— В каких таких т-тренировках? — я облизнула пересохшие губы.
Потемневший взгляд Иллариона, как пить дать, не предвещал мне ничего хорошего. Ничегошеньки!
— Как правильно извиняться перед девушкой, — хмыкнул мужчина, остановившись в полушаге от меня. — Вдруг, я промахнусь с тактикой?
— Н-нет.
— Что «нет»?
— Не п-помогу! С-сам выкручивайся.
Мой ответ не произвел на Иллариона должного впечатления.
Он лишь хмыкнул, навис надо мной и придвинулся почти вплотную.
— Я настаиваю, мартышка, — прошептал мужчина, подув на мою шею.
Тело отреагировало неприятными, колкими мурашками. Мне в одно мгновенье стало трудно дышать. Словно кто сжал хорошенько горло, перекрыв кислород.
— Ты… что…
— Тише, мартышка, — Илларион провел костяшками пальцев по моей щеке.
Обрисовал контур губ. Все это время не прекращал со мной игру взглядами. Смотрел завораживающе, жутко. Точно удав на… аппетитного кролика.
— Мы всего лишь попрактикуемся. Ты ведь этого хотела, да?
— Да… — почти беззвучно вторила я.
Мужчина оттянул воротничок моей блузки. Маленькая заминка и… несколько пуговичек уже расстегнуты, прекрасный доступ к зоне декольте — открыт.
Илларион коснулся ключицы, а меня словно током шандарахнуло. Да так хорошо, что все мозги разом встали на место!
— Нет!
— Я совсем не умею извиняться, — хитро улыбнулся мужчина. — Без нескольких пробных попыток, точно не смогу сделать все правильно. Ты ведь хочешь, чтобы я сделал все правильно? Да, мартышка? Вот и покажи свои советы… в действии.
Сейчас в Илларионе я не узнавала того фанатичного ученого, мужчину с прекрасным чувством юмора, преданного друга. Передо мной явно был кто-то другой. Хищный. Жестокий. Сильный.
Его энергия окутывала меня плотным, темным коконом. Заставляла слабеть. Прикосновения вызывали невообразимый холод в каждой клеточке тела, в отличие от жара, что всегда дарила близость Егора.
Мысль, что раньше болталась на задворках разума, стремительно выходила на передний план. Все происходящее казалось чертовски неправильным!
Стоило Иллариону прочертить пальцем невидимую линию от мочки уха до моей груди, как странный одурманивающий туман в голове рассеялся. Неправильная слабость оставила тело. Я дернулась, взвизгнув:
— Не трогай меня!
Илларион оступился, не ожидая, видимо, такой громкости, которую я выдала ему прямо в ухо. И пока ученый приходил в себя, качая головой, подскочила, чтобы поставить завершающий аккорд.
Звук пощечины в тишине комнаты прозвучал довольно громко. Отрезвляюще. Прогнал неестественную тишину, словно сорвав ее невидимый полог. Ко мне сразу же возвратились все ощущения. И цвета стали ярче, и звуки вернулись. Особенно оглушающе слышался грохот собственного сердца, сбившегося с привычного ритма, в груди.
— Егор же твой друг! Как ты можешь так?!
Затаив дыхание, я ждала ответного хода Иллариона.
Своим резким наступлением он меня настолько выбил из колеи, что теперь я совершенно не могла и предположить дальнейших действий мужчины.
Илларион не предпринял попытки приблизиться. Так и стоял в шаге от меня, загораживая свет, словно огромная, мрачная туча. В его глазах, казалось, и правда бушевала гроза. А потом она сменилась на… озадаченность.
— На тебя, что, правда, совершенно не действует? — спросил мужчина, даже не став потирать щеку.
Я уже видела, как на его коже проступило красное пятно — последствие моего «завершающего аккорда». Правда, уверена, что память о нем не продлится долго для того, чтобы ученый, как следует, усвоил урок.
«Вот козел!» — сейчас я была совершенно солидарна с высказыванием Ады о настоящей сущности Иллариона.
Вместо рогов, что опять исчезли, и копыт ему надо повесить табличку с предупреждающей надписью на шею.
— Что именно?
— Мои феромоны.
— Эти адские штучки сатира? — я вновь устроилась поудобнее на стуле, напряжение отступило. Внутренне понимала — теперь никаких атак не будет. Не тронет. — Какая чушь!
