— Павел Николаевич? Здравствуйте! Это я, Морозова. Вы меня помните?
— Морозова?
— Вы у меня заказывали визитки. А потом внимательно осматривали трупы моих сотрудников. Неужели подобное можно забыть?
— Подобное не забывается, Ирина Александровна. Я рад, что вы позвонили.
— А я рада, что дозвонилась до вас. Приезжайте, Павел Николаевич! Я вас жду.
— Вот так сразу? — растерялся Пафнутьев.
— Приезжайте, не пожалеете.
— Может быть, чуть попозже, Ирина Александровна?
— Павел Николаевич... Если думаете, что приглашаю вас на свидание, на чашку чая или рюмку водки... Ошибаетесь. Может быть, когда-нибудь, путь попозже, как вы говорите... Павел Николаевич, я ведь не совсем пустой человек, знаю, чем вы занимаетесь... Я внятно выражаюсь?
— Вполне.
— И потому говорю открытым текстом — бросайте все, прыгайте в машину и неситесь сломя голову на Зубовский бульвар.
— А знаете, Ирина Александровна, я так и сделаю. Что-то мне подсказывает — это будет правильный поступок.
— Вам подсказывает не что-то, а кто-то... Это я вам подсказываю.
— Несусь! — воскликнул Пафнутьев.
— Несутся куры, Павел Николаевич! А вы — мчитесь. — И Морозова первой положила трубку.
— Крутая тетенька, — пробормотал Пафнутьев, усаживаясь в машину. — По Садовому кольцу до Зубовского бульвара, — сказал он Андрею. — А там покажу.
— Что-нибудь случилось?
— Не знаю. Похоже, да. Приедем — разберемся.
— Лубовский не возникал?
— Поговорили.
— За нами «хвост», — сказал Андрей. — Отрываемся?
— Помигай им, дескать, видим вас, дескать, знаем о вас, дескать, любим.
— В ответ мигают, — сказал Андрей через некоторое время. — Открыто работают. Силу чуют.
— Оторваться сможешь?
— Попробую.
— Оторвись. Чтобы знали, насколько велика их сила, насколько мала.
Выждав момент, Андрей вильнул вправо сразу на два ряда, а через сотню метров вообще прижался к правому бордюру и нырнул в переулок. «Жигуленок», который совсем недавно самоуверенно мигал ему, оказался в общем потоке и ничего сделать не смог — пронесся мимо, и только в последний момент Андрей увидел сквозь стекло растерянные лица преследователей.
— Слабоваты ребята, — сказал Андрей. — Не тем бы им заниматься.
— А чем?
— Частным извозом. Для них — в самый раз. И как бы при деле, и в семью доход. Ну кто же едет в крайнем левом при слежке... Ехать надо во втором ряду справа.
Морозову Пафнутьев нашел в ее кабинете. Трупы увезли, кровь смыли, пробитые пулями дыры в мебели кое-как заделали, но сидела Морозова так, будто все это еще было нетронутым, казалось, до сих пор лежали, изрешеченные пулями, ее помощники, до сих пор пол был залит кровью и громыхали в коридоре шаги людей, чужих и равнодушных.
— Разрешите? — Пафнутьев несмело просунул голову из коридора в кабинет.
Морозова, не отвечая, быстро поднялась, подошла к двери, почти втащила Пафнутьева в кабинет и приникла к его груди, положив руки на плечи. Пафнутьев постоял некоторое время в неподвижности, осторожно погладил женщину по спине, не решаясь отстранить, подвел к директорскому креслу и усадил на мягкое сиденье.
— Простите, — сказала она, приложив белый платок к глазам. — Столько всего за последнее время, что я немного поплыла. Вам не кажется?
— Может быть, самую малость, — предположил Пафнутьев.
— Значит, все-таки есть, — горестно заключила Морозова и, убрав платок от лица, посмотрела на Пафнутьева почти веселыми глазами. Заплаканными, мокрыми, но веселыми.
— Рад вас видеть в добром здравии. — Это все, что смог произнести Пафнутьев в эти минуты.
— Я тоже. И поверьте, Павел Николаевич, наш обмен любезностями — это не пустые слова.
— Догадываюсь.
— Мы с вами в одной лодке.
Пафнутьев озадаченно склонил голову к плечу, пытаясь понять значение этих слов.
— Возможно, — проговорил он неуверенно.
— Не надо! — Морозова досадливо махнула рукой, как бы отметая ненужную любезность гостя. — Мы можем говорить более откровенно. Хотите?
— Хочу.
— Готовы?
— Я вообще-то всегда готов, еще с пионерских времен.
— Не надо! — Морозова опять сделала отбрасывающий жест, но на этот раз она отметала не вежливые пафнутьевские слова, а слова пустые и ненужные. — У меня в Генеральной прокуратуре есть добрые знакомые.
— Это хорошо, — оценил Пафнутьев.
