Но слова, как я не раз говорил, прочнее предметов. Сообщая подчиненным об очередной конфиденциальной неприятной новости из областного центра, Прохор Игнатьевич невольно начинал так: «Мне тут позвонили по черному телефону» – и уже не надо было объяснять, кто позвонил, коллектив тут же замирал в повышенной готовности ко всему.
Тот самый звонок из Москвы о приезде Самого, о котором Евгению рассказывал брат Аркадий, сделал этот телефон окончательно черным. Прохору Игнатьевичу оставалось два года до пенсии, и он твердо решил не перебирать свыше положенного ни одного дня. А эти два года тихо отработать, делая все что нужно и не увлекаясь посторонними инициативами. И вот пожалуйста – кто-то, видите ли, приедет из Москвы, чуть ли не сам Сам. Мало того, через неделю начали прибывать московские люди: планировщики, архитекторы, экономисты, железнодорожники, эксперты-строители, а с ними зачем-то какие-то аналитики и политологи. Заняли почти всю гостиницу «Грежа», шатались по городу, вламывались в кабинет Крамаренко без записи и без очереди, с чисто московской наглостью, произнося пугающие слова: правительственное задание, дело государственной важности, масштабное строительство, экспертные мероприятия, мониторинг, подготовка почвы…
Выяснилось: эта группа должна к приезду Самого создать на месте проект железнодорожного узла с чертежами, расчетами и всем прочим, и этот проект Самому с блеском предъявить.
Но выяснилось и другое: никакого узла здесь, скорее всего, не будет. Однако деятельность эта, тем не менее, крайне важна по многим причинам. Первая: Сам любит, чтобы там, куда он приезжает, что-то строилось или готовилось к строительству. Он любит видеть энергичных людей, вершащих будущее. Вторая: важно увидеть, как отреагирует украинская сторона. Желательно, чтобы она заподозрила здесь возведение военного объекта. Пусть они напустятся с клеветой, пусть закричат караул на весь мир, а мы их с позором разоблачим. Третья: не исключено, что подготовительные работы, которые начнутся независимо от того, продолжатся ли они, будут вести военные строители, это пойдет в плюс к пункту второму и визуально добавит количество военных в поселке, а Сам любит, когда много военных, их вид его успокаивает. Четвертая: проект, который не нужен здесь, может пригодиться в другом месте. Пятая: при этом не исключено, что строительство железнодорожного узла все же по какой-то неожиданной причине может стать необходимым.
Все это объяснил Прохору Игнатьевичу молодой человек, который представился так:
– Ростислав Аугов, креативный руководитель проекта! Если есть какие-то соображения и предложения – ко мне, вопросы к нашей команде – тоже ко мне, вопросы к центру – ко мне или через меня.
А после бойкой россыпью слов обозначил перспективу и задачи – с удивительной при этом откровенностью. Мог бы ведь напустить на себя суровую серьезность, как это полагалось в советскую эпоху. Тогда говорили о государственных задачах торжественно и с оттенком печали, будто произносили речи на важных похоронах, а уж если об идеологии заходила речь, тут никаких улыбок не полагалось: один строго излагает, другие строго слушают, хотя и излагающий, и слушающие часто, а к исходу социализма почти всегда, знали, что говорится полная неосуществимая чушь.
Ростислав же все барабанил с улыбочкой, Прохор Игнатьевич, чувствуя себя отставшим от жизни старым дурнем, тоже пытался скосить рот в улыбку, кивал и сочувственным поддакиванием одобрял выпавшее ему лично и всему поселку счастье потрудиться на благо Родины, пусть и без результата.
Крамаренко вообще побаивался нынешних молодых людей, не местных, а таких вот, деятельных, бодрых и говорливых, которых он встречал в областном центре и при редких наездах в Москву. Сам он всю жизнь в чем-то сомневался. Был районным комсомольским работником, послушно исполнял свои руководящие обязанности, но тайно сомневался в непогрешимости коммунистической идеи и советской власти, а потом, когда советская власть ушла, сомневался в правильности ее ухода, потом строил новую жизнь, сомневаясь, что ее нужно строить так, а не иначе. А сейчас он вообще сомневается во всем – и в прошлом, и в будущем, не говоря о зыбком настоящем, но продолжает жить по принципу – глаза боятся, руки делают. Эти же, похоже, не сомневаются ни в чем, для них главное – личный рост и продвижение. Надо отдать должное, не засушивают, формальное умеют подать неформально, с виду даже шаловливо, скучное слово «доклад» у них стало – «презентация», и всё с улыбочками, шуточками, на возражения легко отвечают – о’кей! – и тут же проясняют, уточняют либо предлагают другое решение, часто прямо противоположное. Шутить вообще стали густо, вздыхал мысленно Прохор Игнатьевич. Советские начальники страны себе такого не позволяли. Может, между собой вольничали, а с трибун – ни-ни. Или в телевизоре – даже представить странно. А как настало новое время, один начал остроумничать, второй рискованно шутковать, третий же настолько зашутился, что уже не поймешь, где он говорит прямо, а где посмеивается сам над своими словами и заодно над теми, кто их выслушивает.
