один сплошной свальный грех.
Но когда дело доходит до экспертиз – то встает вопрос: у пациента в момент совершения преступления был бред и галлюцинации из-за его заболевания или из-за влияния наркотиков? Допустим, он даже сразу с места преступления попал в приемный покой, где ему сделали анализ мочи и нашли в ней опиаты, каннабиноиды, кокаин. Это одни из самых тяжелых для принятия решений случаев. В израильской практике такие пациенты чаще признаются невменяемыми и оказываются не в тюрьмах, а в больницах – их реально нужно лечить, и чисто по-человечески я понимаю коллег. С другой стороны – в тюрьмах тоже есть психиатры (если пенитенциарная система налажена и работает как положено), они могут давать таблетки и там. Конечно, реабилитация там будет или очень фрагментарной, или ее не будет вообще, но все-таки минимальное лечение можно обеспечить.
Одним словом, тема сочетанной патологии непростая. Конференции по этой теме проводятся по несколько раз в год, все делятся опытом, но универсального ответа нет и быть не может, кроме одного: если перед тобой больной, который нуждается в лечении, – лечи, раз уж ты врач.
Подытоживая, хочу сказать, что наркотики – это зло. Постарайтесь уберечь от них себя и своих детей, никакой «кайф» не стоит последствий их применения. Существует достаточно других способов получить удовольствие от жизни, не разрушая свой мозг и судьбу.
Глава 6
Расстройства сна
«Пока смерть не разлучит…»
Он проснулся в темноте, в поту, от крика. Кричала Эстер, кричала душераздирающе. Сознание возвращалось к нему толчками – сначала крик, потом ощущение чего-то горячего и липкого на руках, потом – ее выпученные глаза в сумраке рассвета. Картинка медленно сложилась. Он стоял напротив своей жены, сжимая рукоятку ножа в руке.
– Не говори, что я опять всю ночь того…
– Сегодня поменьше, конечно, чем обычно, но я опять не выспалась.
– Я разговаривал или ходил тоже?
– Ты не разговаривал, ты трепался и обзывался в голос. Ходить не ходил, но брыкался знатно. Достал меня твой лунатизм, если честно…
Два года назад они встретились на вечеринке, как-то сразу познакомились и перешли на «ты». Оба из семей религиозных евреев, оба соблюдали кашрут[8] и учились в религиозных школах, но решили отслужить в армии и со скандалами вырвались из ортодоксальной диаспоры, стали светскими людьми, им было о чем поговорить. Но такие пертурбации не проходят бесследно, эти люди стали одинокими из-за отказа родственников общаться с ними после «предательства веры». Через полтора года они уже поженились и жили вместе. Но было одно «но» – он ходил ночами по квартире, не отвечая на испуганные расспросы молодой жены. Разговаривал во сне. Иногда уходил из дома и терялся. Если она начинала трясти его – внезапно приходил в себя и был растерян, не понимал, почему стоит посреди кухни, а она кричит ему в лицо: «Проснись!»
Через какое-то время она привыкла к этому, но спать ей эти разговоры с похождениями мешали, ведь утром на работу. Росло напряжение. Со временем выяснилось, что он не только ходит по ночам – он и ест, и готовит, и вообще много чего делает не просыпаясь. Последней каплей перед походом к специалисту стало то, что они занялись ночью сексом, и она не сразу поняла, что он спит. Спит и трахается, ну как так-то?! Орала, умоляла, доказывала – он согласился, и они оказались у врача. Сначала семейного, который быстро понял, что профиль не его, и направил их к неврологу. Тот – в лабораторию сна, потом – к психиатру. Психиатр оказался честным, сказал, что расстройство редкое, а уж во взрослом возрасте вообще почти не встречается и обычно проходит само до 18 лет. Давал таблетки. За полгода они немало сменили этих самых таблеток – то «побочка» в виде слюнотечения и дрожи в руках не давали ему нормально жить и работать в гараже по ремонту грузовиков, то просто не было эффекта. И вот настало упомянутое выше утро – они в очередной раз проснулись, оба усталые и не выспавшиеся, надо идти на работу, а сил ну вообще нет. Вот нисколечко.
– Слушай, я так не могу, я буду спать в другой комнате. Я спать хочу! На работе засыпаю! Уволят ведь…
– Ну я-то не виноват, я вообще не помню ничего. Ну спи отдельно, конечно, раз уж тебе невмоготу.
– Не обижайся. Как только таблетки подействуют – будем вместе спать. К тому же я ведь только спать там буду, а до сна-то я вся твоя.
– Да я понимаю, понимаю, ладно.
На работу она ехала в дурном настроении. Выпила кофе по дороге – не особо помогло. Она думала, что Господь не одобряет разрывов супружеских отношений без веской причины и она же любит его, любит и готова помогать ему во всем и терпеть до конца, но голова же такая тяжелая. Сколько раз уже она в электричке засыпала, пропускала свою станцию. Однажды доехала аж до Беэр-Шевы, это больше ста километров после нужной ей остановки! Хоть поспала.
С другой стороны, он тоже прав, да. Он не виноват, он болен, и она сможет его вылечить! Смогла же до врача дотащить чуть ли не силком. Это все чертова еврейская генетика, злилась она, после Холокоста осталось так мало народа, что гены перестали смешиваться. К тому же он из закрытой общины, там вообще близкородственных браков всегда было много.
Но чувство родства душ брало свое – с ним она впервые в жизни не ощущала себя одинокой, он всегда умел выслушать и пожалеть ее, гладил по голове и шептал нежно в ухо, это ее всегда успокаивало. До их встречи ее жизнь была очень непростой – если ты родилась девочкой в религиозной общине, то жизнь твоя уже расписана до гробовой доски и прав у тебя меньше, чем у хомячка. Она сумела вырваться, несмотря ни на что, вынесла и побои, и травлю, от нее отказались все, она думала, что ее жизнь на этом окончена. Но в армии появились новые друзья, хоть и немного. Потом – курсы тестировщиков компьютерных программ, работа и, наконец, – любовь. Свадьба без родителей, совместная жизнь, планы на детей. Счастье, простое и обыденное, даже банальное, но такое выстраданное.
Вечером выяснилось, что он в это
