По сведениям Плутарха, «число запершихся в городе было не менее 170 тысяч». Кроме войска Верцингеторига, в городе находились его жители, да и население окрестных сел бежало в Алезию, надеясь здесь найти спасение. Казалась бессмысленной сама затея взять город с таким большим количеством защитников. А Цезарь был доволен, что его главный враг оказался в городе, и на этот раз твердо решил с ним покончить.
Едва ли при осаде античного города использовалось больше сложнейших и невероятных по масштабам сооружений, как под Алезией. Римляне окружили город линией укреплений, общая длина которой составила 11 миль (более 16 километров). «В соответственных пунктах на ней был разбит лагерь и устроено 23 редута. В этих редутах днем стояли сторожевые посты для предупреждения внезапных вылазок; сильные отряды караулили их и ночью».
Перед выросшей стеной римляне выкопали ров шириной 20 футов (около 6 метров) с отвесными стенками. Через 400 футов (около 120 метров) прокопали еще два рва. Средний из них заполнили водой, подведенной из ближайшей реки.
Сооружения получились весьма внушительные, но защитников явно не хватало. Малочисленность войска вынудила Цезаря прибегнуть к сложной системе ловушек и прочих хитростей. В местах соединения бруствера с валом устроили рогатки, затруднявшие врагам восхождение на стены. Перед укреплениями выкопали небольшие рвы. В них установили срубленные стволы деревьев с заостренными и очень прочными сучьями. Снизу стволы скреплялись так, что их невозможно было ни вырвать, ни даже пошатнуть. Кто попадал в эти ямы, оказывался пронзенным остриями стволов и сучьев. Такие ловушки назывались могильными столбами.
В другие ямы закапывались заостренные и обожженные стволы толщиной в человеческое бедро. Ямы устраивали по пять рядов в трех футах друг от друга. Такие западни носили название лилий, ибо по форме напоминали этот цветок. Ямы прикрывали хворостом и дерном для маскировки.
Вдобавок римляне вкапывали в землю колья в фут длиной с железными крючьями. Размещались они на небольшом расстоянии друг от друга в разных местах. Их называли стрекалами. Проконсул предусмотрел все и блестяще подготовился к любому развитию событий. Вот что мы узнаем из «Записок»:
По окончании всех этих работ Цезарь выбрал, насколько позволяла местность, самую ровную полосу и провел на ней совершенно такую же линию укреплений в 14 миль в окружности, но обращенную наружу, именно против ожидаемого извне неприятеля, чтобы он даже в очень большом количестве не был в состоянии окружить со всех сторон его караульные отряды. А чтобы не быть вынужденным выходить из лагеря с опасностью для своего войска, он приказал всем запастись хлебом и фуражом на 30 дней.
Галлы с ужасом взирали на грандиозные сооружения римлян. Большинство их впало в апатию, и Верцингеторигу не удалось даже организовать приличную вылазку. Ему, Верцингеторигу, римляне не оставили ни малейшей возможности пополнить запасы продовольствия. Единственное, что оставалось галлам, — это экономить. Однако неумолимо приближался день, когда экономить будет нечего. Все надежды галлы возлагали на помощь, которую должна собрать со всей Галлии прорвавшаяся конница Верцингеторига. Но как ее дождаться, когда все хлебные хранилища опустошены до последнего зернышка? И тогда Верцингеториг созвал собрание самых влиятельных представителей галльских народов.
Из высказанных мнений преобладали два: либо сдаться Цезарю на приемлемых условиях, либо, пока есть силы, напасть на римлян всем вместе (а там уж как повезет). Третий путь, весьма жестокий и бесчеловечный, предложил опытный воин — арверн Критогнат:
— Я не намерен говорить ни слова о предложении тех, которые называют капитуляцией позорнейшее рабство; по моему мнению, их надо исключить из числа граждан и не допускать на собрания. Я желаю иметь дело только с теми, которые высказываются за вылазку: в их предложении все вы единогласно признаете следы старой галльской храбрости. Но не храбрость это, а слабохарактерность — не суметь короткое время вынести продовольственную нужду. Людей, добровольно идущих на смерть, легче найти, чем таких, которые терпеливо выносят лишения. При всем том я одобрил бы это предложение — так высоко ценю честь, — если бы я видел, что в жертву приносится только наша жизнь. Но при нашем решении мы должны подумать о судьбе всей Галлии, которую мы подняли на ноги с тем, чтобы получить от нее помощь. Когда нас 80 тысяч человек будет сразу на одном месте убито, откуда, по вашему мнению, возьмется мужество у наших близких и кровных родственников, если они вынуждены будут принять решительный бой на наших трупах? Каков же мой совет? Делать то, что делали наши предки в далеко не столь значительной войне с кимврами и тевтонами: загнанные в свои города и страдая от такой же нужды в съестных припасах, они поддерживали жизнь свою трупами людей, признанными по своему возрасту негодными для войны, но не сдались врагам. Если бы у нас не было такого примера, то я признал бы делом чести создать его во имя свободы и завещать потомкам.
