Стою у картины Поллока. Белый лист и капли краски, разбрызганные в беспорядке. Смотрю на черные кляксы и искоса на парочку – мамашу с дочкой. Мамаша возмущенно шипит, что не понимает этого, а дочка, худенькая, с жиденькими бесцветными волосами, одетая вся в белое, поймала мой взгляд и страдальчески возвела очи к потолку. «А кто ж ходит на такое с мамой. На такое надо ходить порознь. Потому что и с молодым человеком все будет восприниматься искривлено. Он будет важно маячить рядом, трогать за локоть, проводить пальцем по позвоночнику, стараться быть независимым, холодным и умным или обходительным и внимательным. Ты будешь чувствовать его, будешь стараться натянуть невидимые золотистые нити или струны, соединяющие вас, плавно перебирать по ним пальцами. Ты будешь обращаться к нему с вопросами, ответы на которые и так ясны, или что-нибудь объяснять, глупо хихикать, манерничать. В сущности, вся выставка превратится в сплошную прелюдию к предстоящему свиданию наедине. Или к тому, которого не будет, потому что, наспех простившись, ты без оглядки выйдешь из поезда, сама не зная, почему, побежишь по мокрому, пахнущему морем, асфальту, в редких лужицах которого отражается небо, облака, желто-зеленые листья, как шкурки очищенных фруктов или сушеные рыбки. Таким образом, присутствие кого бы то ни было рядом, изменит впечатление от выставки. Как будто воткнули толстую ветку в колесо несущегося велосипеда, оно погнулось, стало невозможным ездить. Зато приобрело неповторимый изгиб, именно то, что и отличает его от всех других колес. И этот момент запомнился навсегда. Поэтому не сердись на свою маму, наверняка, она понимает и любит Репина, Левитана, Поля Сезанна. И посещает выставки старинных икон из запасников музея. Знаешь, иконописцы долго постились, прежде чем начать работу».
* * *
В стекле картины отражается зал, а на белом листе под стеклом округлая замкнутая линия клякс похожа на пляску измазанных в гуталине пьяных людей, или на то, как слова, которые хочется сказать, кружат в глубине сознания и никак не могут вырваться наружу.
Может быть, эти черные брызги и разводы – не более чем тень. Того мира, что находится позади, за спиной. Меняю угол зрения, немного сместившись, отражение зала исчезает, снова вижу черные брызги на белом листе. Кажется, какое-то чудовище, большущее и косматое, обиженное, беспомощно опав у стены, по-детски сдвинув лапы носками вместе, а пятками врозь, разрыдалось, мотая головой из стороны в сторону, оставляя повсюду вязкие черные капли.
Diving
Вчера он бродил по незнакомым улочкам осеннего города и заблудился. На незнакомом перекрестке его привлек магазин для ныряльщиков. Зашел внутрь, пощупал прорезиненную ткань черного водолазного костюма, поглядел на прилавок сквозь стекло масок самых разных расцветок, с присоской вдоль щек, дорогих и не очень. Какой-то подросток умолял отца подарить ему снаряжение, а тот бубнил, что замкнутые кислородные баллоны – прекрасное место для размножения войска болезнетворных бактерий. «Но откуда им там взяться?» «Ты же обязательно одолжишь подружкам и друзьям, а у них ангины, коклюши и дифтерии». Возражение было проигнорировано, малыш вышел, бормоча, что все равно будет брать снаряжение на прокат, что все болезни – от судьбы...
Последнюю пару дней он испытывал необычное волнение. Пытался понять причину предчувствия. Лежа в постели, умываясь, под душем, за завтраком с подругой, с которой они уже давно живут вместе в двухкомнатной квартирке спального района и к которым (и к подруге и к квартирке) он настолько привык, что почти перестал замечать. По дороге домой, вот уже третий день он бродил по незнакомым улочкам города, еще не совсем понимая, для чего.
На праздник, посвященный пятилетию конторы, он обнаружил на своем столе конверт от начальника отдела и коралл. У коралла был отломан один рожок, наверное, пловец-собиратель обломил и потерял его на глубине. По дороге домой его внимание привлекла витрина, в которой лежали головы большущих рыб. На черной материи лежали большие разноцветные ракушки и похожие на недавний подарок ветви кораллов.
