Эллери, вконец расстроенный последним обстоятельством, совсем уже собрался уходить, но в последний момент вспомнил, что еще не побывал в библиотеке. Или он просто искал предлог, чтобы остаться? Как бы то ни было, он вошел в дверь напротив комнаты Приама.
В библиотеке сидел отец Делии, внимательно разглядывавший водные знаки на марках из своей коллекции.
— А-а, это вы, мистер Кольер! — приветствовал его Эллери. Старик бросил взгляд в его сторону и тут же вскочил, расплывшись в улыбке.
— Заходите, заходите же, мистер Куин. Ну как, все в порядке, надеюсь?
— Почти, — ответил Эллери. — От лягушек, по крайней мере, мы уже избавлены.
Кольер скорбно покачал головой:
— Люди так бесчеловечны! Казалось бы, уж можно ограничить свои кровожадные порывы пределами нашего собственного рода. Так нет! Кому-то понадобилось вымещать свою досаду на таком безобидном создании, как Hyla regilla[6], уж не говорю о…
— На ком, на ком?! — изумился Эллери.
— Hyla regilla. Древесные квакши, мистер Куин, или иначе — древесные лягушки. Бедняжки в основном принадлежали к этому виду амфибий. — Тут Кольер немного повеселел и сказал: — Ладно, не стоит больше об этом. Хотя единственное, чего я все-таки не могу понять, почему взрослый мужчина вроде Роджера Приама так перепугался их вида… пускай даже со свернутыми шеями? Что за нелепость!
— Мистер Кольер, — как бы между прочим спросил Эллери, — а как вы думаете, в чем здесь причина?
— Причина? — воскликнул старик и решительно отложил пинцет в сторону. — Я скажу вам, в чем здесь причина? Она в злобе и испорченности. В алчности и эгоизме, ненависти и жестокости, а равно — в недостатке совести и сдержанности. В черных душах и черных мыслях, свирепости, невежестве и страхе. Причина в нежелании стремиться к добру и удовлетворяться тем, что имеешь. В желании стяжать то, чего у тебя еще нет. В зависти и подозрительности, дурных страстях и вожделении, в стремлении господствовать надо всем и надо всеми. В пьянстве и дьявольской ярости, в жажде грубых удовольствий и острых ощущений. Короче говоря — причина в самой природе человека, мистер Куин.
— Благодарю вас, — смиренно поклонился Эллери и отправился восвояси.
На следующее утро лейтенант Китс надел свой выходной костюм и отправился к Роджеру Приаму с таким видом, словно судьба всего Лос-Анджелеса зависела сейчас от ответов последнего. Но дело кончилось ничем, если не считать того, что Китс в конце концов вышел из себя и употребил несколько выражений, не рекомендуемых к употреблению в руководствах для полицейских офицеров. А затем вынужден был отступить под градом еще более крепких выражений (не говоря уж о предметах), обрушившихся ему вдогонку как беглый огонь из всех орудий. Приам же в результате понес ощутимые потери в виде приспособлений своего кресла, которые он в ярости пустил в ход.
А дело было так. Всю ночь Приам пролежал безучастный ко всему на свете, уставив бороду в потолок. Правда, не совсем уж безучастный — в запавших глазах иногда вспыхивали отблески обжигавшего его пламени, а по телу время от времени пробегала дрожь. Чувствовалось, что это просто затишье перед бурей. Он лежал — как сказочный великан — изрядно измученный поединком, но непобежденный.
Китс пробовал подступиться к нему и так и эдак. Апеллировал к здравому смыслу, льстил, шутил, взывал к самосознанию гражданина и чувству собственного достоинства, насмехался, задавал провокационные вопросы, угрожал, ругался и наконец перешел на крик. Приам же и бровью не повел, пока не начались брань и угрозы. Тогда он почувствовал себя в своей привычной стихии и с наслаждением и большим искусством ответил в том же духе. Так что сам Китс, уже позеленевший от ярости, вынужден был признать, что когда дело касается перебранки, то не ему тягаться с Приамом.
Альфред Уоллес все это время невозмутимо стоял радом с креслом хозяина, и хотя ему походя тоже досталось, только легкая усмешка кривила иногда его губы. Присутствовавшему при этой сцене Эллери пришло в голову, что в облике Уоллеса содержится нечто от столь любимых мистером Кольером Hyla regilla — способность мгновенно приспосабливаться к окружающему фону, меняя окраску тела. Например, вчера Приам был растерян — Уоллес также был растерян. Сегодня Приам собран и решителен — и Уоллес тоже. Как ни незначительно было это обстоятельство на фоне других загадочных происшествий, оно почему-то не давало Эллери покоя.
