Мир только родился
Я слышу, как внизу открывается входная дверь, и вскоре на лестничной площадке появляется моя коллега в комбинезоне спасателя. Оказывается, она всю ночь ездила по вызовам. Мне приходит в голову, что она собирается лечь у меня поспать, но она говорит, что идет домой, и даже отказывается войти. Стоит в дверях, прислонив голову к косяку, и сообщает, что у нее ко мне небольшое дело — так она это формулирует. Дело, как выясняется, в том, что она обещала сегодня вечером поехать с туристами смотреть северное сияние. Вака ненадолго закрывает глаза, затем снова открывает.
— Собственно, я давно обещала.
— И поездку нельзя отменить?
Она мнется:
— Нет, в этом и проблема. Нужно ведь что-то делать для туристов, которые сюда добрались. Но требуется подходящая погода.
— А сегодня вечером будет подходящая?
— Да, мне звонили организаторы: сегодня вечером впервые за много недель хороший прогноз для северного сияния.
Вака снова ненадолго закрывает глаза. После спасательных работ минувшей ночи она явно выжата как лимон. Затем, потянувшись, говорит:
— Ведь все, что нужно, это темнота и ясное небо.
Я жду, когда она доберется до сути.
— Не могла бы ты меня вечером заменить?
Она колеблется.
— Я слышала, ты до середины января в отпуске.
— Ты имеешь в виду в качестве гида?
— Да, в качестве гида.
— И ехать на автобусе?
— Да, на автобусе. Это же тур. Но недалеко. Только отъехать от города, чтобы не отсвечивали огни.
Я размышляю.
— Ты сядешь впереди и будешь говорить в микрофон.
— И что я скажу?
Она глубоко вздыхает.
— Объяснишь, что с Солнца идет поток заряженных частиц, они попадают в магнитосферу Земли недалеко от полюсов, где движутся на большой скорости по спиралевидным орбитам, возбуждая атомы и молекулы в составе атмосферы, которые излучают энергию, и появляется северное сияние.
Вака снова закрывает глаза.
— Или южное — у Южного полюса.
Она делает короткую паузу.
— Затем нужно объяснить, что зеленые и фиолетовые сполохи образуются благодаря свечению кислорода и азота. На обратном пути ничего говорить не нужно, — добавляет она в заключение.
Когда коллега уходит домой спать, я поднимаюсь в мансарду и стучу в дверь. Приступаю прямо к делу и спрашиваю соседа, могу ли пригласить его посмотреть на северное сияние.
— Мы отправляемся в восемь. Если вы, конечно, свободны, — добавляю я.
Он смотрит на меня:
— Да, спасибо.
Дорога впереди купается в свете
Холодное звездное небо, вокруг луны голубоватое кольцо, но в остальном мир по-прежнему черный. Водитель кивает мне и представляется. На нем флиска с логотипом фирмы.
— Браги Реймонд.
На мои расспросы об имени он рассказывает, что оно в их семье давно: одного родственника зовут Реймонд Браги, еще несколько — по имени Гисли Реймонд. Немного подумав, перечисляет: Спормир Реймонд, Буи Реймонд, Самуэль Реймонд.
Затем переходит к маршруту и говорит, что, несмотря на хорошую погоду, нельзя быть уверенными в том, что сразу увидим сияние, возможно, его еще придется поискать. Объясняю, куда собираюсь ехать, он в ответ замечает, что это дальше обычного. Я нечасто путешествую по стране зимой, когда она похожа на выцветший полароидный снимок. Пока мы выезжаем из города, водитель сообщает, что я не первая акушерка, отправляющаяся с ним в поездку, что он также работал с несколькими медсестрами. Что требуется умение оказать первую помощь и поэтому хорошо, когда рядом медик. Он рассказывает еще и о том, что у него четыре дочери: первые роды были очень тяжелыми, остальные прошли легко. Сам он появился на свет с помощью кесарева сечения.
— Прежде чем возить туристов, я был пожарным, затем шофером на скорой, — продолжает водитель. Рассказывает, что ему трижды довелось принимать детей, которые поспешили появиться на свет прямо в машине.