Он долго заворожено рассматривал. Воображение дорисовало запах моря, свежий ветерок, окунулось дальше – бухта, горы на фоне чистого неба. Колышущееся рябью легких волн зеркало серебристой воды отражает облака. Пушистые акации, люди в плавках и шортах, брезентовые тенты и циновки на песке, навесы и зонтики из прутьев. Беспорядочно, тесно прижавшись один к другому, вдоль берега выстроились пестрые лежаки. Немолодая американка с увядающей грудью натирает руки кремом от солнца и поглядывает на проходящих мимо мужчин. Мальчик с огромной коробкой на плече бредет вдоль берега, предлагая мороженое и прохладительные напитки. На песке бесформенные серые пятна разморенных солнцем собак. Продавцы из ювелирных магазинов с томным видом зазывают рассмотреть искрящиеся новенькие браслеты. Прикрывшись газетой, спит торговец кожаными феньками. Два татуировщика пьют холодное пиво перед стендом с кельтскими орнаментами. Обращенный в небо лес тонких пик, гавань яхт. Пузатые железные бока лодок, паруса, спасательные круги пританцовывают на волнах. Виктория, Гавана, Изабелла, ( названия мелькают одно за другим, зовут в плаванье. На пристани, у небольшой яхты стоит манекен рыцаря глубин в старинном водолазном костюме: закованный в резиновый комбинезон, со шлемом-скафандром на голове, в сапогах из толстой резины. В темноте глубины он пробирается, сдавленный со всех сторон. Освещает небольшой кружок дна светом фонарика, совсем один, среди мелькающих в холоде глубины теней.
Парень-зазывала подошел и принялся рассказывать о том, что это – водолаз, а ныряльщик одет моднее, проще, и намного больше удовольствия получишь, нырнув на каких-нибудь 8-10 метров. Он расписывал соблазнительные прелести глубины: камни, облепленные диковинными растениями и раковинами, частенько встречающихся на рифах пятнистых скатов, притаившихся в расщелинах мурен и морских ежей, россыпи крошечных крабиков, переливы песка на дне, морских коньков, пещеры, где живут любвеобильные осьминоги, не говоря о русалках, которых сам видел пару раз: «Вот и Йоргсос не даст соврать»
Выбравшийся из яхты полусонный Йоргос жестом руки в перстнях увлекает внутрь, показывает висящие под потолком баллоны, ласты разнообразных размеров, кинжалы, протягивает фиолетового морского ежа. Он держит в руке шершавый шарик бледно-фиолетового цвета, с завораживающим мелким орнаментом белых крапинок, словно народный умелец смастерил его для ярмарки.
И вот, ветерок уже приятно ласкает спину, позади бухта и город, за яхтой летит с криком вьюга чаек, от носа рождаются волны – разрезанное, растревоженное море. Мимо с гудением проносятся на скутерах. Недалеко, вцепившись в парус, скользит по переливчатой, темно-серебряной и одновременно зеленоватой глади молодой человек на виндсерфинге с парусом в цвет французского флага. Мимо несется рыболовная лодка с сетями и тремя рыбаками, чьи лица грубоваты и коричневы от солнца.
Поверхность воды сверкает рассыпанными по ней кружками и полосками бликов. Картинка кажется неподражаемой и завершенной – мелкие волны, бело-голубое, тающее небо, солнце, ветер в ушах, скалы, поросшие пушистыми губками деревьев, островки, мимо которых летит яхта. И позади тянется неугомонный шлейф преследующих чаек.
Поверхность воды слегка рябит, отражает небо, кривым зеркалом – солнце и пузатые бока яхты. На плавки он натягивает черный с красными рукавами костюм и, сидя на низенькой скамеечке у борта, меряет ласты, наконец, подбирает подходящую пару и просовывает ноги в холодную сырую резину. Инструктор, немногословный, с мускулистыми волосатыми руками в закатанной до локтя и расстегнутой на груди клетчатой рубашке, специальным насосом подкачивает баллоны – темно-синие, с отсыревшей, облупленной краской. Другие пассажиры – компания немцев: девушка и два парня, – бодро натягивают костюмы, подбирают грузила для пояса, надевают как школьные рюкзаки баллоны с кислородом, выкрикивают что-то, толкаются, смеются. Немка заигрывает с инструктором, пожирая глазами его мускулистые волосатые руки. Ее спутники, ревнуя, молчат. Один из них пристегивает к ноге на уровни икр нож-кинжал на ремешке, другой вытаскивает из рюкзака маску и примеряет. У немки яркий голубой костюм, она не надевает капюшон, ее каштановые волосы как пламя треплет ветер.
Наконец, снаряжение завершено, немка шутливо обнимается с инструктором, яхта замедляет ход и почти останавливается возле очередного островка. Открывают дверцу на корме. Ныряльщики делают последние приготовления – надевают маски, поправляют ремешки баллонов, застегивают молнии на костюмах. Вставив в рот загубник, тяжело прыгнул в воду первый, потом второй, потом, игриво помахав инструктору рукой, прыгнула она. Грузными бакенами держались они на волнах, провожаемые вихрем пузырей скрылись, оставив бурлящую пену на поверхности, будто их и не было. И поверхность моря снова стала нетронутой, казалась приятно прохладной, в ее толще виднелись рыбы, подплывающие вдоль бока яхты, они ловили редкие крошки хлеба, которые бросал им чей-то ребенок с верхнего яруса.
