(5) Добавление прозвища. Обычную практику добавления к личному имени прозвища в списке Двенадцати мы встречаем в случаях Симона Петра и Симона Кананита/Зилота. В случае Симона Петра прозвище (арамейское Kepha в списках переведенное на греческий — Petros[278]) дал ему Иисус. По–видимому, до того его отличали от других благодаря патрониму — сын Иоанна (Ин 1:42) или сын Ионы (Мф 16:17). Разночтение в вопросе об отце Петра не относится напрямую к нашим рассуждениям о списке Двенадцати, однако эту загадку легко разъяснить. В Мф 16:17 Иисус называет Петра «сын Ионин» (Bariôna) в греческой транслитерации. Возможно, имеется в виду оригинальное арамейское «Бар Иохана» (Bar Yôhana где «Иохана» может означать не «Иона» (Иона — Yônâb), а «Иехоханан» (Yèhôhànan) — арамеизированная форма имени Иоанн[279]. Возможно, другие знакомые продолжали называть Петра «сыном Иоанна», но в кругу учеников Иисуса (а затем — в древней церкви) он был известен под прозвищем Петр.
В случае Симона Кананита/Зилота списки Двенадцати у Марка и у Матфея дают греческую транскрипцию (ho Kananaios) арамейского термина («канана», qanäna); Лука же переводит его греческим словом «зелот» — «ревнитель» (ho zëlôtës). (Это различие, вместе с разночтением между Фаддеем и Иудой Иаковлевым, может свидетельствовать о том, что Лука следовал иной традиционной версии списка Двенадцати, чем Марк; хотя возможно и то, что Лука, не любивший использовать семитские термины[280], сам перевел это слово как ho zëlôtës). В наше время все признают, что, поскольку политическая партия «зелотов» не упоминается в источниках вплоть до начала иудейского восстания в 66 году н.э., в применении к Симону этот термин должен был иметь более общий смысл, характерный для более раннего периода — «ревнитель закона» (см. Деян 21:20; 22:3, 19), что часто подразумевало, что этот человек готов пресекать явные нарушения Торы, в числе прочего, насильственными методами. Как правило, такое насилие было направлено не столько против римлян, сколько против единоверцев–иудеев[281]. Можно предположить, что это прозвище Симон носил еще до встречи с Иисусом. Мейер указывает, что «единственный случай ношения израильтянином дополнительного имени «Зелот» в эпоху до–раввинистического иудаизма мы встречаем в 4 Мак 18:12, где Финеас (внук Аарона) называется «Зелот Финеас» (ton zëlôtën Phinees)»[282]. Однако, хотя для иудеев этого периода Финеас был архетипом зелота, в 4 Мак 18:12 это слово используется скорее как определение, чем как прозвище в точном смысле слова. Еще одна параллель, до сих пор не замеченная, — имя хозяина каменного сосуда из Масады, написанное на сосуде. Эти два слова (yhwsp qny) можно перевести либо как «Иосиф зелот» (qannay), либо как «Иосиф златокузнец» (qônay)[283].
(6) Прозвище вместо имени. Как и патроним, прозвище могло использоваться самостоятельно, заменяя личное имя. В списке Двенадцати, возможно, именно так произошло с Фомой. Фома — арамейское слово, означающее «близнец» (te`oma); на это указывает Иоанн, приводя греческий перевод того же слова — Didymos (Дидим) (11:16; 20:24; 21:2). Слово «Дидим» употреблялось как имя; однако о том, что слово «Фома» использовалось как имя у палестинских иудеев, свидетельств практически нет. Впрочем, дискуссия об имени «Фома» в Новом Завете будет неполной, если мы не упомянем, что недавно нам стал известен палестинский иудей начала II столетия, носивший имя Tômah[284]. Это слово может означать также «простота», «чеснок» и «оборка» — но все эти значения не слишком подходят для личного имени. Скорее всего, оно означает именно «близнец» — однако, как и в случае новозаветного Фомы, весьма вероятно, что это не личное имя, а прозвище. Оба эти человека родились в парах близнецов — и эта характеристика позволила наделить их прозвищем, подходящим для того, чтобы отличать их от других людей, носящих то же имя. В случае евангельского Фомы нам нет нужды гадать о том, чьим близнецом он был — как будто такое прозвище могло возникнуть, только если его брат–близнец был намного более известным, чем он (например, как сам Иисус). Вполне возможно, что его брат не имел ничего общего с христианским движением и что Фома получил такое прозвище задолго до того, как стал учеником Иисуса.
