— Вместе посланника Поднебесной послушаем. – Жесткий прищур глаз смягчила улыбка. – Надеюсь, не нефть клянчить пришел. Командуйте, Герман Иванович.
Ерофеев взял рацию.
— Кирза, засылай пленного.
— Понял.
— Не Лаптем же звать. – Объяснил собеседникам прозвище командира ударной группы.
Генерал поднял трубку телефона внутренней связи:
— Сергей, сейчас пленного китайца приведут. Пропусти. Не нужно, мы и так здесь втроем.
Через минуту стук в дверь, Сверкунов пропускает двух граждан неславянской внешности. Кавказец в полевке с закатанными рукавами совершенно неделикатным образом проталкивает вперед китайца. Китаец также в подобии военной одежды, также без знаков различия. Небритый кавказец на полголовы выше и на 40 килограммов тяжелее, китаец в его ручищах, как тряпичная кукла в наручниках. Конвоир задержал взгляд на Ермакове, обратился к своему начальнику:
— Товарищ полковник, пленный доставлен.
— Можете идти, Сагдуллаев.
Кавказец шевельнул бровями, по–уставному четко развернулся на каблуке, вышел.
— Даг? – Спросил генерал.
— Чеченец. Мастер спорта, при этом всегда подчеркивает «России».
— Хорошо. Ну а это у нас китаец. – Ермаков подошел к пленнику.
— Или казах? – Генерал склонил голову, из‑под сдвинутых бровей всматриваясь в желтое лицо.
— Я полковник народной армии Китая Ву Тинг, — с легким акцентом спокойно опроверг пленник. – Китаец.
— Знаешь меня, полковник?
— Да. Поэтому представился. Цель моей группы добраться именно до вас.
При этих словах Ерофеев вскочил со стула, генерал успокаивающе выставил ладонь:
— Не преувеличивайте, Иван Данилыч. Хотели бы ликвидировать, давно бы это сделали менее изощренным способом.
— Какова же цель вашего, прямо скажем, совсем неофициального визита, товарищ Тинг?
— Если я правильно понимаю, вы трое являетесь первыми лицами приграничного государственного образования, поэтому я буду говорить с вами.
— Уж сделайте милость! – проскрежетал Ерофеев.
— Мы слушаем вас, господин полковник, – Генерал сел в кресло, — присаживайтесь.
— Правительство Китайской народной республики предлагает проведение сепаратных переговоров для определения будущего Приволжского региона…
20 октября вечер
Туман наркоза рвется кусками фраз. «Вы самые лучшие солдаты…, вы воины могучей страны…»
Средние частоты цифровой записи тупыми ногтями царапают перепонки.
«Дурдом!» — удивился радостному чувству Путилин.
— Не дурдом, а реанимация! – Частотная характеристика более полная.
«Значит, вслух сказал. И анализирую!» — радовался Путилин. «Открыть глаза или подождать?» Наркотическая эйфория продолжалась. Подобное капитан уже испытывал, думать о предстоящей боли не хотелось.
— А ты не ангел. – Путилин все же открыл глаза.
— На себя посмотри. – Губы неангела шевелились медленно, в уголках пузырилась слюна.
Прямоугольник лица в неровном ореоле. Желтый свет оттеняет черты, но в черноте глазницы бугрится свежая ткань.
Несколько месяцев назад Путилин просыпался в других условиях. Реанимация окружного госпиталя пахла кварцевой чистотой. Блестела тележка с медицинскими инструментами. Уставшая медсестра тихим голосом поинтересовалась состоянием после наркоза, проверила реакцию. Женская улыбка, пробившийся запах духов настроили организм на приятный приход в себя после операции.
Назвать тесную комнату без окон с запахом ржавчины можно с большой натяжкой. Зеленые стены зловеще отражали свет 500 ватных ламп. Лампы в проволочных намордниках напоминали морды немецких овчарок. Склонившийся детина в синем халате больше походил на пациента, чем на медбрата. Пациента психиатрического отделения лиц, пострадавших от воздействия ядерной бомбы. Путилин не удивился бы, если медбрат окажется горбуном и запоет приятным баритоном о несчастной любви.
— Путилин, хватит мечтать. – Квазимодо выпрямился, отошел в сторону, освещение получилось более выгодным.
Путилин видел перед собой мужчину лет 30, халат скрывал подробности фигуры, но на поясе угадывалась кобура. Лицо вполне миролюбивое, если привыкнуть к отсутствию правого глаза.
«Как же он целится? С левой стреляет?» продолжал удивляться капитан.
— Да приди ты в себя уже! С обеих рук стреляю! – В голосе почувствовалось раздражение.
Летающие по периферии черепа картинки устремились к центру. Мозг собрал мозаику как солдат–первогодок автомат Калашникова. Осторожно, аккуратно и быстро.
