говорил ей: «Нина, запиши». Она записывала и на экран ему отправляла. Он потом все равно с экрана в блокнот переписывал, но в моменте было удобно.
Позднее осеннее солнце обманчиво било в окно. Георгий Иванович подумал, что надо пойти прогуляться. Парк за домом уже начал понемногу оживать, но грязные лужи чинили препятствия. Пришлось достать стремянку, снять тапки, чтобы не соскользнули, лезть на нее, открывать постанывающие дверцы антресолей, искать там эти чертовы резиновые сапоги. У него их две пары, одни Наташины. Георгий Иванович аккуратно вынул сначала синие с цветочком сбоку – рассмотрел, не потрескалась ли резина, протер пыль рукавом, вернул обратно. Потом свои черные вытянул из-под коробки с елочными игрушками, кинул вниз. Наташа бы, конечно, не одобрила: с подошв осыпалась весенняя грязь.
«Резиновые сапоги, – пробормотал себе под нос Георгий Иванович, слезая со стремянки. – В наличии».
Поднял их с пола и пошел в прихожую, все повторяя: резиновые сапоги, резиновые сапоги. Взял щетку, начал счищать прошлогодний песок – на коврик.
– Нинка, запиши! – крикнул через плечо.
– Записываю, Георгий Иванович.
– Сапоги резиновые. Ботинки зимние. Мокасины. Ботинки замшевые, для концерта. Кроссовки. Кеды. Лыжные ботинки. Брюки вельветовые. Брюки теплые. Джинсы. Штаны спортивные. Рубашка черная. Рубашка белая. Рубашка синяя. Жилет теплый. Свитер серый. Блейзер. Костюм приличный. Спортивный костюм – два. Галстук бежевый. Галстук синий. Телогрейка. Кофта спортивная. Куртка осенняя. Пуховик. Дождевик. Ветровка. Шапка с ушами. Шапка легкая. Кепка. Записала?
– Записала.
– Ну и молодец.
Без Наташи все в жизни было не так. Если не считать, что в жизни в принципе все теперь было не так. Иногда Георгий Иванович даже радовался, что она не дожила – до этих хеликсов, «Гошанов» и «Королевского мерина», до круглосуточной прослушки, до кремлинов, которые могли в любой момент вломиться в квартиру, до Изоляции, до госрелигиозных праздников, до суверенного интернета, до продовольственного кризиса 2030-х, когда вместо куриного филе пришлось жрать пироги с муравьями, до почерневшей от мусорных отходов Яузы, которую в наше время прозвали Колой, а настоящей колы-то в продаже не было уже много лет, молодежь и не пробовала.
Когда все это началось, около двадцати лет назад, Георгий Иванович был сравнительно молод, Наташа еще жива. Они тогда много спорили, Наташа говорила, что скоро все наладится, что не может же страна откатиться на сто лет назад, это абсурд, а Георгий Иванович горячо возражал, кричал даже, говорил, что все так и будет – так и даже хуже наверняка, потому что сейчас еще есть технологии. Георгий Иванович всю жизнь много ездил, в основном на соревнования, катался сам и возил своих лыжников – вся квартира заставлена кубками и подарками учеников, а в ящике с трусами и майками звенели медали – каждый раз, когда он его выдвигал. Постепенно поездок становилось все меньше, сборную то и дело снимали с соревнований, и стало ясно, что очень скоро все, на что он потратил жизнь, потеряет смысл. Надо было спасаться, но как же бросишь ребят? Пацаны его активно тренировались, верили в лучшее, а он постепенно начал учить их шахматам и шашкам, говорил, что спорт – это не только мышцы, надо еще и мозгами шевелить. Пацаны нехотя втягивались. Тех, у кого хорошо выходило, Георгий Иванович выталкивал из спорта на курсы программирования, которыми заведовала Анаис, поближе к кормушке. Он был из тех, кому нужно все или ничего, и, если не светили пацанам Олимпиада или хотя бы чемпионат Европы, не видел смысла в серьезной подготовке, главное – подготовить их к жизни. С Анаис он познакомился в РОНО, она представляла свою программу развития технологий в образовании, он свою – развития спорта. В перерыве встретились возле кулера и тарелки с подсохшими печеньками, она сразу ему понравилась: будучи опытным тренером, он увидел в ней упорство и целеустремленность, такие обычно побеждают, даже если базовых способностей маловато. Разговорились. Анаис сказала, что сейчас набирает тестовую группу ребят, рассказала про гранты, возможности. Георгий Иванович, сверившись со своей чуйкой, понял, что это шанс для его пацанов. Вот так и получилось, что кто-то начинал лыжником, а заканчивал в отделе нейроснов и алгоритмических экспериментов, как Данил, например. Но Данил был одним из многих.
С Наташей они все думали куда-то уехать, выбирали страну, узнавали про визы и цены, остановились на Греции. Наташа хотела там ресторанчик открыть: в принципе, если все тут продать, им бы хватило. Она бы пекла пироги, делала свои фирменные завиточки с беконом, завтраки сытные – у нее хорошо получалось: талант. В качестве подтверждения намерения они постоянно писали с Наташей списки: оборудования для кафе, вещей, которые нужно будет взять с собой, и отдельный – кому здесь что раздать (лыжи – Стефановым, шубу – Марине Сергеевне, картины – в краеведческий музей), потом – городов, которые хочется посмотреть, и еще список пород симпатичных собак. Наташа мечтала о собаке, надеялись завести ее там, в новой жизни. Но время тянулось, постоянно были какие-то заминки: то деньги непонятно как в валюту переводить, то проект нужно закончить – она была архитектором, то, черт возьми, болезнь. Накрыла ее, как туча – и все, больше уже не отпускала. Сначала врачи сказали, что поймали в начальной стадии, и это хорошо: несколько химий, потом ремиссия – шансы высокие. Она смеялась, говорила: сейчас полечимся, и прямо вот вся здоровая поеду, сделаем все, как хотели. Потом слабость такая пошла, что думать о переезде стало сложно, не то что планировать. Георгий Иванович настаивал на будущем, заставлял Наташу писать списки: что они возьмут с собой в новую жизнь, что оставят. Однако новая жизнь не торопилась. Зато болезнь почему-то вцепилась сильней – протокол не сработал. И надо было ехать лечиться в Израиль, но туда уже не пускали. Георгий Иванович бился головой об стенку, умолял ее выехать прямо сейчас – куда угодно, пока еще есть хоть какие-то окна. Но Наташа была слаба и утратила веру: нет, говорила она, брось, поздно уже, умру дома. В общем, не стало ее в двадцать восьмом, а в тридцатом началось все это.
Он точно не помнит, с чего конкретно, все сначала очень быстро завертелось, потом случилась пауза, как будто они набирались сил, вынашивали концепцию. Эля, сестра Георгия Ивановича успела уехать и отчаянно звала его с собой, но без Наташи он окончательно отяжелел, не мог сдвинуться с места, прирос как чага к березе, а потом бац – и набросили плотный колпак. За эти годы постепенно разрушилось все: закрывались театры и институты, высекались новые ценности и новые враги, как совершенный и вечный двигатель работала высокоточная пропаганда. А потом бац