Ростислав, все расписав и обозначив, перешел к делу: для нормального функционирования приехавшей группы классных специалистов нужны нормальные условия.
– А гостиница ваша, Игнат Прохорович, уж простите, полный отстой!
– Прохор Игнатьевич.
– Извините, заговариваюсь, не выспался. А почему не выспался? Потому что в четыре утра меня, не поверите, петухи разбудили! Какие-то феноменальные у вас петухи, их на Евровидение посылать! Там же частные дома под боком! И машины постоянно ездят, будто я в Москве на Садовом живу, я, кстати, там и живу. О самом номере даже не говорю – говорить не о чем.
– А где же? – растерялся Прохор Игнатьевич. – У нас одна гостиница.
– Мы в нее военных строителей поселим, когда приедут. Они хоть и военные, но вольнонаемные, в палатках жить не станут. А для нашей группы можно какой-нибудь пансионат. Или кто-то из ваших богатеньких чиновников особняк временно выделит. Лучше два.
– Особняк? То есть…
– То есть нормальный дом, метров пятьсот – шестьсот, несколько спален, желательно корт и бассейн, но можно и без бассейна. Ну, как у вас, например! – лукаво прищурился Аугов. – Не будете же говорить, что в квартирке живете? Дворец отгрохали себе? Ну, не дворец, дворчишко, дворчочек? А?
– Я в доме живу, да. Но у меня корта нет. И бассейна нет. Да и площадь в доме всего сто двадцать метров, жилая девяносто. Участок хороший, пятнадцать соток, но я на нем сыну дом поставил, – словно оправдывался Крамаренко. – Сын сейчас в Белогороде с семьей, можно в этом доме и пожить, раз такое дело. Два этажа, три спальни.
– Отлично! Значит, я уже пристроен, другим тоже что-то придумаем. И насчет питания нужно организовать, а еще персонал подобрать, транспорт выделить для команды – пару минивэнов и несколько нормальных машин, не пешком же мы будем передвигаться, время дорого!
– У нас такси есть, – сказал Прохор Игнатьевич. – Сто рублей в любой конец.
– Вы еще маршрутку предложите, Игнат Прохорович, дорогой!
Прохор Игнатьевич на этот раз даже не стал поправлять. Он понял – чем быстрее закончить разговор с этим шустрым молодым человеком, тем дешевле это обойдется для поселка. И применил старый проверенный способ, сказав:
– Не беспокойтесь, Ростислав – как по отчеству?
– Спасибо, обойдусь, не привык. Вячеславович, вообще-то.
– Не беспокойтесь, Ростислав Вячеславович, абсолютно все сделаем как надо! А если что упустим, обсудим в рабочем порядке.
И глянул на часы, и встал из-за стола.
Но не тут-то было.
Развалившийся перед ним в кресле Ростислав остался на месте, достал из портфеля папку и положил на стол:
– Всё нам не надо, мы работать приехали, а не развлекаться. А чтобы вам голову не ломать, вот райдер[14] самых необходимых вещей и условий. Это меня касается и моей помощницы. Остальные, полагаю, сами о себе позаботятся.
– Вы с помощницей?
– Зачем мне в Тулу со своим самоваром, Игнат Прохорович? Неужели не найдете грамотную и смышленую девушку? Только не спешите, предложите несколько кандидатур, я им кастинг устрою. Ведь у вас тут цветет южнорусская красота, тут лучшие девушки мира, я бывал в Ростове, в Ставрополе, да и на Украине – таких девушек нет нигде! И вообще, я бы на вашем месте гордился, что в таких местах живете, к старости перееду сюда и навечно поселюсь, честное слово! Тут плавильный котел у вас, все нации и народности: Кавказ, Россия, Украина, татарки крымские и обыкновенные, средние азиаты, да все! Заметьте, все правители советские откуда были? Сталин с Кавказа, Хрущев и Брежнев – хохлы, Горбачёв тоже южанин! Ельцин с Урала, да, но с Урала южного, что тоже характерно! Если Россия будет прирастать Сибирью… Помните, кто сказал?
И ведь Прохор Игнатьевич помнил! Со школы помнил – а сейчас остолбенел, напрягся, озадаченный, не смог вспомнить, хоть ты тресни, и такое у было него чувство, будто он провалил экзамен.