Путилин отбросил простыню, приподнялся на кровати. Ступни ощутили холод шершавого бетона. Левая нога забинтована от колена, на торсе марлевая подушка. Пластырь от живота к спине по краям, в центре – красное пятно. «Такой вот тампакс!» эйфория не отпускала.
В руках медбрата оказался фонарь и свежее нательное белье. Путилин простыней прикрыл причинное место, осмотрелся. Слева две панцирные сетки кроватей. Справа матрац кровати занимало тело. Лицо военного не знакомо. Под простыню спускалась трубка от стойки с лекарством. К руке на простыне тянулся провод от пульсоксиметра. Датчик прищепкой на указательном пальце. Вот такая реанимация.
— Дай‑ка я посмотрю одним глазком. – Луч фонаря осветил повязку.
Санитар проверил надежность пластыря, как показалось Путилину, подмигнул:
— Все отлично, одевайся. Пойдем к доктору. Лучше сейчас, пока выздоравливающие не затоптали. Через пару дней сам с ними бегать начнешь!
Капитан надел белье, грубое х/б снаружи изнутри мягким ворсом ласкает кожу. Под кроватью нашлись тапки. Двигаясь, Владимир никакой боли не ощущал. Наркоз хороший. Слишком хороший.
Медбрат открыл дверь, пропуская Путилина в коридор. Петли смазаны, на раме приклеена резина, за спиной лишь стукнул засов. Провожатый пристегнул связку ключей к ремню, движением головы указал дорогу. Путилин шел по коридору, взгляд скользил по железу дверей в палаты выздоравливающих. Двери явно поставлены недавно, каркас в пыли треснувшей штукатурки. «Солдат ничего не боится, ничто не может причинить ему боль…» Звук монотонных убеждений наслаивается друг на друга, образуя зомбирующую атмосферу. В конце коридора выход на лестницу. Два пролета вверх. Капли застывшей краски на краях ступеней частично раздавлены. В зеленых следах отпечатки грубых подошв. Стены чистые, потолок также окрашен масляной краской. Ремонт подвального помещения проведен по–военному – дешево и сердито.
Первый этаж выглядит привычнее. Справа в полумраке угадывается столовая. Матово отблескивает раздача, на квадратах столов ежами перевернутые стулья. Слева в коридоре стол дежурной медсестры. Вместо девушки белый халат распахнут на громиле. Военный вытянулся в кресле, монитор освещает нижнюю часть тела. ПМ в открытой кобуре, рационализированной белорусским спецслужбами. На ремне также рация, ПР и наручники. Тело не шевельнулось, руки остались скрещенными на груди, только блеск глаз выдал внимательность постового.
Одноглазый провел Путилина дальше, после ряда деревянных дверей остановился перед металлической. Результат нажатия звонка не слышно, но через пару секунд глазок потемнел. Санитар отодвинул Путилина, дал рассмотреть и идентифицировать. Звук сдвигаемого засова, дверь открылась.
— Проходите. – Сухим голосом пригласил доктор. Светлые волосы, узкое лицо, блестящие глаза — худощавый человек на полголовы ниже Путилина. При всей худосочности нервные движения внушают тревогу.
— Товарищ майор, Путилин из реанимации доставлен, осложнений нет! – Санитар обозначил звание военврача.
— Хорошо, Латунов. Отдохните в холле, проследите, чтобы нас не беспокоили!
Латунов вышел, доктор задвинул засов, взглядом указал на дверь в смежную комнату. Движения перестают быть нервными.
— Привет, Владимир. – Нейман плотнее закрыл дверь, голос потеплел. – Приходится, понимаешь изображать из себя безумного доктора. По–другому слушаться перестанут. А так затрясешься со шприцем в руке, слюной побрызжешь, больные по струнке ходят.
В прямоугольной комнате напротив входа кушетка, слева железный шкаф. Справа приоткрытая дверь, через которую видно диван со скомканным одеялом и подушкой. Справа от двери химический полигон. На цинковом листе под вытяжкой отблескивают колбы различной формы. Среди ряда приборов Путилин угадал электронную печку. В углу из стены клюв водопроводного крана. В правой части комнаты два стола, соединенные вместе. Три монитора, рации, книги внавал. Банка кофе, электрочайник, чашка с коричневым нутром, на тарелке посохшая горбушка. По всему видно, что Нейман в этих комнатах живет и работает.
Доктор усадил Путилина на кушетку, проверил пульс, посмотрел реакцию зрачков.
— Как самочувствие? Давай рану твою посмотрим. Операцию, если так можно назвать твою царапину, я сам проводил, осложнений не должно быть.
Путилин задрал рубаху, доктор удовлетворенно хмыкнул:
