Мистеръ Ляйтвудъ учтиво кашлянулъ въ отвѣтъ, но не повѣрилъ.
— Впрочемъ насчетъ этой самой удовлетворительности вы, пожалуй, и правы, — продолжалъ мистеръ Боффинъ. — Если мы помилуй насъ Богъ! — начнемъ разбирать вопросъ по частямъ, то гдѣ же оно — это удовлетвореніе — хотя бы въ этихъ самыхъ деньгахъ? Когда старикъ оставилъ ихъ наконецъ бѣдному мальчику, онѣ не пошли ему въ прокъ: его извели въ тотъ самый моментъ, когда онъ подносилъ къ губамъ чашку съ блюдечкомъ… Мистеръ Ляйтвудъ, вотъ что еще я вамъ доложу: за этого бѣднаго мальчика и я, и мистрисъ Боффинъ сражались съ отцомъ его несчетное число разъ, такъ что онъ ругалъ насъ всѣми словами, какія только подвертывались ему на языкъ. Одинъ разъ, когда мистрисъ Боффинъ стала говорить ему о родительскихъ чувствахъ, онъ даже сорвалъ съ нея шляпку (она всегда, бывало, носила черную соломенную и надѣвала ее для удобства на самую маковку) и такъ ее швырнулъ, что она закружилась черезъ весь дворъ. А въ другой разъ, когда онъ сдѣлалъ то же самое, но уже такъ грубо, что это было въ нѣкоторомъ родѣ личнымъ оскорбленіемъ, я самъ хотѣлъ хватить его въ ухо, но мистрисъ Боффинъ кинулась между нами, и ударъ пришелся въ самый високъ. Онъ сшибъ ее съ ногъ, мистеръ Ляйтвудъ, — сшибъ ее съ ногъ.
— Это дѣлаетъ честь какъ сердцу, такъ и головѣ мистрисъ Боффинъ, — замѣтилъ мистеръ Ляйтвудъ.
— Вы понимаете, — продолжалъ мистеръ Боффинъ, — я говорю все это только, чтобы показать вамъ, что мы съ мистрисъ Боффинъ всегда были по христіанскому чувству защитниками этихъ дѣтей. Мы съ мистрисъ Боффинъ защищали дѣвочку. Мы съ мистрисъ Боффинъ защищали мальчика. Мы съ мистрисъ Боффинъ сражались за нихъ со старикомъ и каждую минуту ожидали, что онъ насъ выгонитъ за наше усердіе. Быть можетъ, мистрисъ Боффинъ теперь, сдѣлавшись модницей, не пожелаетъ поминать объ этой исторіи, — прибавилъ, понижая голосъ, почтенный джентльменъ, — но одинъ разъ вѣрьте-не-вѣрьте — при мнѣ назвала его бездушнымъ она — скотомъ.
— Мм… да, отважный духъ саксонскій… предки мистрисъ Боффинъ — стрѣлки… Азинкуръ и Креси, — пробормоталъ мистеръ Ляйтвудъ.
— Когда мы съ мистрисъ Боффинъ въ послѣдній разъ видѣли бѣднаго мальчика, продолжалъ между тѣмъ мистеръ Боффинъ, постепенно разгорячаясь и готовясь, какъ и всякое жировое вещество, растопиться, — ему было только семь лѣтъ. Когда онъ воротился къ отцу, чтобы просить за сестру, ни меня, ни мистрисъ Боффинъ не было дома: намъ нужно было присмотрѣть за работами по подряду въ деревнѣ, гдѣ мусоръ просѣивался передъ перевозкой. Мальчикъ пробылъ у отца не болѣе часу. Ему было только семь лѣтъ, какъ я вамъ уже докладывалъ. Онъ отправлялся за границу, въ школу, и зашелъ къ намъ на квартиру, что въ концѣ двора теперешняго нашего павильона, — зашелъ обогрѣться. Мы такъ и застали его у камина. Дорожное платье на немъ было самое плохенькое. Сундучекъ его стоялъ снаружи у крыльца, на холодномъ вѣтру. Я сундучекъ этотъ самъ взялъ и отнесъ на пароходъ: старикъ даже шести пенсовъ на кебъ дать не хотѣлъ. Мистрисъ Боффинъ — въ то время молодая женщина, пышная, какъ роза, — стала на колѣни подлѣ ребенка, нагрѣла у огня ладони и принялась растирать ему щеки. Видитъ она — у малютки на глазахъ слезы, и у нея слезы потекли ручьемъ. Обняла она его, словно защитить хотѣла, и говоритъ мнѣ: «Все бы на свѣчѣ отдала, чтобъ уйти съ нимъ отсюда». Сказать вамъ правду, это кольнуло меня, но я почувствовалъ еще больше почтенія къ мистрисъ Боффинъ. Бѣдное дитя припало къ ней на грудь, и она прижала его къ себѣ еще крѣпче. Но тутъ вдругъ послышался голосъ старика, и мальчикъ говоритъ: «Мнѣ надо идти. Богъ наградитъ васъ за меня!» Съ этими словами онъ еще разъ прижался на мигъ къ ея груди и поглядѣлъ на насъ обоихъ такимъ взглядомъ, точно долженъ былъ сейчасъ умереть. Что это былъ за взглядъ — никогда его не забуду! Я проводилъ его на пароходъ, купилъ ему на дорогу кое-какихъ лакомствъ и оставилъ его тамъ только тогда, когда онъ уснулъ на своей койкѣ. Воротившись домой къ мистрисъ Боффинъ, я сталъ разсказывать ей про него и какъ мы съ нимъ распрощались. Но что я ни говорилъ, ничто не помогало: ей все казалось, что у него остался тотъ же взглядъ. Этотъ прощальный взглядъ бѣднаго ребенка сдѣлалъ намъ одно добро. Мы съ мистрисъ Боффинъ своихъ дѣтей не имѣли и всегда очень желали имѣть хоть одного. А послѣ того перестали желать. «Мы оба можемъ скоро умереть», говорила мистрисъ Боффинъ, «и вдругъ яркіе глаза увидятъ такой же грустный взглядъ у нашего ребенка». А по ночамъ, особенно зимой или осенью, когда на дворѣ реветъ вѣтеръ или льетъ дождь, она, бывало, вдругъ проснется и вскрикнетъ: «Ахъ, бѣдное дитя! Смотри, какое у него жалкое личико! Ахъ, спрячь его, укрой, защити!» Много лѣтъ прошло съ тѣхъ поръ; теперь все это ужъ поизгладилось, поизносилось…
— Милѣйшій мой мистеръ Боффинъ, все на свѣтѣ изнашивается, — вставилъ Мортимеръ съ тихимъ смѣхомъ.
— Я не скажу, чтобы все на свѣтѣ изнашивалось, — возразилъ мистеръ Боффннъ, котораго и замѣчаніе, и тонъ Мортимера видимо задѣли за живое. — Есть кое-что такое, чего я въ мусорѣ никогда не находилъ… Но слушайте дальше. Мы съ мистрисъ Боффинъ помаленьку старились на службѣ у нашего старика и жили себѣ кое-какъ, съ грѣхомъ пополамъ, исполняя свою тяжелую работу, до того дня, когда нашли старика мертвымъ въ постели. Тогда мы съ мистрисъ Боффинъ запечатали его шкатулку (эта шкатулка всегда стояла у него на столѣ возлѣ кровати), и такъ какъ Темпль былъ мнѣ извѣстенъ, потому что у насъ производилась здѣсь по контрактамъ очистка адвокатскаго мусора, то я и отправился сюда за адвокатскимъ совѣтомъ. Тутъ-то я увидѣлъ вашего молодого человѣка. Въ то время онъ вотъ тутъ, на этой самой вышкѣ, крошилъ на подоконникѣ мухъ перочиннымъ ножичкомъ. Я окликнулъ его, не имѣя еще тогда удовольствія знать васъ, и черезъ него познакомился съ вами. Вы вдвоемъ съ тѣмъ джентльменомъ, что носитъ такіе неуклюжіе галстухи, взялись за мое дѣло и повели какъ лучше быть нельзя. Вы приняли мѣры къ отысканію бѣднаго мальчика и наконецъ нашли его. Мистрисъ Боффинъ, бывало, часто мнѣ говорила: «Мы опять его увидимъ, Нодди, увидимъ въ счастьѣ — помяни мое слово». Но это не сбылось, и вся неудовлетворительность тутъ въ томъ, что деньги все-таки не достались ему.
