут. Лес вообще обладал удивительным умением пожирать все, что попадало ему.
Человек знал.
Четвертый его номер.
Ангелина. Ей удивительно подходило это имя. Женщина-ангел, бесконечно терпеливая, светлая… она улыбалась робкой, какой-то извиняющейся улыбкой, словно бы стесняясь и ее, и себя самой. С ней он познакомился спустя месяц после Василисы.
После того убийства погода переменилась, и как-то очень резко. Солнце и внезапное тепло сделали его квартиру еще более неуютной. Он морщился, когда солнечный свет подчеркивал темные пятна на обоях, залысины краски на полу, неровности самого этого пола, вздувшегося от влаги.
Унитаз был бурым.
Ванна тоже.
В квартире остро ощущался запах канализации. Человек открывал окна, но запах не выветривался.
К обеду крыша раскалялась, и к этой вони примешивалась иная – смолистая, битумная. Ко всему становилось душно до того, что человек задыхался. Из квартиры он не уходил – сбегал, порой даже забывая запереть за собой дверь. Все одно красть у него было нечего.
Он рыскал по улицам до самого до вечера, который дарил хоть какую-то прохладу, но все равно квартира остывала медленно, и лишь на рассвете человек мог уснуть. Спал всего-то пару часов в сутки, и эта вынужденная бессонница выматывала.
Кажется, именно тогда он понял, что должен найти новый… объект, и прогулки по городу приобрели смысл.
Теперь он не бродил, спасаясь от летней жары в драных тенях дворов, но охотился. Выслеживал. Всматривался в женщин, гадая, которая из них будет принадлежать ему.
Девочки… девушки в коротких, порой на грани приличия или за гранью ее, платьях. Молодые мамаши, утомленные что детьми, что летом… мамаши постарше, поопытней, инстинктивно сбивающиеся в стаи… женщины всех возрастов, всех положений… ему нравилось за ними следить. Смотреть.
И в жизнь его возвращались новые краски.
Ангелину он нашел на вокзале.
Она опоздала на электричку и стояла, вцепившись в ручки раздувшейся нелепой сумки. Сумка была старой и порвалась по шву, но дыру залатали. Сама же Ангелина… он сразу понял, что это – именно то, что надо. В сумерках она казалась старше, и в то же время… светлое длинное платье на бретелях, светлые волосы, собранные в хвост, светлый же платок, она сама словно светилась.
– Вам помочь? – предложил он.
Ангелина вздрогнула, отшатнулась и тут же смутилась этой своей реакции. Почему-то никто из них, испугавшихся его в первые мгновения, не верил себе, что он, случайный знакомый, и вправду опасен.
Сами виноваты.
– Нет, я… я домой поеду… – нерешительно сказала она и прищурилась.
Позже он узнает, что зрение у Ангелины плохое с детства и что она носит очки, но жуть до чего их не любит – в школе ее дразнили очкариком… Наверное, со школьных лет и пошла эта робость, которую Ангелина, невзирая на все усилия, не сумела изжить и во взрослой своей жизни.
Она боялась всего и вся. Незнакомых людей, собак, соседей, которым не было до Ангелины никакого дела – в новом многоквартирном доме люди жили собственной жизнью. Начальства… и подчиненных тоже. Она боялась врачей и операций, и контактных линз заодно, потому что слышала, что под линзами глаза начинают гнить. И потому носила свои старые очки в тяжелой роговой оправе.
Его она тоже поначалу испугалась.
«В городе полно грабителей, воров и насильников»… Так Ангелина сказала ему позже, когда они познакомились достаточно близко, чтобы страхи ее ушли.
– Ты интересный человек, – сказала она, разливая чай.
В ее однокомнатной квартире было много цветов. Бугенвиллеи и сенполии, королевская герань в огромной кадке. Аглаонемы и амариллисы…
Она называла их по именам, а он слушал ее голос, в кои-то веки спокойный – в тревожном мире Ангелины цветы были единственным источником безопасности. А еще он.
– Чем я интересен? – Он принимал огромную кружку и ставил ее на столик, на кружевную салфетку. Их Ангелина вязала сама, и еще скатерти, шали, множество вещей, которые дополняли этот ее цветочный мирок.
– Ты не тот, кем кажешься.
К чаю она пекла тыквенное печенье или кексы, которые посыпала белой пудрой.
– Почему?
– Не знаю, – сама Ангелина ни печенье, ни кексы не ела, берегла фигуру и еще боялась сахарного диабета, которым страдала ее мама.
Мама умерла.
А квартиру четырехкомнатную ее продали, и на Ангелинину долю купили вот эту однушку на краю города. Ангелина смутно подозревала, что брат ее обманул, но заговорить об этом боялась. А брат подозревал, что она могла бы обойтись и еще меньшим.
Как бы там ни было, но родственные отношения разладились. Подруг у нее не было, во всяком случае тех, с кем Ангелина готова была бы обсуждать личную свою жизнь. Впрочем, этой жизни у нее тоже не было. До его появления.
А он, сидя в окружении всех этих бугенвиллей и аглаонем, принимая чай и фарфоровое блюдо с кексами, думал о том, как будет Ангелину убивать.
Мысли возбуждали. И позволяли оттянуть сам момент неминуемой ее смерти.
Нет, он не ставил себе конкретных сроков и даты не назначал. Он просто знал, что однажды наступит тот самый день, когда Ангелина умрет. И осознание этого наполняло его силой.
– Я хороший или плохой? – Эти вечерние разговоры, как и чаепития, которые Ангелина устраивала по собственному ритуалу, – только часть игры.
– Не знаю, – Ангелина смотрит поверх кружки, и круглые стекла ее очков запотевают. – Иногда мне кажется, что ты – ужасный… что от тебя надо бежать.
Она улыбается, как бы извиняясь за этакую собственную боязливость.
– Не надо, – он касается ее руки.
Ангелину он похоронил в лесу.
Пикник на двоих. Особый случай. Так он сказал, а Ангелина поверила, наверное, решила, что он собирается сделать ей предложение. Интересно, приняла бы? Скорее всего, да. Она ведь никогда не была замужем и уже смирилась с участью старой девы, а тут… он моложе на десять лет и, скорее всего, когда-нибудь ее бросит. Но ведь это не важно, если хочется счастья. Хотя бы на год, на день… он видел эту обреченную готовность быть счастливой в ее глазах. И упивался незримою своей властью.
