В 16 часов 10 минут заложников собрали перед конторой. Грузовик отъехал немного дальше, чтобы развернуться. Ему мешал другой грузовик, который никак не могли завести. Немцы суетились. Этой маленькой накладки, казалось, было достаточно, чтобы они позабыли о причине своего присутствия. Вновь появилась какая-то надежда. "Подайте-ка назад", – сказали они заложникам. "Вам что, кулаками помочь?" – выкрикнул один из них, стараясь, чтобы эти слова прозвучали шуткой. Но в голосе его было что-то настолько трагическое, что никто его как будто и не слышал.
Бриде находился среди заложников, но позади, словно посторонний, совсем незаметный на фоне тех, кто всякий раз начинал петь, так никогда и не заканчивая своей песни, на фоне тех, кто порой выходил из рядов, размахивая руками, пытаясь вызвать уж неизвестно какой инцидент, вследствие которого он был бы помилован. Он стоял позади, но это было уже не так, как в лицее или на воинской службе. Где бы он ни стоял, про него помнили.
Приступили к перекличке. Случилось так, что имя Бриде было названо последним и все то время, пока продолжалась эта церемония, он мог надеяться, что его не назовут, что в последний момент (поскольку он был выбран заложником, тогда как официально не должен был более входить в состав лагерных заключенных) произойдет какое-нибудь правовое вмешательство.
Чтобы забраться в грузовик, хотя им и помогали, требовалось приложить физическое усилие. С Бриде случился обморок. Это были его товарищи, что втащили его. По дороге, от тряски, он пришел в сознание. Погода стояла великолепная. Бриде глядел на солнце, не чувствуя ни малейшей боли в глазах. Неужели смерть была неизбежна? Но это солнце, ему казалось, оно интенсивно жило в этом синем небе, его лучи, не переставая, то разрастались, то угасали, словно лепестки пламени.
Бриде думал о том, что у него не хватит сил спуститься с грузовика, как не хватило их на то, чтобы на него взойти. Как раз в этот момент ему на ум пришла невероятная идея, одна из тех простых идей, которые в зависимости от того, что мы сами в них вкладываем, кажутся гениальными или пустыми. С ее приходом к нему неожиданно вернулись все его силы. Идея заключалась в том, что, что бы он ни сделал, он уже не мог избежать смерти, и, раз следовало умирать, то нужно было умирать отважно.
И произошло то, что произошло.
* * *
Утром следующего дня женщины Венуа пришли возложить цветы на их могилы. Они снова приходили вечером, потом в последующие дни, все в большем и большем количестве. Очень скоро могилы скрылись под цветами. Немцы не препятствовали. Но, поскольку эти манифестации стали принимать враждебный характер и, казалось, были продиктованы не уже воспоминанием, а стремлением к провокации, из префектуры пришел приказ их запретить. Два жандарма были поставлены у входа на кладбище. Женщины, тем не менее, попытались пройти. Те их осторожно отталкивали, призывая к спокойствию в тоне не слишком любезном при таких обстоятельствах. "Давайте-ка, мои милые дамы, не выводите нас из себя, уходите, не упрямьтесь, у вас и дома дел хватает". Поскольку те остановились в нескольких шагах, один из жандармов обернулся на кладбище, взглянув на могилы с видом человека, бессильного перед роком. Потом он сказал: "Вы же видите, все кончено. Все, что вы делаете, никак не изменит их судьбы. Давайте, мои милые дамы, расходитесь по домам". Другой жандарм добавил: "Уже шесть дней прошло", – и жестом показал, что жизнь продолжалась.
В этот момент из толпы вышла женщина. С худым лицом, с голубыми глазами. Она была высокого роста и слегка сутулилась. На плачах у нее был черный вязаный платок. Она подошла к жандармам. Неожиданно, словно в нервном припадке, она с кулаками бросилась на жандармов и стала колотить, словно в стену. Они пытались ее утихомирить. Теряя над собой всякий контроль, она хватала их за портупеи, ремни карабинов и касок, царапала и пинала их. При этом она кричала: "Убийцы, убийцы".
