Поскольку тот распалялся все более и более, инспектора ретировались. На выходе, они попытались воззвать к чувствам Бриде. Он не должен был говорить о Франции в подобном тоне. Обобщая, никогда не бываешь справедлив. Затем они обронили замечание, глубоко изумившее Бриде: "Этот тип, который сейчас, мы его знаем. Это добрый малый".
Бриде провел ночь и следующий день в префектуре. Он просил предупредить Иоланду, но не смог ее увидеть, потому что, постоянно перемещаясь из кабинета в кабинет, с одного этажа на другой, из одного здания в другое, он каждый раз отбывал раньше, чем она успевала найти на его след.
Еще через день он был отправлен, как ему и сказали инспектора, в лагерь Венуа, близ Клермона, в Уазе.
Глава 17
Лагерь Венуа впечатлял четкостью своей планировки. Он был устроен в огромных павильонах из армированного бетона, предназначенных для летной школы, строительство которых оборвала война. Они были рассыпаны по большому прямоугольному участку. По некоторым деталям можно было угадать, что по завершении работ они должны были обеспечивать комфортные условия. Были предусмотрены такие удобства, о которых в прошлом и не мечтали.
Лагерный режим настолько отличался от тюремного, что в первые дни Бриде испытывал облегчение. Один лишь простор, по выходе из тесноты тюремной камеры казался непомерным благом. Интернированные располагали пространством. У них было свое белье, они могли кипятить воду. Они были более приятными компаньонами, чем его бывшие сокамерники. На их совести не было никаких преступлений. Это чувствовалось по из взгляду, по непринужденности, с которой они отвечали жандармам, по их изумлению перед некоторыми из мер наказания.
С прибытия в Венуа, Бриде задавался вопросом, не Иоланда ли была снова причиной его новых неприятностей. Может быть, не сходи она к немцам, те и духом не знали бы о нем. Но поскольку другие интернированные, за которых никто не заступался, находились здесь же, вследствие более или менее сходного стечения обстоятельств, было вполне вероятным, что она никак не повлияла на его участь.
Вечером, после того, как, переговорив с окружающими, он стал лучше понимать то, что с ним произошло, он написал длинное письмо Иоланде, наставляя ее в тех действиях, что ей требовалось совершить, чтобы добиться его освобождения. Немцы не оказывали никакого давления на правосудие, но когда считали, что трибунал не выполнил своего долга, что отпущенный представлял опасность, они предупреждали французские власти. Именно это и произошло. Простая записка к префекту, требовавшая принятия мер, определила его отправку в лагерь. Таким образом, Иоланда должна была действовать очень осторожно. Он советовал ей больше не обращаться к его друзьям в Виши. Они были слишком заняты, чтобы их продолжала интересовать эта история. Они были к тому же здесь ни при чем, и вмешательство с их стороны, допуская его возможным, лишь навредило бы ему. Лучше было оставить полицию Виши в стороне, причем намеренно, и постараться приблизиться к фигуре, игравшей вескую роль в отношениях между новой французской администрацией и немецкими оккупационными властями.
* * *
Прошло три недели с тех пор, как Бриде был в лагере, прежде чем Иоланда получила разрешение на свидание с ним. Это свидание принесло ему большое удовлетворение. Он ожидал, что его жена появиться перед ним с опухшими глазами, сконфуженная, что она осознает, что в какой-то мере была причиной того, что с ним произошло, что она будет искать прощения. Он боялся этого, потому что в том подавленном состоянии, в котором он находился, то, что ему было необходимо, это не угрызения совести и сожаление, но бодрость и доверие. Иоланда была так счастлива увидеть своего мужа, что как-то даже слишком позабыла, что тот был заключенным. У Бриде сжало сердце. Нет, она все-таки поразительна, эта стремительность, с которой мир принимает на себя горести и тут же строит планы на будущее, отдавая себе отчет в том, что было потеряно. По существу, его жена вела себя по отношению к нему так же, как по отношению к Франции. Он был свободным. Но в настоящий момент, надо было признать очевидное, он им больше не был.
Она сразу же ему сообщила, что последовала его инструкциям и не прерывала своей деятельности ни на один день. Но она уже не была так разгневана, как это было в момент его ареста. Бриде понял тогда, что какой бы плачевной ни была его ситуация, Иоланда не расценивала ее так же, как он. Она не находила ее особенно ужасной, не более ужасной, чем участь военнопленного. Несомненно, она была серьезной, но все должно было, в конце концов, уладиться. Надо было рассматривать за преимущество то, что Бриде находился во Франции, что позволяло его жене видеться с ним время от времени и действовать более эффективно. Так что было не так уж плохо то, что его направили в этот лагерь. Пока он находился здесь, ему не угрожала никакая другая опасность. Эта мера заключения в лагерь, какой бы несправедливой и возмутительной она ни казалась на первый взгляд, тем не менее, была, если подумать о тех возможных несчастиях, которые могли еще обрушиться на Францию, неким залогом безопасности на будущее. Поскольку он официально был лишен возможности чем-либо вредить, можно было предполагать, что теперь немцы оставят его в покое.
