— Понял, — кивнул Пафнутьев и замолчал.
С каждым поворотом дороги дома становились все ниже, дорога хуже, прохожие вскоре вообще исчезли. Лишь изредка бредущие по колдобинам фигуры с сумками оживляли пейзаж и позволяли думать, что место это все-таки жилое.
Въехали на Высоковольтную.
Если эта улица чем-то и отличалась от тех, по которым только что проехала машина, так это еще большей заброшенностью, какой-то неухоженностью. Редкие лепешки асфальта говорили о том, что когда-то улица переживала более счастливые времена. Откуда взялось диковатое название, трудно было догадаться. Ничего высоковольтного не было даже в отдалении. Хотя предположить можно — собирались в этих местах протянуть высоковольтную линию, заранее в ее честь назвали улицу, но потом, как это водится, планы поменялись, линию протянули в другом месте, а название так и осталось.
Двадцать четвертый дом если и отличался от прочих, то опять же заброшенностью. Похоже, хозяев нисколько не волновал внешний вид дома, забор, повисшая на одной петле калитка, засохшее дерево у окна, покосившаяся труба — не то печная, не то вентиляционная. Хотя какая вентиляция в этой избе, какая вентиляция, если даже с улицы были видны щели в двери.
— Приехали, — сказал водитель, с интересом поглядывая на Пафнутьева — как тот будет себя вести.
— Спасибо, — сказал Пафнутьев, протягивая водителю сотенную бумажку.
— Добавил бы маленько, — проворчал тот. — Сам видел — не каждый сюда поедет. За риск, можно сказать.
Пафнутьев подумал, глядя в ветровое стекло, и протянул водителю еще пятьдесят рублей.
— Нормально?
— Годится, — усмехнулся водитель.
Постояв в растерянности перед калиткой, болтающейся на одной петле, Пафнутьев решился толкнуть ее. Калитка с места не сдвинулась, поскольку нижний край ее увяз в грязи, но зато отклонилась в сторону и мимо нее уже можно было протиснуться. Дорожка к крыльцу была выложена из половинок кирпича, и Пафнутьев без помех добрался до двери. Что-то его насторожило, за спиной он услышал тяжкий вздох, а обернувшись, увидел рядом с собой громадную собаку, напоминающую кавказскую овчарку. Собака смотрела на него с любопытством, без злобы.
— Привет, мужик, — сказал Пафнутьев, — как поживаешь?
Собака чуть шевельнула тяжелым вислым хвостом, но ничего не ответила. Однако даже этого слабого движения хвоста было достаточно — контакт налажен, и ничего дурного пес не затевает.
— Я могу войти? — спросил Пафнутьев у собаки, поскольку больше спросить было не у кого.
И опять слабо шевельнулся хвост.
— Благодарю вас, — ответил Пафнутьев и, толкнув низкую дверь, оказался в коридоре, заваленном рухлядью — от велосипеда с одним колесом до выварки без дна. Дальше шла еще одна дверь. Ему показалось, что в доме все-таки кто-то есть, жизнь, видимо, здесь еще теплилась.
— Входи, хватит тебе там топтаться, — услышал он голос, весьма далекий от почтительного.
Пафнутьев чуть приоткрыл дверь, просунул голову в образовавшуюся щель и увидел в тусклой комнате у маленького, задернутого занавеской окна мужика в черных трусах и голубоватой растянутой майке. Мужик сидел за столом и, подперев щеку рукой, печально смотрел на Пафнутьева.
— Можно войти? — вежливо спросил Пафнутьев.
— Давно жду, — ответил мужик, не меняя ни позы, ни выражения лица.
— Спасибо. — Пафнутьев переступил порог, плотно закрыл за собой дверь и повернулся к хозяину. — Серьезная у вас собака.
— А мы тут все такие. Ты кто?
— Паша.
— Что тебе, Паша, от меня нужно?
— Мне нужен Коля.
— Зачем тебе Коля?
— Вася прислал.
— Какой Вася?
— Из Москвы.
— Ага, — кивнул Коля, убрав наконец руку от щеки. — Приехал все-таки... А ведь Вася тебя предупреждал?
— Было дело.
— Пренебрег?
— Выходит, так. А вы, значит, будете Коля?
— Почему буду... Я и есть Коля. И раньше был Колей. Звонил мне Вася, звонил... Предупредил, что приедет один хмырь. Вот ты и приехал. Ну, присаживайся, коли приехал. — Он встал, набросил на плечи рубашку, надел какие-то синие тренировочные штаны.
Пафнутьев, поколебавшись, оставил свою сумку у двери, положил на нее кепку и, приблизившись к столу, сел на свободную табуретку. Подняв голову, в упор посмотрел на Колю. Знал он таких людей, встречался с ними в своем кабинете и Колю понял с одного взгляда. Дело с ним иметь можно, зарываться нельзя и за спиной лучше не оставлять. Лукавить с ним бесполезно, а все советы, которые дал ему водитель такси по дороге, надо помнить постоянно.