— Но онѣ попали въ хорошія руки, — тихо промолвилъ Ляйтвудъ, склоняя голову.
— Онѣ попали въ мои руки и въ руки мистрисъ Боффинъ только сегодня, только сейчасъ. Я ждалъ этого дня и этого часа, и скажу вамъ для чего, мистеръ Ляйтвудъ! Тутъ совершено злодѣйское убійство. Благодаря этому убійству мнѣ и мистрисъ Боффинъ достается богатство, и за поимку убійцы мы назначаемъ въ награду десятую часть нашего состоянія — десять тысячъ фунтовъ.
— Мистеръ Боффинъ, это слишкомъ много.
— Мистеръ Ляйтвудъ, мы съ мистрисъ Боффинъ назначили эту сумму сообща и не измѣнимъ своего рѣшенія.
— Но позвольте вамъ замѣтить, — проговорилъ Ляйтвудъ на этотъ разъ съ серьезной дѣловитостью адвоката, а не съ празднословіемъ частнаго человѣка, — что обѣщаніе такой огромной награды представляетъ соблазнъ для умышленнаго подбора уликъ, для злостнаго оговора, — короче говоря, это цѣлый ящикъ обоюдоострыхъ инструментовъ.
— Что же дѣлать, я не могу этому пособить, — отвѣтилъ мистеръ Боффинъ съ нѣкоторымъ колебаніемъ. — Такова сумма, которую мы откладываемъ для этой цѣли. Если это будетъ доведено до всеобщаго свѣдѣнія черезъ частныя объявленія, то награда должна идти отъ нашего имени.
— Нѣтъ, мистеръ Боффинъ, отъ одного вашего имени, только отъ вашего.
— Очень хорошо. Пусть отъ моего имени. Это все равно, что и отъ имени мистрисъ Боффинъ: оно будетъ означать насъ обоихъ. Вотъ первое порученіе, которое я, какъ владѣлецъ имущества, даю моему повѣренному.
— Вашъ повѣренный, мистеръ Боффинъ, — отозвался Ляйтвудъ, дѣлая коротенькую замѣтку ржавымъ перомъ, — имѣетъ удовольствіе принять ваше порученіе. Нѣтъ ли другого?
— Есть еще одно, только одно. Составьте мнѣ духовное завѣщаніе — какъ можно покороче, но чтобы было крѣпко, — что вотъ, дескать, я, Нодди Боффинъ, оставляю все свое имущество моей возлюбленной супругѣ Генріэттѣ Боффинъ, единственной моей наслѣдницѣ. Составьте его какъ можно покороче, со вписаніемъ этихъ словъ, но покрѣпче.
Не вполнѣ понимая, что разумѣетъ мистеръ Боффинъ подъ «крѣпостью» завѣщанія, Ляйтвудъ счелъ нужнымъ выяснить этотъ вопросъ.
— Извините меня: дѣла требуютъ ясности. Говоря, что завѣщаніе должно быть сдѣлано покрѣпче…
— Ну да, покрѣпче. Именно это я и хочу сказать, — пояснилъ мистеръ Боффинъ.
— Совершенно правильно и весьма похвально. Но эта «крѣпость» завѣщанія не должна ли обязывать чѣмъ-нибудь мистрисъ Боффинъ, и если такъ, то какія это будутъ обязательства?
— Обязывать мистрисъ Боффинъ?! — перебилъ почти съ негодованіемъ ея супругъ. — Съ чего это пришло вамъ въ голову? Я желаю только укрѣпить имущество за нею такъ, чтобы его нельзя было у нея отнять.
