Коля косился на своего спутника и видел в его лице равнодушие. Это было очень неприятно, потому что сам он остро переживал. Найдут ли индейцы Пуньку, поймают ли, принесут ли вовремя на вершину, к домику?
Сопка наползала широким, вначале пологим, почти незаметным подъемом, а потом все круче, круче, так что в конце придется хвататься руками за камни перед самым лицом.
— Думаешь, они успеют? — спросил Коля и подумал, что, наверное, ему не надо задавать таких вопросов младшему по возрасту.
Дима повернул смуглое равнодушное лицо и поглядел черными глазами-щелочками. Он слишком долго молчал перед ответом, так что Коля уже понял его мнение по одному лишь внимательному молчанию.
— Успеют, — сказал Дима.
И от этого слова у Коли на душе появилось что-то щипучее, как зеленка на ране.
19
— Вы, Тит Пантелеевич, как хотите, а я этого не понимаю, — Леша Ильгэсиров сидел на асфальте, прислонившись спиной к длинному двухэтажному деревянному дому. — Могли бы его с собой брать. Ну, если не насовсем, то хотя бы почаще. Ну, чего он тут ошивается? Я его почти каждый день вижу. Чем он занят? Эти его друзья непонятные — русские, якуты, бурят какой-то и вообще черт знает кто. Сюда побежали, туда побежали. На днях, слышали, ребенок в костер кинул взрывчатку — ему глаз выбило? А здесь у детей всегда что-нибудь такое. Я даже слышал, что наркотики бывают тут у детей. Объясните мне, зачем им наркотики? Хочешь — кури табак. Ну, если подрос уже, — выпей. А вот это? Откуда это вообще везут сюда? Что это? Где выращивают?
Оленевод Тит Слепцов, дедушка Спири, сидел на пыльном асфальте рядом с Лешей и посматривал на собеседника умным лицом не спившегося северного старика. На плечах оленевода лежал старый ватник, пыльнее асфальта. Леша был немного пьян и настроен поговорить за жизнь. Короткие пухлые руки он сложил на круглом животе. Разговор велся по-эвенски.
— Я пытался, знаете ли, ему кое-что объяснить, — продолжал Леша. — А его друг, якутенок, натравил на меня своих братьев. Здоровые лбы, дерутся больно. Увезли бы вы его в стадо, хоть к делу привыкнет. Научат его здесь…
— Я читал в Джаана Сарданата, что наркотики выращивают в Средней Азии, что это мак или конопля, — рассудительно заметил дед Слепцов.
— А вы на каком языке читаете?
— На русском…
Собеседники помолчали, поглядывая по сторонам. Они сидели у самого угла дома и могли видеть с одной стороны двор, а с другой — дорогу, по которой иногда проходили люди.
— А я на якутском, — сообщил Леша.
— Ты на четверть якут, — снова расставил все на свои места старик.
— А почему на эвенском не печатают Джааны Сарданаты?
— А зачем? — спросил старик. — И так ведь понятно.
Леша снова помолчал и переменил тему.
— Тит Пантелеевич, а вы свою молодость помните хорошо?
Старик улыбнулся:
— Чем старше становишься, Алексей, тем легче вспоминать юность. Я отлично помню себя в твои годы.
— Вы тогда уже были женаты?
— Нет, я женился поздно, в девятнадцать лет. Хотя сейчас это считается даже рано. Знаешь, и раньше в четырнадцать лет парни все же не женились. Надо какое-то время пожить самостоятельной жизнью, понять, что к чему, в людях разобраться. Поэтому жену находили годам к шестнадцати, да.
Леша подумал с полминуты о том, что ему никак не удается подойти вплотную к интересующей его проблеме, и потому брякнул прямо:
— А почему они оленьей шкуркой пахнут?
— Кто? — удивленно поднял реденькие брови старик.
— Ну, они… Женщины… — Леша стыдливо мялся.
Старик Слепцов кашлянул в кулак, скрывая невежливый смешок. Покосился с ехидцей:
— Это ты про кого говоришь?
— Ээээ… — Леша мялся и кривил жирное плоское лицо… — Я тут… Понимаете, я, конечно, такой толстый и девушкам обычно не нравлюсь. А вот…
Он замолчал и вдруг облегченно засмеялся над собственной неловкостью. Старик одобрительно подхватил его смех.
— Вы меня извините, пожалуйста, — сказал Леша.
— Это молодость, — покивал дед. — Кого еще тебе спросить, если не старого человека… Но знаешь, Алексей, я ведь ни разу не замечал, чтобы женщины пахли оленьей шкуркой. За всю жизнь ни разу такого не было. Может, дело тут в чем-то другом?
— А в чем?
— Кто знает? — старик пожал пыльными плечами.
— А я считаю, что все русские женщины — уродливые. Особенно рыжие, — с вызовом в голосе ляпнул молодой Ильгэсиров.
Дед Слепцов помолчал, задумчиво глядя перед собой в пыль, пожевал серыми губами, за которыми прятались крепкие желтые зубы.