— Выпить хочешь? — спросил Коля, не отводя глаз в сторону.
— Можно, — кивнул Пафнутьев.
— Нужно, — с доброжелательной ворчливостью поправил Коля.
А дальше произошло нечто такое, что изумило Пафнутьева больше всего. Взяв в подвесном самодельном шкафчике два тонких стакана, Коля подошел к подвешенному у двери рукомойнику и тщательно их вымыл. Потом, сдернув с гвоздя полотенце, долго протирал стаканы, время от времени разглядывая их на свет и каждый раз находя какие-то невидимые пятнышки.
— У каждого свои слабости, — пояснил Коля, обернувшись к Пафнутьеву. — Я, например, не могу пить из мутных стаканов. Я могу, конечно, выпить плохую водку, могу... Но стакан должен при этом сверкать как... — Он задумался на секунду. — Как роса на траве. Согласен? — требовательно посмотрел он на Пафнутьева.
— Как не согласиться, — развел руки в стороны тот.
— И есть не могу из тарелки, из которой уже кто-то ел до меня... Даже если ел я... — С этими словами Коля вытряхнул в помойное ведро все, что у него было на тарелке, ополоснул ее под рукомойником и положил из кастрюли несколько сваренных картофелин. Подняв с пола банку, вилкой выловил из нее два соленых огурца и положил их в блюдце. — Закуска, — пояснил он. — Годится?
— Что значит годится... Лучше не бывает!
— Я тоже так думаю, — сказал Коля, разливая водку в стаканы. Хоть он и предупредил, что может выпить иногда и плохую водку, эта оказалась вполне приличной, и Пафнутьев выпил до дна после молчаливого чоканья стаканами.
— И кто у нас на кону? — спросил Коля негромким и неожиданно трезвым голосом.
— Лубовский.
Коля чуть отодвинул стакан в сторону, одернув занавеску, посмотрел в маленькое тусклое окошко, перевел взгляд на гостя, не то прикидывая его возможности, не то молча с ним прощаясь — и эту печаль увидел Пафнутьев в его глазах.
— Он сейчас высоко, — протянул Коля.
— Я знаю.
— Дотянешься?
— Дотянусь, — отчаянно пообещал Пафнутьев.
— Ну-у... Не ты первый... Тебе много денег за него пообещали?
— Не будет денег.
— Понятно... Чувство долга... Да?
— Знаешь, Коля... Нет. Зацепил он меня.
— Да-а-а? Ишь ты... А раньше тебя никто не цеплял?
— Случалось. Женщина одна зацепила... Еле выжил, еле выкарабкался.
— Бывает, — сочувственно кивнул Коля. — А вот если сейчас эта женщина войдет сюда, к нам, к этому столу... Ты как?
— Я поползу за ней на брюхе, — твердо сказал Пафнутьев. — Через твой двор, через весь Челябинск, до самой Москвы и дальше.
— Ишь ты, — повторил Коля и снова налил по половине стакана. — Ишь ты, — он склонил голову к обнаженному своему тощеватому плечу и на некоторое время замер, невидяще уставившись в стол. — Знаешь, Паша, — он поднял глаза на Пафнутьева, — а ведь мне это знакомо... Я знаю, о чем ты говоришь.
И еще одно потрясение испытал Пафнутьев, увидев, что глаза Коли наполнились слезами.
— Да, — сказал Пафнутьев, не чувствуя права сказать еще что-либо, еще как-то выразить свое понимание.
— Я ее, стерву, я ее, оторву... Не могу забыть и избавиться не могу. И не хочу. А то, что ты видишь, — Коля обвел глазами комнату, — это все она. Знаешь, что происходит... Теряю интерес к самому себе.
— Знакомо, — кивнул Пафнутьев и поднял свой стакан.
Выпили молча.
Коля некоторое время посидел, прижав к глазам костистые, тяжелые, в наколках кулаки, а когда убрал их от лица, глаза у него снова были сухи и насмешливы.
— А мне ведь Лубовский деньги предлагал. — Он усмехнулся жестко и даже как бы ощерясь.
— За что?
— За Васю. Вася ему последнее время не нравится. И я тоже не нравлюсь. Что-то чует. У него собачий нюх, понял? Ты это должен знать — у него собачий нюх. Ему достаточно с тобой поговорить по телефону, и он тебя чует. Будто из телефонной трубки ему твой запах доносится. Ты с ним хоть раз говорил по телефону? Хоть раз?
— Говорил.
— Все, мужик. Не надо себе дурить голову. Он знает тебя со всеми твоими потрохами.
— Возможно. — Пафнутьев не был склонен озадачиваться собачьим нюхом Лубовского.
— Зря Вася в Москве подзадержался, не надо бы... Там вечно что-то с людьми случается. Не надо бы, — повторил Коля.
— Здесь безопаснее?
— Здесь свои.
— Вы работали с Лубовским?
— Случалось.
— Успешно?
— Вполне. Но я не думал, что стану у него поперек дороги, не думал.