Галльские старейшины все же не решились воспользоваться чудовищным советом Критогната, но поступили ненамного гуманнее. Воины безжалостно выбросили за городские ворота всех жителей Алезии, которые накануне с ликованием приняли в свой город армию Верцингеторига; то есть избавились от «всех негодных для войны по нездоровью или по годам». Ни просьбы, ни мольбы женщин, стариков, детей не смягчили сердца соплеменников.
В отчаянии жители Алезии бросились к римским укреплениям, чтобы предложить себя в качестве рабов и наложниц в обмен на кусок хлеба. Но в данный момент легионерам Цезаря не нужны были лишние рты ни в каком качестве.
Люди метались между стенами родного города и укреплениями Цезаря. Многие проваливались в римские скрытые ямы и гибли на острых копьях. Одни попадали туда случайно, другие сознательно, чтобы покончить с ненужной жизнью и тем самым избежать ужаса голодной смерти.
Войско, собранное со всей Галлии и появившееся под Алезией, насчитывало около 250 тысяч человек пехоты и 8 тысяч конницы — таковы цифры «Записок о галльской войне». Плутарх определяет численность войска, явившегося на помощь Верцингеторигу, в 300 тысяч человек.
При виде таких сил гарнизон Алезии охватило всеобщее ликование, как будто победа уже была одержана; все поздравляли друг друга и стремились как можно скорее соединиться с братьями по оружию на противоположной стороне римских укреплений. Настроение галлов можно понять; более удивительно, что римлян, оказавшихся между двух огней, не охватила паника. Впрочем, и этому есть объяснение: с легионерами находился Гай Юлий Цезарь. Пешком или на коне, он появлялся то на внешней линии укреплений, то на внутренней. Проконсул лично расставлял легионеров на самых опасных местах. Несмотря на то, что воинов не хватало, он позаботился, чтобы каждый участок обороны имел резерв.
Цезарь был везде и всюду. И везде успевал ободрить своих легионеров так, что те готовы были сражаться за двоих, за троих. Готовы были умереть за Цезаря, как раньше умирали за отечество, за Рим.
Положение было критическим, и Цезарь старался не совершить ошибку. Это стоило огромного напряжения физических и моральных сил, но проконсул не мог себе позволить расслабиться даже на мгновение. Опасность никогда не вынуждала его опустить руки, положиться на судьбу и случай. Наоборот, опасность мобилизовывала ум и волю покорителя Галлии, и самые дерзкие его поступки неожиданно давали положительный результат. Более того, своей верой в победу, своим неукротимым духом Цезарь заряжал сердца легионеров, и все оказывалось подвластно римлянам.
Галлы атаковали укрепления Цезаря с двух сторон. Особенно нелегко римлянам пришлось на внешнем кольце, где наступали свежие, не истощенные голодом силы. Не надеясь на свою конницу, враги расположили в ее рядах множество пеших воинов: стрелков и легковооруженных пехотинцев. Это новшество позволило не только выдержать первый удар римлян, но и нанести им значительный урон. Лучники успели выпустить по нескольку стрел еще до столкновения обеих конных лав. Затем галлы, жертвуя своими жизнями, принялись бросаться прямо под лошадей, вспарывая им животы, подрубая ноги.
Сражение шло на виду у галльского лагеря, вся панорама открывалась со стен Алезии. Всякая удача отмечалась громкими криками соплеменников. Это придавало сражавшимся еще больше храбрости. Казалось, страх смерти — важнейший из человеческих инстинктов — совершенно покинул галлов.
Настал момент, когда все многолетние труды Цезаря, и он сам, оказались на краю гибели. Его войско, окруженное со всех сторон врагами, было в худшем положении, чем легионы Красса накануне гибели в Парфии. Но под Алезией стояли легионеры Цезаря, которые семь лет не выпускали из рук оружие, которые привыкли попадать в критические ситуации и выходить победителями из невероятных положений. Они надеялись на собственное мужество и гений Цезаря. И на этот раз все необходимое для победы было с ними.