Тот факт, что «Фома» — прозвище и что у этого ученика должно было быть и другое, настоящее имя, признавался восточно–сирийской христианской традицией, где он носил имя Иуда Фома. В сирийской версии Ин 14:22 он назван «Иудой Фомой», «Деяния Фомы» именуют его «Иуда, также Фома», а «Евангелие от Фомы» — «Дидим Иуда Фома». Возможно, в этой традиции сохранилось его реальное имя. Если его звали Иудой — вполне понятно, что в кругу Двенадцати, где, кроме него, Иуд было еще двое, его предпочитали называть по прозвищу. Разумеется, мог он носить и какое–то иное имя, также одинаковое с кем–то из Двенадцати, имеющим отличительный эпитет (Симон, Иаков, возможно, Иоанн), или с Варфоломеем. Наконец, его могли звать Иисусом. Это тоже было весьма популярное имя (шестое по распространенности, 99 упоминаний), и не было бы ничего удивительного в том, что его носил кто–то из Двенадцати.
(7) Добавление к имени места рождения или проживания, a также (9) фамилии. Здесь необходимо рассмотреть случай Иуды Искариота. Второму имени Иуды подыскивалось много объяснений, но самым правдоподобным выглядит истолкование его как еврейского словосочетания 'îsh qeriyyôt, «иш керийот», — «человек из Кериота»: либо города с таким названием (само это слово — множественное число от qiryäh, «кирийя», — «город»), либо Иерусалима[285]. Существуют раввинистические параллели, в которых это еврейское выражение также используется как второе имя, указывающее на место рождения[286]. Если мы серьезно отнесемся к именованию Иуды у Иоанна «Иудой, сыном Симона Искариота» (Ин 6:71; 13:2, 26) [в Синодальном переводе «Иуда Симонов Искариот». — Прим. пер.], то отсылка к месту рождения будет наиболее приемлемым объяснением. Второе имя «человек из Кериота», очевидно, перешло от Симона к его сыну Иуде, совместив в себе, таким образом, указание на место рождения с фамилией. Такое наследование прозвища имело смысл только в одном случае: если эти люди переселились в другое место, однако продолжали идентифицировать себя как выходцы из Кериота. (Если бы это прозвание носил только Иуда — можно было бы предположить, что он взял его, покинув родные места и отправившись странствовать с Иисусом, хотя в этом случае естественно было бы, если бы прозвище звучало по–арамейски, а не по–еврейски. Однако, поскольку его отец также был известен под именем «Искариот», логично предположить, что вся семья покинула Кериот и обосновалась где–то в другом месте.) Многочисленные параллели с надгробий и других источников эпохи Второго храма, в которых указание на место рождения также используется в качестве второго имени, все относятся к месту, которое индивид (или целая семья) покинул и переехал куда–то еще[287]. В одном случае три поколения одной семьи, чьи имена зафиксированы на надгробии и на молитвенном сосуде из Иерихона, названы «иерусалимскими»[288]. Таким образом, семья Иуды вполне могла жить в Галилее; указание на место рождения не обязательно предполагает, как думают многие[289], что сам он происходил откуда–то еще. Использование фамилии могло указывать на высокое социальное положение его семьи, хотя определенно это утверждать невозможно.
(10) Два имени на двух языках. В списке Двенадцати мы не встречаем примеров использования обоих имен (семитского — и латинского или греческого) вместе; однако я полагаю, что имя Фаддей в списках у Марка и Матфея — не что иное, как греческое имя апостола, в списке у Луки названного Иудой Иаковлевым. Лука отличает его от Иуды Искариота, добавляя патроним, Матфей и Марк — используя его греческое имя. Есть в списке и еще два греческих имени (не считая Симона): Филипп и Андрей. Вполне возможно, что эти люди также носили распространенные семитские имена и поэтому предпочитали называть себя более редкими греческими. Филипп — редкое имя (шестьдесят первое по распространенности, 6 упоминаний), Андрей — очень редкое (всего 3 упоминания).
(11) Род занятий. Только в списке Евангелия от Матфея к имени Матфея добавлена его профессия: «мытарь» (bo telônès). Как мы уже отмечали, скорее всего, это примечание редактора, призванное связать упоминание о Матфее с Мф 9:9, однако этой гипотезе не противоречит предположение, что, как было известно редактору, эпитет «мытарь» добавлялся к имени Матфея постоянно. В таком случае это не столько указание на род занятий в прямом смысле, сколько прозвище, связанное с тем, что он был мытарем когда–то в прошлом. Разумеется, во время служения Иисуса у Двенадцати не было необходимости отличать его от каких–то других Матфеев, однако ситуация изменилась, когда на замену Иуде Искариоту был выбран Матфий (Деян 1:23–26); оба эти имени — сокращенные формы имени Маттафия. Форма «Матфий» [греческое Maththias (Деян 1:23) или, чаще, Matthias или Mathias, по–арамейски / еврейски обычно Mattiya или Mattiyah][290] — самая распространенная форма имени (32 упоминания); Матфей (Mattaios, Mattai) относительно редкая (7 упоминаний из 62). Вполне возможно, что эти различные формы воспринимались как разные имена. Однако нельзя отрицать и того, что прозвище по роду занятий «мытарь» могло употребляться порой, дабы избежать путаницы.