— Теперь вот смотрю на пейзаж, вместо того чтобы заниматься несчастными случаями и пожарами.
На дороге наледи, в асфальте выбоины, и водителю часто приходится снижать скорость.
Некоторое время он молчит, затем продолжает свою речь:
— Задаюсь вопросом: а мог бы я стать фермером? Хорошо, конечно, обеспечивать себя едой собственного производства, но мой ответ: не знаю. Человек многого не знает. Встречаешь по работе людей, поездивших по миру, и спрашиваешь себя: кто мудрее? Стараюсь понять, какие вокруг люди.
Во время разговора он не отрывается от дороги и на меня не смотрит. Наконец делаю ему знак съехать на обочину и тянусь к микрофону. В свете фар виднеются темные пятна лавы и сугробы в ложбинах. Водитель останавливает автобус, ставит на ручной тормоз и напоминает, что нужно предупредить пассажиров, чтобы выходили осторожно. Люди медленно перемещаются вперед в полупустом автобусе и аккуратно его покидают, на мгновение задерживаясь на нижней ступеньке и вдыхая холодный воздух. Кромешная темнота, кусает холод.
— Скажите им, чтобы не отходили далеко от автобуса. И чтобы держались вместе.
То и дело налетает метель, я иду впереди, группа за мной, гуськом, горячее дыхание окрашивает темноту в серый цвет. Водитель выскакивает последним, с непокрытой головой, с голыми руками, в одной флиске. Неподалеку прижались друг к другу три лошади, гривы заиндевели, на краю ущелья замерзшие кустики березняка, глубоко под землей раскаленная магма. Туристы стоят небольшой кучкой посреди черной каменистой пустоши в нескольких шагах от автобуса и ждут, когда метель прекратится, небеса откроются и перед их взорами проплывет переливающееся разноцветье. Они держат камеры наготове.
Сосед с мансарды протягивает мне свои перчатки.
Я ему улыбаюсь.
Мать северного сияния
Люди входят в автобус, и я снова занимаю свое место. Все сидят молча, в пуховиках, шапках, обмотавшись шарфами.
— Это была твоя первая поездка? — спрашивает водитель.
Говорю ему, что первая.
— Ты делаешь это очень необычно. Я никогда не отдавал себе отчет в том, что насчитали так много звезд. Так сколько их, ты сказала?
— Пятьсот шестьдесят тысяч.
— А сколько, говоришь, известно галактик?
— Двести миллиардов.
На какое-то время он задумывается.
— И никогда не слышал, чтобы гид так говорил об электричестве.
Он прибавляет температуру в печке.
— А еще ты удивительно рассказывала о своих предшественницах, акушерках, которые в одиночку отправлялись в путь в самый разгар зимы, в любую погоду, как некоторые из них теряли ориентацию в пространстве, сбивались с пути, исчезали на границе неба и земли, иногда находили дорогу назад, иногда нет. И, признаю, меня тронули твои слова о том, что лучше всего можно понять свет в то время года, когда его меньше всего. Однако я не уверен, что все поняли твое сравнение, когда ты сказала, что человек растет в темноте, как картошка. Я видел, как многие клевали носом на обратном пути, но я не спал, потому что я водитель, и слушал тебя. Мне прежде не доводилось слышать от гида, что человеку нужно преодолевать свое рождение. Как же ты это сформулировала? Что самое трудное — это привыкнуть к свету? Не думаю, чтобы все это поняли.
Пока мы едем вниз по склону, водитель молчит.
— Отправляясь в тур за северным сиянием, его можно и не увидеть, — говорит он наконец. — Я буду оберегать родительницу северного сияния. Как мужчина. Как муж и отец четырех детей. Как Браги Реймонд.
Смотри, светает
Светает долго. Наконец на небе, над кладбищем, появляется синяя полоса дня, она постепенно расширяется и сверкает на заиндевевшей листве. Я включаю электрочайник. Розетка работает. Меня ждут эсэмэски от электрика.
Сэдис уже лучше
она во дворе
лепит стройного
белого ангела из снега
в форме песочных часов