ПРИМЕЧАНИЕ АВТОРА
Бумаги, собранные отовсюду после смерти Бриде его друзьями, представляют относительный интерес. Если новому изданию этой книги суждено будет выйти, мы, тем не менее, поместим их в приложении.
Вот их перечень:
1. Семь поэм, написанных между 1935 и 1939 гг.
2. Несколько записей, торопливо сделанных в тюрьме, разделенных большими промежутками времени. Очевидно, Бриде сознавал, что переживает часы, воспоминание о которых нужно было сохранить. Но, то ли от тоски, которая его снедала, то ли по нерадивости, он каждый раз обрывал записи.
3. Репортажи, которые некогда были опубликованы редакторами под его именем. Среди них есть один, в котором можно было бы разглядеть удивительные параллели. Это тот самый, в котором говориться о всеобщем наказании. Но Бриде использовал, для блеска, столь изощренный стиль, что невозможно отыскать, как в словах тех, кого больше нет с нами, той фразы, которая бы дала ключ к пониманию до сих пор скрытого смысла.
4. Два письма Бассона, написанных из Лондона, после того, как Бриде был расстрелян. Они пересыпаны английскими формулами вежливости. Когда известно о трагическом конце их получателя, они вызывают мучительное ощущение. Бассон рассказывает о тех опасностях, которые ему удалось избежать, самоуверенно, с бахвальством, которое шокирует. И, что может быть еще более неприятно, ему ни на миг не приходит в голову, что что-то могло случиться с его товарищем, оставшимся во Франции.
5. Взволнованное письмо Утенина к Иоланде, написанное через несколько дней после смерти Бриде, которое начинается так: "Я только что узнал о том ужасном горе, что обрушилось на вас…"
6. Письмо Иоланды к двоюродной сестре мадмуазель Лавессер, в котором, изображая, что для нее это является вопросом совести, она спрашивает, должна она или нет, вопреки запрету своего мужа, предупредить его мать.
7. Письмо последней к Иоланде. Это письмо старой несчастной женщины, которую известили о трагической смерти ее сына, вызывает удивление. Мадам Бриде не выражает никаких переживаний, никакого отчаяния. Она пишет о своем сыне как о постороннем и, неожиданно, под конец, она требует, чтобы ее сын был отомщен.
8. Письмо, которое читателю уже известно, написанное Бриде к своей жене перед смертью, но отправленное официально, снабженное немецкими и французскими печатями, как если бы, естественно, исполнители преступления действовали в полном соответствии с законом.
9. Записка от 15 января 1941, написанная карандашом на бланке министерства министром Внутренних дел, которая попала к Иоланде при довольно загадочных обстоятельствах примерно через три месяца после казни ее мужа. Эта записка адресована г-ну Соссье. В ней требовали, чтобы дело Бриде было оставлено в покое. Слово "в покое" – подчеркнуто. Эта записка без всякого объяснения была оставлена незнакомцем, которого никто не запомнил, у консьержки по улице Демур.
10. Письмо из немецкого Комитета по делам печати в Париже, датированное мартом 1943 года, адресованное Иоланде. Здесь необходимо немного вернуться назад. После венуасской драмы Иоланда объединила поэмы и статьи своего мужа (она благоразумно изъяла тюремные заметки и письма) в сборник, который подпольно вышел под заглавием: "Сочинения Жозефа Бриде (1908-1941), погибшего за Францию".
Немецкий чиновник, писавший Иоланде, спрашивал ее, зачем было тайно издавать брошюру, которую можно было издать открыто и которая не содержала ничего враждебного по отношению к немцам. Он заканчивал довольно тяжеловесно, говоря, что не в обычае его соотечественников было препятствовать акции, которая, без какой-либо политической подоплеки, имела целью увековечить память умершего.
Перевод с французского Данилы Гомулькина, 1998 год
