— Я была у директора, — сказала им Ольга. — Кабинет директора… море… Шкаф и море… Директор опять меня от чего-то спас…
"Да это всё фигня! Чего там спас! А вот тут! — вопил кошмар. — Куратор тебя забрал после моря! И тут! Безо всякого сопротивления!.."
"Было, было", — сказала тахта.
Третьекурсница Вика за окном присела в реверансе, Олег Витальевич завернул за фонтан, на дорожку, ведущую к преподавательскому коттеджу.
Море и белый песок.
Ольга влезла в первое попавшееся платье и выбежала из комнаты — в коридор, на лестницу, вниз, вон отсюда, она почти летела по аллеям, не разбирая дороги, словно кто-то дорогу ей указывал — и указывал правильно.
Высокая терраса, густой лесок на ней. Шесть ступенек узкой лесенки. Колючий кустарник. Еле заметный проход на полянку, а на полянке курили, сидя на корточках, мальчишки — человек пять, и среди них был Андрей Карцев.
Он вскочил сразу, кинулся навстречу, потащил в кусты и там, в кустах, где уже никто их не видел, заглянул, наклонившись, в лицо и спросил в страшном волнении:
— Ты что?! Эй!..
Тут Ольга заревела, и он немедленно её обнял, прижал к себе и принялся гладить по спине, не прекращая спрашивать:
— Эй! Да ты что? Что случилось?! Ольга! Оль, да перестань…
Продолжалось всё это минут, наверное, пять: Карцев бормотал что-то невнятное и утешительное, а она ревела, уткнувшись ему в пиджак. Но пять минут прошли, и Ольга опомнилась. Отстранилась, опустилась на коленки, расправив по траве юбки.
— Дай сигарету.
Он уселся рядом и подкурил ей сигарету.
— Что случилось-то?
— Фигня, — сказала Ольга, вытирая глаза, и Карцев дал ей платок. — Фигня, вообще-то. Не обращай внимания.
— Ольга, — сказал он. — Что случилось?
— Меня выпороли, — сказала она и всхлипнула. — Но дело не в этом.
— Ясно, — сказал Карцев. — А в чём?
— Меня историк вчера засёк, ну, запах унюхал. Тебя не засекли?
— Нет.
— А Делик твой дебил полный, сам признался, я ему утром сказала, а он пришёл меня выгораживать. Всё испортил! Но дело не в этом.
Она положила сигарету в траву, высморкалась и искоса глянула на пирата. Пират сидел, наклонившись к ней, на лице у него были написаны тревога и сочувствие — вполне уместные. И ни следа брезгливости, надо же!
— Чего ты уставился, — сказала она. — Слушай, мы где вообще? Не увидят тут?
— Не должны. Хлопцы всегда здесь курят.
— Ага. Ну вот, и я устроила куратору истерику, сказала, чтобы меня исключали, потому что я не хочу… не буду. Ну, ясно.
— Ясно, — сказал пират, и она снова на него посмотрела — нет, он не смеялся.
— Тогда он меня повёл к директору. Ну, Олег Витальевич.
— Я понял.
— Ты очень умный. А у директора… там я не знаю, что было, но потом он меня забрал оттуда, и… и я не сопротивлялась больше. Не знаю, почему!
— У директора в кабинете ты была?
— Да, но меня… у директора меня никто не трогал.
— А что там произошло?
— Говорю тебе — не знаю! Не помню… Море было…
— Море?..
— Да. Нет, подожди… там у него шкаф… шкаф такой, — Ольга показала, — в нём фигурки стоят, ну, статуэтки всякие…
— Есть такой, — сказал Андрей. — Я видел. И что?
— Я смотрела в этот шкаф, а потом было море… нет, подожди… Ну да, море. И песок. И там стояли такие колонны… нет, я не помню!
— Постарайся вспомнить.
Казалось, она сообщала ему чертовски важные вещи — так внимательно он смотрел, нахмуренный и жутко серьёзный. Ольга закрыла глаза, но это ничему не помогло — вертелось вот что-то… но что?..
— Стекло… — сказала она, наконец. — Я была в стекле… или не я… Не за стеклом, а в стекле.
— А статуэтки эти что?
— Да ничего… Просто я смотрела в шкаф, а потом стало море. И стекло. Меня загипнотизировали просто, наверное.
— Да это понятно, — сказал Карцев и, подобрав веточку, принялся тщательно очищать её от коры. — Это как раз понятно… В стекле, говоришь?
— Не знаю… — сказала Ольга. — Да… что-то вроде… Но не со мной… Я это просто видела… или… Нет, не помню я.
— А ты Гофмана не читала? — спросил Андрей, расщепляя ногтем очищенный прутик. — "Золотой горшок"?
— Нет. А что?
— Да сидел он там в стекле… тоже студент, кстати… Литературная реминисценция называется.
— Это мы ещё не проходили, — сказала Ольга и, выдернув прутик у него из пальцев, начала его разламывать — на мелкие, крошечные кусочки.
Карцев, внимательно наблюдавший за процессом разламывания, отобрал у неё, наконец, остатки веточки и зашвырнул через плечо.
— Перестань. Я без задней мысли его взял, — сказал он, отряхивая ладони.
— Ладно! — отмахнулась Ольга. — Может, и к лучшему.
Андрей поднял бровь и прищурил глаз — вылитый пират!
— Что — к лучшему? Розги?
— Не умру же я от этого, — сказала Ольга. — Как к зубному сходить, — небрежно сказала она, с ужасом припоминая процесс порки. — Подумаешь!
— Лучше бы я к зубному ходил, — сумрачно сообщил Карцев.
— Ты сам говорил — первый раз только страшно.
— Это Никита говорил.
— Никита тоже получит, — с некоторым удовольствием сказала Ольга и тут же ощутила муки совести. — Сам дурак! Понесло его признаваться… Я бы не сдала, а мне он не помог всё равно.
— Это ведь я виноват, — сказал пират. — Нечестно выходит, тебе не кажется?
Рыцари вокруг прямо кишат, подумала Ольга и высказалась вслух:
— Благородство на грани дебилизма. Моей драгоценной жизни точно с вами ничего не грозит. Могу быть абсолютно спокойна.
— Конечно, можешь, — сказал Карцев. — Это я серьёзно.
Некоторое время они молчали, а потом Ольга сказала — потому что сказать это всё равно было нужно, верно?
— Слушай… Ты извини, что я так тебя напрягла… То есть, понимаешь…
— Всегда пожалуйста, — сказал он. — Это я тоже серьёзно. Тебе же сказали, что ты можешь на меня рассчитывать.
— Да! — вспомнила, наконец, Ольга. — Так что ты там нашёл?
Пират полез в нагрудный карман и протянул ей Лёшкину записку.
Записка была свёрнута трубочкой. Ольга разгладила её на коленке, а прочитав, отпустила, и записка свернулась снова, упала на подол платья. Не будет встречи у фонтана. Ей опять захотелось плакать, и она задрала голову и сглотнула. Нечестно! Всё нечестно!..
— Чудный прикол! — хрипло сказала она, смахивая бумажную трубочку на траву.
— Подожди злиться, — сказал Карцев, подбирая записку. — Там ещё одно письмецо имелось. Вот.
— Кто это мог написать? — спросила она, прочитав второй листок.
Андрей только руками развёл.
— Наперсница! Какая же я тебе наперсница?! Придурки!
— Лет сто назад наперсницей называли младшую подругу, опекаемую, — пояснил он и быстро добавил: — Раз я мужчина, я ведь должен тебя опекать.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