— Чушь говоришь? — прищурился он.
В его взгляде был заметен интерес. Только не мужской, а… чисто научный. Наверняка, именно так смотрят на лабораторную крысу, что вдруг показала результаты вопреки всем созданным условиям.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Я постаралась скрыть дрожь в теле. Отголоски странного, сковывающего кокона все еще холодили спину. Хотелось передернуть плечами, сбрасывая остатки наваждения, и… хорошенько вымыться.
— Именно! — упрямо вздернула подбородок.
— Хорошо, — скупо проронил Илларион.
Кивнув собственным мыслям, он вернулся к столу. Вот так просто, словно не пытался меня тискать всего пару минут назад!
— И что же здесь хорошего? — ошеломленная его наглостью мне оставалось хватать воздух.
— Ты первая, кто смог воспротивиться моему дару. И я считаю, что это довольно хороший знак, — скучающим тоном ответил мужчина. На смену жадному, голодному монстру вернулся ученый. — Меньше всего мне хотелось бы увидеть в постели друга очередную меркантильную суку.
— Так это что была проверка? — задохнулась я. — Да как ты…
— Посмел? — закончил Илларион за меня. — Запросто. Кто-то должен был щелкнуть тебя по носу. Ты ведь не хочешь, чтобы я лез в твою личную жизнь?
Я поджала губы в негодовании.
— Отвечай.
— Не хочу!
— Значит, и ты не лезь в мою.
И на это я вновь не нашлась, что ответить.
Илларион переставил несколько баночек, встряхнул содержимое трех пробирок с прозрачной жидкостью внутри, заглянул в блокнот, сверился с часами. Мужчина вновь стал выглядеть сосредоточенным до жути, будто из него за секунду выкачали все эмоции, чувства, желания, оставив лишь холодную рациональность. Правда, в том, что подобная броня с легкостью могла оказаться очередной маской, я почти не сомневалась. Хорошо уяснила: в этом доме не все такое «простое», как может сперва показаться.
Настороженно следя за размеренными действиями мужчины, я мысленно невольно возвращалась к моменту нашей «стычки», все больше отмечая детали неправильности случившегося. Через несколько минут я точно уверилась в версии, что Илларион специально задумал этот показательный урок, чтобы действительно «щелкнуть» меня по носу. Главным показателем этого оказалось то, что ни в его «ласках», ни во взгляде так и не проснулась искра чисто мужского интереса.
ГЛАВА 10
Илларион добавил в колбу три белые гранулы размером с маленькие пуговки. Жидкость забурлила и вновь сменила цвет. Своей насыщенностью теперь напоминая цветки сирени.
Ученый, казалось, совсем позабыл о моем присутствии. Хотя, обдумывая наш первый серьезный конфликт, по внутренним ощущениям я молчала не больше двух-трех минут.
— Это было грубо, — прокаркала охрипшим голосом я.
Мужчина замер.
Я видела, что он отвлекся и перестал так пристально следить за колбой, но взгляд на меня не поднял.
— Черт, я знаю.
Это глухое признание что-то сделало со мной. Точно в груди оборвалась натянутая струна. Довольно болезненно. Наверное, именно так пытается плакать душа, когда ее захлестывает волна разочарования. Ведь я совершенно не ожидала подвоха от единственного человека, с которым поделилась всем… Почти всем.
— Ты что плачешь?
Я мазнула ладонью по щеке — мокрая.
— Нет, — украдкой утерла лицо.
Сразу вспомнилось, как мама всегда говорила: «Слезы — признак слабости. Использовать их нужно с умом и только в одном случае. Как тонкую манипуляцию настроением мужчины».
Манипулировать посредством слез я так и не научилась, выставлять собственную слабость напоказ было стыдно.
Я и раньше не могла с точностью до процента сказать, чего ожидать от Иллариона в тот или иной момент. После «проверки» на вшивость и вовсе боялась даже предполагать.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Сатир и непредсказуемость стали для меня равноценными синонимами.
Мужчина вполне мог не заострять внимания на слезах, мог поверить моему лживому ответу, с таким же успехом мог и… высмеять плаксивость. Последнее, наверняка, сделала бы моя идеальная мать…