— А тебе какие женщины нравятся, Алексей? — спросил он. — На лицо какие?
— Я люблю, чтобы лицо было красивое, круглое, — с готовностью заговорил о приятном Леша. — Чтобы волосы были длинные, черные. Глаза не навылупку. Губы пухлые, розовые. Нос небольшой, не русский. Чтобы щеки румяные. Ну, и чтоб грудь была полная — это очень красиво.
— Ты любишь якуток, — сухо сказал старик.
Леша Ильгэсиров даже вздрогнул. А дед сдержанно продолжил:
— Красивыми эвенками всегда считались те, у кого лицо вытянутое, а подбородок острый и выступает вперед. Кожа белая, без румянца. И волосы светлые — это редко бывает у эвенов и потому ценится. А у якуток волосы всегда черные. Ну, еще рыжие есть, немного.
— Но ведь это некрасиво… — пробормотал уязвленный и нечистокровный эвен Ильгэсиров.
— Это очень красиво. — твердо сказал дед Слепцов. — А русским нравится, что у их женщин большие носы. И большие глаза. И разноцветные волосы. Им эвенки кажутся страшными. А еще русские, как и ты, любят большую грудь. Они вообще все большое любят, как я понимаю. Потому и не смешиваются народы — каждому свое.
— Вы, Тит Пантелеевич, конечно, правы, — вежливо и упрямо забурчал Ильгэсиров. — В ваше время, может, и красивым считалось, когда подбородок вперед и лицо бледное. А сейчас никто из моих знакомых на такую и не посмотрит.
— Это здесь… — вздохнул старик. — А приезжай в Сайылык или тем более село поменьше… Хотя ты прав тоже. Сейчас люди любят то, что видят по телевизору. А там только русские и якутки.
— Это плохо… — протянул Леша.
— Это хорошо, — убежденно кивнул Слепцов. — Чтобы тебя часто показывали по телевизору, нужно жить в городе. А если мы переедем в города, от нас ничего не останется. Наше дело — жить в селах, в тундре, охотиться и пасти оленей.
Он помолчал еще, а потом поднялся нервозно. Разговор задел его за живое. Старый Тит Слепцов еще сам толком не понял, почему вдруг обеспокоился тем, о чем сейчас шла речь, но он добавил неожиданно для себя самого:
— Да, ты прав. Ты точно прав. Я заберу Спирю отсюда.
Как только они поняли, что происходит, в дело пошли сюрикены — впервые за все время, что индейцы носили с собой эти заточенные железные цветки.
Десятиклассники попытались прижать индейцев — Спирю, Алешку и Дуди — к стене длинного двухэтажного дома. Рослые и страшные, они втроем подходили с трех сторон, — наверное, выследили, пока воины, в свою очередь, выслеживали Пуньку с ее потомством. Спиря не думал: он увидел врага и тут же вынул из кармана оружие. Металл свистнул в воздухе, блеснул неясно, и железный цветок отскочил от толстой ткани школьного кителя. Прыгун отшатнулся, схватившись за плечо.
— Ах, ты! — пораженно выдохнул он.
И нагнулся, чтобы поднять индейское оружие с асфальта.
— Атака! — крикнул Алешка неожиданно тонким голосом, ему было страшно. — Атака! Еще атака!
Двор наполнился тихим свистом и звоном. Кладбищенские цветы один за другим чиркали воздух по направлению к десятиклассникам. После первого попадания несколько сюрикенов пролетели мимо как что-то смутное, непонятное. Парни завертели головами недоуменно, пытаясь понять, что в них бросают дети. Прыгун расширенными глазами смотрел на железную звезду, которая ударила его.
— А-ай! — это еще один цветок ударился в его плечо рядом с шеей и тоже отскочил.
— Что это? — спросил один из его спутников и вдруг дернулся, схватившись за щеку, — металлический лепесток порезал ему лицо.
— Вы с ума сошли! — заорал Прыгун. — Стойте! Мы хотим поговорить!
— Еще атака! Еще! — кричал Алешка.
Враги сжались на асфальте в трех десятках шагов, присели на корточки, закрыли головы куртками, но при этом порывались вскочить и броситься на воинов у длинной стены.
— Кончились! — крикнул Спиря.
И Алешка понял, что у метательного чудо-оружия с могильных оград есть огромный минус — они быстро заканчивались. Он крикнул:
— Уходим!
И когда его бойцы побежали вдоль стены к дороге, он задержался на пару секунд и метнул в поднимающихся врагов два последних цветка. Обернувшись на бегу, Алешка заметил, как один из десятиклассников медленно падает вперед, закрыв лицо ладонью, а два других вскакивают во весь рост и взмахивают руками. Он изо всех сил рванулся вперед — за Дуди и Спирей. И что-то со звоном покатилось перед ним по асфальту, а потом что-то больно и тяжело стукнуло в ляжку сзади — словно ткнули зубилом. А еще он слышал, как ему в спину кричали матерно.
