пять, и все на ощупь были туго набиты.
– Всё, – ответил Женя, – точно говорю, только тот мешочек и этот, типа, ремень… Это у духа, которого на вертушке отправили… был на поясе пристёгнут…
Шаховской подошёл к своему БТРу, залез в командирский люк. Там надел шлемофон и вызвал Джураева из комбатовского экипажа.
Джураева сразу нашли, и он быстро вышел на связь.
– Джураев, погрузили всех? – уточнил для начала Шаховской.
– Так точно, товарищ капитан.
– Без заморочек?
– Да. Всё в порядке, товарищ капитан. Погрузили быстро, уже отправили.
– Слушай меня, Джураев. Мои гаврики нашли наркоту у духов. Как-то ей сумели обдолбаться. Пусть спят до утра. Им сегодня прилично досталось. От них толку сейчас всё равно нет! Завтра буду с ними разбираться… Теперь из-за них вы мне потребовались.
– Я понял, товарищ капитан. Помощь нужна, да?
– Надо, Джураев, подогнать вам сюда, к моему БТРу. Запоминаешь? И тут увидишь возле 300-го воткнутые в землю лопаты и рядом мёртвого духа. Вот его нужно прикопать по-человечески, чтобы шакалы не погрызли тело. Понял? И потом кто-то из вас должен в моей машине остаться, чтобы эти черти не забузили дальше.
– Понял, товарищ капитан, сейчас сделаем. Я сам с ними останусь. Прослежу…
Шаховской выбрался из машины. Женя во время радиообмена довёл молодых солдат до БТРа и помогал им забраться в десантное отделение. Тех основательно штормило.
«Чем же они так накидались?» – посмотрев на них с сочувствием, подумал Шаховской и начал идти в сторону санитарки-«шишиги».
«Ноги сами потопали в том направлении» – так он объяснил это, чтобы не давать пробиться и утвердиться элементарной и очевидной мысли, что ему самому хочется и нужно проведать Тасю после того, что она пропустила через себя этим вечером. После всех тех душевных испытаний, которые она вынуждена переживать совершенно одна. «Это потрясающая русская женщина!» – проявилась и зависла мысль в его голове.
Глава 16.Короткое эпичное прикосновение
Санитарка уже вернулась и стала на своё место. Был слышен далёкий шум уходящих на базу вертушек. Артиллеристы прекратили пальбу. Небо было тёмное, глубокое и звёздное…
На нём тускло светила луна, которая разграничивала зрительное восприятие тёмного силуэта гор на фоне уже другого оттенка тёмного неба…
И звёзды были рассыпаны гроздьями бриллиантов на чёрном бархате…
И воздух освежал и сытно насыщал кислородом. Стояла почти полная тишина…
Если вспомнить недавнюю адову какофонию вокруг, то наступившее спокойствие ощущалось как маленький подарок солдатам после боя. И можно без преувеличения считать – подарок за победу в этой схватке.
Была почти безмятежность, если не принимать во внимание стук и лязг ремгруппы, которая чем-то там всё же клацала и стучала – технари восстанавливали машины после боя. Но к этим звукам уши были уже настолько привычны, что, скорее, воспринимали такие «индустриальные» мотивы почти как фоновые… Видимого движения не было никакого – ни машин, ни людей. Где-то виднелись едва различимые силуэты БТРов.
Если в обычный день возле техники можно было наблюдать огоньки, догадываясь и ощущая по запахам, что экипажи готовят себе пищу на маленьких костерках возле машин, то сейчас всё было голи́мо. Настроения и желания радоваться этой тишине не было уже просто на подсознательном уровне, тем более что эта взбудоражившая вечерняя схватка могла стать предвестием чего-то более драматичного.
Люди, у которых на то было желание, после боя питались сухпаем в своей технике. И те, кому положено – наблюдатели – вглядывались в темноту, применяя при этом различные средства ночного видения. Сейчас во всех экипажах ночь была расписана под дежурство для каждого солдата. Между всеми был согласован честный график, невзирая на сроки службы.
Крайне редко, но случались трагедии, когда духи проникали ночью в машины и вырезали экипаж. Это было не из рядовых событий этой войны, и об этом помнили, и держали в голове. Было известно, как однажды они умертвили без всякого шума целый стационарный блокпост – человек тридцать разом. Блокпосты были организованы как маленькие оборудованные крепости, размещены вдоль контролируемых нами дорог и имели хорошую систему охраны, которая в том случае не сработала.
Наши войска несколько месяцев назад ушли из этого района и передали ответственность за безопасность местным органам, которые оказались не в состоянии осуществлять свою власть. И потому сейчас эти края были вотчиной практически бесконтрольного душманского влияния.
Поэтому вдалбливать лишний раз бойцам о том, что вопрос стоял в буквальном смысле о твоей жизни – о жизнях всех твоих сослуживцев! – было не нужно.
Когда время для выстраивания обороны позиции ограничено, опасность скрытого проникновения могла быть полностью устранена или значительно снижена такими простыми и проверенными способами, как подобное ночное наблюдение и дежурство.
В другую бы ночь да в другом месте, конечно, половина бы совершенно точно спала, не обращая внимания ни на какие графики, и не пялилась до рези в глазах, всматриваясь в темноту. И никакое начальство было бы не указ. Но сегодня вполне уже опытные солдаты и сами понимали, что это не командирская прихоть.
Алексей закончил об этом размышлять, дошёл до санитарного кунга и увидел в неприкрытой шторке бокового окошка слабый свет от дежурного освещения.
Лёша поднялся по ступенькам, открыл двери, зашёл. В углу на лежаке в тельняшке и накинутом на плечи бушлате беззвучно сидела Тася. Она опустила голову, низко согнулась в пояснице, припав женским станом к своим коленям, и смотрела под ноги. Молодая женщина даже не взглянула на вошедшего, но сам Шаховской увидел, что её плечи вздрагивают тем характерным и узнаваемым образом, когда порой человек заходится в смехе до такой степени, что лишь видно, как содрогаются плечи, а самого звука смеха неслышно.
«Какой смех? Откуда?» – промелькнула мысль, и сразу же пришло понимание и тут же пронзило болью, что она беззвучно рыдает. Алексей быстро подошёл к ней, положил рядом автомат и этот духовский пояс. Взял её ладонями подмышки, – бушлат соскользнул, – она оставалась лишь в одной тельняшке. Он поднял её, поставил, крепко обнял. Тася выставила вперёд согнутые в локтях руки, и хотя их тела были прижаты, но граница интимной близости оказалась не нарушена. Лёша стал успокаивать её, легко поглаживая по плечам и спине:
– Тася… Татуся, успокойся, девочка… успокойся… Лапочка, ну не надо…
Тася понемногу начала брать себя в руки, и беззвучные рыдания сменились всхлипываниями. Они были очень жалостливыми и трогательными, хотя ощущалось, что волевая женщина стремится вернуть самоконтроль.
Шаховской лишь крепче прижал её к себе… И…
Удерживая её своими крепкими руками и пытаясь взглянуть ей в лицо, он неожиданно ощутил крупные и упругие женские груди. И он – ему стало дико и противно за себя – он почувствовал сильное сексуальное влечение к этой женщине, в
