Коридор был непривычно узким — и без дверей. Под высоким потолком, спрятанные в драпировках и тусклые оттого, мерцали крохотные светильнички. Складки тканей перемежались картинами. Картины были почти от пола и почти доверху; всё вроде бы бытовые сценки из жизни лордов, всё комнаты с тщательно прописанными предметами меблировки. К каждой из картин Андрей прикоснулся — уверяясь в их рисованности, нереальности; а всё ж таки неуютно было проходить мимо: кто знает! Маги, мать их фак!..
Коридор был длинным и в конце изогнулся плавною дугой. Сворачивая на дугу, Андрей притормозил, прикидывая план здания: нет, никаких подобных заворотов! Не заблудиться бы нам, судари мои… Но дальше всё стало гораздо любопытнее, и об опасениях своих он благополучно забыл.
Окно на всю стену, а за окном — ничего: небо. Ни следа высоченных деревьев гимназийского парка. Этаж получался этак пятнадцатый — уж не шестой ни в коем случае! В небольшом — не бальном, не лекционном — зале блестел натёртый паркет. Ни мебели, ни штор. По четырём углам — четыре огромных вазы: мейсенский фарфор, пастушки с овечками. Лепнина на потолке. Синяя с белым мозаика стен: абстрактный, без намёка на какую-либо геометрию рисунок. В стене напротив входа — створка деревянной, паркетного узора, двери.
Андрей обернулся в тёмный коридор, качнулся было назад, от всей души сожалея, что лестница на шестой этаж не оказалась забранной массивной железной решёткой — с замком! с амбарным! Но мы уже здесь, куда деваться. И, ступая бережно — как босиком по стеклу, чтобы, боги упаси, не скрипнуть паркетиной, — он пошёл к двери, изо всех сил представляя себя кошкою на охоте. Замочная скважина была узка, ни черта не увидеть, но ухо-то приложить — вполне. И он приложил ухо, продолжая остро сожалеть о замке и решётке.
— Прошу вас, — сразу же сказал за дверью знакомый голос, и Андрей отпрянул, едва не поскользнувшись. Ничего; это он не мне! Но приложиться снова было слабо, а через минуту выяснилось, что и незачем. Всё было слышно и так: великолепно слышно! И он стал слушать.
— Прозит, май дарлинг!..
— …в эдаком готическом, знаете, стиле…
— …но с моей, стороны, право, показалось бы несколько…
— …и стал метать. Не поверите, господа!..
— …а предложено было, мадам, без росписей, без обязательств!..
— …и вот беру я в горсть — ба! в горсти-то — зола!..
— …прозит! Огоньку, шерри?..
— …чистейшая среда. Думалось, и серебром-то — не помеха…
— …прошу, сударь!..
За дверью имело быть застолье. Пили весело — шумно — давно; Звенели по благородному металлу ножи и вилки из него же, звенел хрусталь, звенел смех; а смеялись и пили знакомые всё лица — десятки раз на уроках слышанные голоса. Господа преподаватели гимназии — едва ли не полным составом — предавались веселию и праздности за створкою двери на шестом этаже. А время было — три часа пополудни, пятница, и остолбеневший перед дверью Андрей поклясться мог бы, что господа преподаватели на занятиях — вкладывают драгоценные крупицы знаний в головы своих подопечных. Кроме, разве что, Хендриджа, отпустившего Андрееву группу с половины пары, да директора гимназии, ведением классов себя особо не утруждавшего.
Он слушал, не вслушиваясь в слова, выделяя голоса, убеждаясь — да! Демуров. Фрау Бэрр. Шелтон. Великолепная Кора. И господин Айзенштайн здесь, и латинист Крессир…
— Ах, вот и десерт явился! — промурлыкал за дверью женский голос и с плотоядным восторгом продолжил: — Господа, нежданный десерт!
— Уместно! Уместно! Вот ножичек там, не затруднитесь…
— Десерт, вы считаете? Обратим ли взоры, коллеги?..
— Да пригласите же! Весьма аппетитно, право.
И шаги — к двери! Шайтан раздери, к двери! Не я ли тут нежданным десертом?! Вот тебе и людоеды, мля!..
Кошмары позапрошлой ночи ожили в один миг. Мелко пятясь, Андрей добрался до выхода, нырнул в спасительный полумрак и кинулся бежать, топая и громко дыша.
Грохоча через три ступеньки каблуками, он допрыгал до конца лестницы, свернул налево, влетел в туалет и там, в кабинке, прижавшись лбом к холодному кафелю, кое-как отдышался.
Минут через десять только, покинув кабинку и умывшись холодной водой, он сумел привести эмоции в приличный вид и криво усмехнулся бледному отражению в зеркале над умывальником. Ужасом гонимый. Твою мать.
Шли уроки, и в корпусе было безлюдно и тихо, но по дороге со второго этажа на первый Андрей встретил директора и, раскланявшись, предупредил его вопрос сообщением об отмене полупары литературы.
— Что-то вы бледны, сударь, — заметил ему господин Айзенштайн (веселясь и празднуя четырьмя пролётами выше; несомненно!..). — Поздно легли, полагаю?
— Да, господин директор, — согласился Андрей.
— Сходите-ка в столовую. Двойной кофе будет вам весьма кстати.
— Благодарю, господин директор!
Кофе и вправду оказал влияние благотворное. Покурить бы ещё! Но до звонка на последнюю пару оставалось пять минут.
Последней парой была латынь. Корпя над падежами местоимений, Андрей с подозрением поглядывал на господина учителя. Господин учитель казался трезв, темою урока, как и всегда, увлечён до чрезмерной жестикуляции и на Андрея ответных взглядов не кидал.
На шестом этаже, в праздности и веселии. А вот сумейте вы так, судари мои! Слабо?..
3
К концу пары благодаря обыденному виду латиниста уровень адреналина в крови вошёл в норму. Но следовало должным образом отдохнуть и расслабиться, а стало быть, доставить себе максимальное количество удовольствий — все, в распоряжении Андрея имеющиеся! Не так уж мало, между прочим, в нашей гимназии можно отыскать удовольствий.
Решение своё Андрей начал претворять в жизнь сразу же после латыни: ни секунды не медля, зашагал в столовую и, дождавшись у входа Ольгу, не терпящим возражений тоном назначил свидание — в шесть пятнадцать у дельфина. Ошеломлённая непривычной бесцеремонностью Ольга вопросила, не случилось ли чего, и получила чёткий и подробный отрицательный ответ. "А в чём же дело?" — вопросила Ольга. "Соскучился!" — сообщил он (чистую правду!) и отправился кушать.
Кушал он долго и со вкусом: фаршированную черносливом утку кушал, черепаший суп, салатики всякие разные, а на десерт — клубничный пирог с мороженым, запивал это всё многими соками и каппуччино. Нигде раньше не пивал он такого каппуччино! Какое ж вино могли б в этом заведении подавать!..
Сотрапезником его был Никита, и сделать самостоятельный выбор блюд Андрей Никите не позволил. Лично набрал ему заказ и со страстью за Никитиною едой наблюдал, называя при этом тихим голосом сорта вин, кои предпочтительно было бы употребить с каждою переменой.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