Бриде предостерег жену от этой иллюзии. Он не был в лагере в такой уж безопасности. Ему рассказали, что каждые три-четыре дня к лагерному начальству наведывался немецкий офицер, и почти что всякий раз вследствие таких визитов один из заключенных вызывался в бюро. На следующий день он отбывал, и никто больше ничего о нем не слышал. Бриде вовсе был не уверен, что однажды такого не приключиться и с ним. Несомненно, речь шла о тех, кого немцы представляли своему собственному трибуналу. Имея дело с Французами, можно было все-таки надеяться выйти сухим из воды, но с немцами…
Иоланда с уверенностью ответила, что он не должен был беспокоиться. Те, кого подобным образом забирали немцы, без сомнения не были невинными младенцами. Должно быть про них узнавали, что те принадлежали к активно действующим организациям сопротивления. Может быть, они даже принимали участие в терактах. Но он, поскольку он ничего не делал, может спать спокойно. Немцы не поступают наобум, они прекрасно знают, что делают.
"Но, – воскликнул Бриде, – это, однако, по их вине я оказался здесь. Ты забыла историю с листовками. Мы не знаем, всей подноготной".
Иоланда улыбнулась. Если ее мужу вменялись в вину лишь эти листовки, то она бы не особо бы переживала. К тому же, она была в том уверена; но поскольку он беспокоился, она могла ему сказать, что не теряла времени. Ею оповещены префекты Уазы и Сены. Через две-три недели (чтобы им не казалось, будто их торопили), если не произойдет никаких изменений, она встретиться с ними.
Но, честно говоря, она не считала, что это верный путь. Она следовала ему, чтобы доставить удовольствие своему мужу. Если он целиком доверится ей, то она хорошо знала, что следовало бы сделать.
– Что следовало бы сделать? – спросил Бриде.
– Хочешь, я скажу тебе, – ответила она, – кто единственно может что-то сделать для тебя? Единственно, кто имеет хоть какое-то влияние на немцев, кто даже внушает уважение, так, что те заинтересованы с ними считаться. Это армия.
Иоланда должна была подумать об этом раньше, например, в Виши, вместо того, чтобы бежать из отеля "Дю Парк" в отель Целестин. Ей не нужно было идти никуда, кроме как в Военное министерство. Но не было еще слишком поздно. Если префекты ничего не предпримут, то, хорошо же, она будет искать поддержку на этой стороне.
– Будь осторожна, – сказал ей Бриде.
* * *
Прошел месяц, в течение которого Бриде не получал никаких известий от жены. Она наверняка ему писала, но письма, должно быть, где-то задерживались. Мысль о побеге приходила к нему все чаще и чаще. У него складывалось впечатление, что чем дольше он ждал, тем труднее становилось пробраться к Голлю. Полиция становилась все более организованной. И потом, тревожные слухи начинали ходить по лагерю. Заключенных, которых уводили после визитов немецких офицеров, их уводили не для того, чтобы судить. Это были заложники. И если потом от них не приходило никаких вестей, то объяснение этому было очень простым. Они были расстреляны.
Когда Иоланда, наконец, пришла на свидание к мужу, он поделился с ней своим намерением бежать. Она не ответила ему, не осмеливаясь отговаривать. Но когда он попросил ее помощи, она заметила, что было совершенно бессмысленным подвергать себя такому риску в момент, когда его собирались освободить. Она получила из Вейсбадена письмо от одного офицера из штаба генерала Хунтцингера, капитана Алуази Дюпона, члена комиссии по перемирию. Он сделал то, о чем она его просила. По сведениям, которые ему удалось получить и которые он рад был ей сообщить, случай с ее мужем был ясно определен. Мсье Жозефу Бриде не угрожала никакая опасность. Он содержался в лагере Венуа не по причине тяжести совершенных им действий, но вследствие той позиции, которую занимали наши бывшие противники в отношении французского населения, исключавшей пересмотр однажды принятого ими решения. Между тем, были основания полагать, что в очень скором будущем вопрос разрешится к всеобщему удовлетворению. Шлессингер, со своей стороны, получил ту же информацию. "Мне стоит сказать тебе еще одну вещь, которая тебя обрадует, – добавила Иоланда. – С тех пор, как ты попал в лагерь, все совершенно переменили свое отношение к тебе. Участие и любезность наших друзей меня просто поразили. Даже Утенин сделал для тебя все, что мог, и, притом, совершенно искренне. Что ты хочешь, мы, французы, можем сколько угодно спорить между собой, но есть вещь, которая нас немедленно объединяет: это попытка посторонних вмешиваться в наши дела".
