им никакой информации и не оставили никаких распоряжений. Поэтому горожане решили, что город вот-вот займут немецкие войска[266]. И это предположение не было совсем уж беспочвенным. Заводы и многие предприятия были заминированы, чтобы самоуничтожиться, как только фашисты войдут в город. Охрана здания ЦК ВПК(б) просто бежала, бросив в полном беспорядке огромные груды полусожженных секретных документов, а еще, как явствует из донесения НКВД, сотни противогазов и пишущих машинок, 128 пар валенок и несколько сотен тонн мяса, картофеля и другого продовольствия[267]. Как доложит месяц спустя Московский горком партии, в воцарившемся полном беспорядке сотни коммунистов – работников предприятий и различных учреждений – уничтожили свои партбилеты[268].
Октябрьская паника сильно подорвала боевой дух народа. Хотя порядок удалось довольно быстро восстановить, она обострила социальную неприязнь: ведь все увидели, что привилегированные граждане воспользовались своими преимуществами, тогда как остальных просто бросили на произвол судьбы[269]. Но 17 октября по радио объявили, что Сталин находится в Москве[270]. Вскоре Сталин как председатель Государственного комитета обороны подписал постановление о введении в Москве осадного положения, пока шоссе, уходившие на восток от Москвы, были все еще запружены автомобилями и людьми, торопившимися поскорее уехать подальше[271]. Однако если многие москвичи спешили убежать из столицы, ходили слухи и о тех, кто, напротив, пытался в нее проникнуть. Массовые проверки документов, устроенные в течение следующих недель, выявили тысячи дезертиров, уклонистов и других подозрительных личностей, скрывавшихся в столице[272]. Был быстро учрежден военный трибунал для обвиняемых в нарушении порядка[273]. Москва превратилась в милитаризованную зону со строгим надзором. Выступая с обращениями по радио, официальные лица заверяли жителей в том, что слухи о сдаче города немцам распускают вражеские агенты. Москву, торжественно обещали власти, будут защищать до последней капли крови[274].
За время войны Москву покинули две пятых ее жителей: одни эвакуировались в тыл, другие ушли на фронт. К октябрю численность населения Москвы упала с 4,2 миллиона (в начале войны) до 3,1 миллиона человек[275]. Эвакуация из столицы началась сразу же после известия о вторжении, так что к концу первого военного лета были эвакуированы более полутора миллиона москвичей[276]. Для тех же, кто оставался в Москве, 7 ноября 1941 года состоялся парад в честь годовщины революции. Такой парад впервые проводили в военную пору, и это был очень дерзкий шаг. Новые советские танки проезжали в метель по заснеженным улицам столицы, и вид их был «внушителен», как написал Леонид Тимофеев, литературовед и сотрудник Института мировой литературы имени А. М. Горького[277]. Как и многие советские граждане, в июне 1941 года Тимофеев завел дневник, потому что ощущал, как день за днем вокруг него совершается «большая историческая перемена»[278]. В день проведения парада, записал Тимофеев, авианалетов не было вовсе. По его мнению, парад был делом рискованным, учитывая угрозу со стороны бомбардировщиков люфтваффе, но и умным: «Политический эффект от этого будет равен военному успеху и сильно ударит по престижу Германии»[279][280]. Действительно, эта патриотическая демонстрация силы в осажденной столице, казалось, возымела эффект: военные цензоры отмечали подъем «положительных чувств» в письмах, которые отправлялись с фронта и на фронт в последовавшие за парадом недели[281].
Военный парад на Красной площади в годовщину революции был своего рода импровизацией – о нем неожиданно объявили, как говорится, в последнюю минуту. Фотокорреспондент «Правды» Александр Устинов вспоминал, что в то утро его разбудили коллеги: «Саша, немедленно вставай, едем на Красную площадь!» Утро было необычайно тихим. Над горизонтом низко нависли большие серые тучи, и на Москву беззвучно сыпались крупные снежные хлопья. «Просто не верилось, что в каких-то трех десятках километров идут тяжелые бои, а здесь, на Красной площади, состоится парад». Устинов фотографировал солдат, кавалерию и танки, которые потоком в течение часа с небольшим вливались в центр Москвы. Когда все закончилось, группа корреспондентов нырнула в метро и выскочила на станции «Белорусская». Устинов вспоминал, что там он увидел хвост танковой колонны и сделал прощальный кадр. «Вижу: танки, которые только что участвовали в параде, полным ходом идут по улице Горького на фронт. И чувствовалась в этом походном марше неукротимая сила – настолько решительным и грозным было их движение на запад»[282].
Великая Отечественная война оказалась быстро включена в революционный миф и осмыслена как основной этап взросления Советского Союза. Война стала, по словам Амира Вайнера, «тяжелым звеном в революционной цепи», придававшим вес советскому проекту[283]. И все же было очень трудно, порой даже невозможно, ковать революционную цепь из разнородного и трагичного опыта множества людей, чьи жизни опрокинула война. Всего за четыре года война унесла жизни 26,6 миллиона советских граждан (три четверти из них были мужчинами)[284], и, став свидетелями зверств и разрух, люди возвращались к традициям, происходило возрождение религии. Все эти изменения наверняка побудили власти Москвы переосмыслить и облик, и потребности столицы.
Московские архитекторы на войне
В 1941 году Сталин произнес несколько речей в честь годовщины Октябрьской революции, и в каждой он обратил внимание на то, что сам находится в Москве, а значит, уверен в способности СССР дать гитлеровцам отпор. Сталин выступил на Красной площади, также обратился к советскому народу со станции метро «Маяковская» – облицованной мрамором и надежной, как бункер. Если Красная площадь связывала советских вождей и русских царей (с былыми победами последних), то «Маяковская» была уже исключительно советским пространством. Эта станция, спроектированная архитектором Алексеем Душкиным и открывшаяся в 1938 году, находится на глубине 33 метров. В своде центрального нефа расположены ниши, в которые помещены светильники и яркие мозаики по эскизам Александра Дейнеки, прославляющие успехи советской авиации и другие технические достижения. По случаю выступления Сталина 6 ноября 1941 года в конце зала установили большую трибуну. Главнокомандующий и другие официальные лица прибыли на подземное мероприятие в особом вагоне метро. На платформе, превращенной на время в зрительный зал (под сводами, между арками и колоннами, покрытыми нержавеющей сталью) уже собрались 2 000 москвичей, получивших приглашения. Советский вождь поднялся на подиум, а его спутники расселись в президиуме[285].
В своей речи Сталин подвел итоги утрат, понесенных за первые четыре месяца войны, но подчеркнул, что хоть Советский Союз и пережил огромные потери, теперь не одинок – недавно его партнерами по антигитлеровской коалиции стали США и Великобритания[286]. В связи с