— Они появились недавно, с год назад. Мы славно сотрудничали. Хотели изобличить Лубовского в убийстве моего мужа.
Следователь, который пытался это сделать... Исчез. Вам это известно?
— Теперь, когда отдельные картинки в моем сознании соединились в одно изображение, могу сказать — да, мне это известно.
— Год назад я частенько бывала в прокуратуре... По вызову следователя. Хотя исчез он сам, но знакомства остались. Эти люди сказали мне о характере вашей работы.
— И правильно сделали, — кивнул Пафнутьев.
— В каком смысле? — не поняла Морозова.
— Если бы они не рассказали вам о моей работе, мы бы сейчас не разговаривали.
— Не обижаетесь на меня за то, что я так нагло затащила вас сюда?
— Что вы, что вы! Я вам за это чрезвычайно благодарен.
— Не шутите?
— Есть вещи, которыми не шутят, — веско сказал Пафнутьев.
— Ну, что ж... Тогда продолжим.
Но продолжить не удалось — в кармане Пафнутьева запищал мобильник. Поскольку его номер знали немногие, он приложил палец к губам, давая понять Морозовой, что просит небольшую паузу в разговоре.
— Слушаю, — сказал он.
Звонил Андрей.
— Павел Николаевич, я стою здесь, у двери, в которую вы вошли. У вас все в порядке?
— Вроде как бы...
— Дело в том, что «жигуленок», от которого мы оторвались полчаса назад, стоит рядом со мной.
— И как это понимать?
— Понимать это надо так — они знали, куда мы едем.
— Но этого даже ты не знал!
— А они знали, Павел Николаевич.
— Об этом даже я не знал сорок минут назад!
— А они знали, — спокойно повторил Андрей.
— Они тебя не обижают?
— Нет, улыбаются сквозь стекло. Оказывают знаки внимания.
— Какие?
— Водитель ручкой машет, приветствует.
— Андрей, слушай меня внимательно... Если начнет что-то происходить — звони туг же!
— Понял.
— Их номер видишь?
— Записывайте, — Андрей продиктовал номер машины.
Отключив связь, Пафнутьев некоторое время сидел, уставившись в стол. Казалось, он забыл, где находится и по какому поводу, забыл, кто сидит перед ним. Потом, словно очнувшись, придвинул через стол Морозовой листок с номером серого «жигуленка».
— Вам знакома эта машина?
Морозова всмотрелась в цифры, поиграла в воздухе растопыренными пальцами:
— Нет. Впервые вижу.
— Серый «жигуленок», — подсказал Пафнутьев.
— Да-а-а? Значит, так, Павел Николаевич... Кто-то из моих ребят, из тех, кого расстреляли здесь два дня назад... Что-то говорил мне о сером «жигуленке». Чем-то он привлек их внимание... Слова были примерно такие... "Опять этот серый «жигуленок». Больше ничего не могу сказать.
— Тогда продолжим, — сказал Пафнутьев.
— Этот «жигуленок» возник и в вашем поле зрения?
— Возник.
— Это плохо.
— Почему?
— Когда ребята заметили его... Их расстреляли через день.
— Намек понял. Кто эти ребята, которых убили в вашем кабинете?
— Мои помощники. Мы давно работаем вместе. Еще с Челябинска. Один из них мой племянник. Второй — его друг. Они работали еще с моим мужем. Примерно два года назад он был убит. Вы знаете кем?
— Догадываюсь.
— Я уверена, что мои ребята — тоже его рук дело. Конечно же, он никогда в этом не признается.
— Уже признался.
— Не поняла.
— Намекнул, дал понять, проболтался... Что-то в этом роде. Признательных показаний он, разумеется, не давал и никогда не даст. Но безнаказанность порождает благодушие, расслабляет, хочется бравады. На браваде они все и летят.
— Кто «они»?
— Взорвали Лубовского ваши ребята? — не отвечая, спросил Пафнутьев.
— С чего вы взяли? — Голос Морозовой неуловимо изменился, какая-то острая заинтересованность прозвучала в ее вопросе. — Почему вы так подумали?
— Вы сами предложили откровенность. Я ее принял. Поделился с вами следственными тайнами — сказал о неосмотрительном признании Лубовского... Вы сами предложили — продолжим. Я согласился.
Морозова помолчала, опять поиграла наманикюренными пальцами в воздухе, некоторое время с полуулыбкой испытующе смотрела на Пафнутьева, с полустоном вздохнула.
— Ну, что ж... Наверно, это уже не имеет для них слишком большого значения, наверно, я своей болтовней уже не смогу ни помешать им, ни помочь... Им уже ничто не поможет. А как вы догадались?
— У них броская примета — у обоих клетчатые пиджаки. Я запомнил их — они были на месте взрыва. И вели себя не слишком хорошо, обращали на себя внимание, так обычно у нас говорят. А потом расстрел... Ясно, что это был ответный удар. Вы всегда печатаете на визитках свой собственный телефон?