Затем он пришел к выводу, что он, может быть, зря придает такое значение подобным мелочам и что они могут иметь вполне невинное объяснение. Например — преданность хозяину. А когда Эллери уже переступал порог дома, сопровождаемый последними раскатами брани и грохотом захлопываемой Уоллесом двери, он внезапно вспомнил совсем другого Приама. Никакой воинственности. Ни следа свирепого гнева или угроз. Борода, бессильно упавшая на грудь. Руки, беспомощно хватающиеся за подлокотники кресла, как за последнюю соломинку. Глаза, зажмуренные от ужаса. В тот момент Эллери даже увидел, как беззвучно шевелятся его губы. Он готов был утверждать, как ни невероятно это было, что такой старый богохульник, как Приам молился. И тогда Уоллес сразу же захлопнул дверь перед его любопытным взором.
— Да-а… неплохо, Китс, — удовлетворенно пробурчал Эллери, глядя на захлопнувшуюся за ними дверь, — это уже кое-что.
— Что кое-что? — фыркнул лейтенант. — Вы же слышали, этот негодяй умудрился ни слова не сказать ни о коробке, ни о лягушках, ни что все это означает — ничего… Кроме того, что он — видите ли! — в помощи не нуждается и со всем управится сам. Как и положено настоящему мужчине. Так чего же мы добились, мистер Куин?
— Мы? Приближения к краху.
— Краху чего?
— Приама. Китс, ведь он просто мечется, как хищный зверь в капкане. Он даже в большем отчаянии, чем я предполагал. Разыгрывает свой свирепый спектакль исключительно ради нас — и неплохо, надо сказать, если учесть, в каком смятении он находится на самом деле.
Но это, видимо, еще далеко не конец, Китс, — нахмурившись, добавил Эллери. — Еще совсем не конец.
ГЛАВА VIII
Лаурел заявила, что лягушки — это очень важно. Преступник опять ускользнул. Но столь большое количество животных достать не так-то просто. Наверняка остались какие-то следы. И мы должны их найти.
— Какие следы? Как найти? — удивился Макгоуэн.
— Мак, куда ты отправишься, если тебе понадобятся лягушки?
— Мне вряд ли понадобятся лягушки.
— В зоомагазин, конечно! — с досадой ответила за него Лаурел.
Гигант посмотрел на нее с искренним восхищением.
— И как только тебе удается так лихо соображать? Я вот на это не способен. — Мак сокрушенно вздохнул. — Ну, пошли в зоомагазин, — с готовностью вскочил он.
По мере того, как день подходил к концу, энтузиазм молодой парочки постепенно угасал. Но вместо него у Мака появилось упрямство отчаяния. Поэтому когда Лаурел готова была махнуть на все рукой, он презрительно фыркнул: «Что, уже на попятный?» — и решительно направил машину к следующему в их бесконечном списке зоомагазину. А так как мегаполис Лос-Анджелес включал в себя не меньше сотни различных городков, то, соответственно, и число магазинов оказалось весьма внушительным. Макгоуэн внезапно почувствовал, что предпринятое ими грандиозное исследование вполне соответствует величию их задачи и широте их детективных дарований.
— Таким манером мы можем проездить до самого Рождества! — в полном отчаянии воскликнула Лаурел, пока они закусывали в придорожном кафе на обратном пути к Беверли Хилл.
— Если тебе надоело, можешь выходить из игры, — заворчал Гроув, допивая огромную кружку пива. — Что до меня, то я не спасую перед какой-то жалкой парой сотен лягушек. Завтра я поеду один.
— Да нет, я не собиралась все бросать, что ты! — запротестовала Лаурел. — Я хотела только сказать, что мы действуем как дилетанты. Ведь разумнее будет разделить список пополам и завтра действовать поодиночке. Вдвое больше успеем.
— Здравая мысль, — одобрительно кивнул Мак. — А как теперь насчет сытного ужина? Этим пивом с бутербродами не наешься. Я знаю неподалеку уютное местечко, где всегда подают неплохое вино.
На следующий день они с раннего утра поделили территорию пополам и разъехались, условившись встретиться в половине седьмого на перекрестке. Они встретились и сравнили результаты поисков. В это время обитатели Голливуда спешили мимо них во всех направлениях по домам.
Макгоуэн вернулся с пустыми руками.
— Ни черта. Ни малейших следов. Хотя я побывал в таком количестве зоомагазинов, что мне хватит на всю оставшуюся жизнь.
— А мне разок показалось, что наклевывается, — угрюмо сообщила Лаурел. — В одном месте в Энчино. Кто-то заказывал лягушек. Я ухватилась за этот случай, начала выяснять. Оказалось, какая-то кинозвезда. Заказаны были две дюжины — их зовут «водяной соловей» — для нового зимнего сада с прудом. Все, что мне удалось получить от этого любимца публики, — автограф, который я вовсе и не просила. Сразу же выкинула.
