Драматичный вопль отчаяния всколыхнул воздух в кабинете вместе с моим терпением. За приоткрытой дверью тут же мелькнуло лицо охранника, но так же быстро исчезло, когда я подал знак рукой, мол, все в порядке. По крайней мере пока. Иван тем временем начал метаться по комнате, хватаясь за голову руками, и так активно при этом потрясал красным шариком, что я невольно засмотрелся.
– Доктор, вы не понимаете, я люблю его! – раненой чайкой возопил мужик, и я простым, незамысловатым, но от этого не менее забористым русским проклял свое дежурство.
Жаль только, что не вслух. Посмотреть на вытягивающееся лицо человека, вдруг услышавшего от того, от кого не ожидаешь, родную речь, было бы занятно. Но, для полноты картины и ясности образа, как говорится, начнем по порядку.
Мое отделение, официально именуемое «Отделением судебной психиатрии» и называемое «судебкой» только на сленге (и то в разговоре с родственниками или иными близкими), по сути представляло собой тюрьму. Далекую такую тюрьму, в далекой больнице, в далекой и толерантной стране, куда я приехал из России по велению сердца. А конкретнее, той части моего сердца, которая была посвящена не медицине, а моей жене. Будучи переводчиком по призванию и образованию, она нередко отправлялась в длительные поездки по работе. И вот, когда впереди оказалась самая длинная командировка, я не выдержал. Ну что это такое – не жена, а капитан дальнего плавания! А потому мы собрали вещи и поехали за границу уже вдвоем – благо семейные накопления двух трудоголиков позволяли где-нибудь продолжительно пожить.
И, конечно, как сказал один товарищ, нет ничего более постоянного, чем временное. Два месяца нашей поездки-командировки превратились в четыре, затем в полгода, а после этого моей любимой предложили в Израиле постоянное место работы. И мы согласились, хотя я и не вписывался в дивный новый мир ни по менталитету, ни по привычкам, ни тем более по внешности. Рыжий и веснушчатый среди смуглых, в основном темноглазых людей с волосами цвета воронова крыла. Ну как мне там затеряться?
Не оказался я в полном пролете только в плане своей рабочей специальности, ведь люди сходили с ума везде, и хороший врач всегда ценнее золота. А потому через какое-то время, потратив массу адских усилий и ведро слез (преимущественно жены, а не моих) я-таки получил местную лицензию врача. И, конечно же, подтянул язык и обрел работу – правда, немного отличающуюся от прежней, привычной. Ведь теперь в качестве пациентов у меня появились не приболевшие депрессией законопослушные горожане, а самые настоящие преступники, к тому же психически больные.
И вот мы подошли к исходной точке моего повествования, к очередному дежурству в приемном покое. Тяжелому дежурству, потому что полиция в тот день как-то особенно зачастила с доставкой нездоровых на головушку правонарушителей. А вишенкой на торте оказался вот этот самый русскоговорящий господин, происхождением, впрочем, совсем не благородный. Я помнил его: он когда-то отбывал срок в моем отделении, и, хотя лечащим врачом значился совершенно другой доктор, я был в курсе, что парень со звучным именем Иван родом совсем не из благополучного района. Вырос он в самой гуще разваливающихся от времени и тяжелой жизни трущоб, а прежнее преступление его, за которое, собственно, Иван и оказался в заключении, вызывало очень тяжелый вздох. Наркотики, чтоб их, неизбежно портили жизнь. А этот человеческий экземпляр, помимо употребления, еще и пытался ими приторговывать.
Иван, который и в нормальном состоянии был человеком-праздником, заполнявшим, как газ, сто процентов свободного пространства своими рассказами-шутками-прибаутками и безудержным трепом, под действием запрещенных веществ становился просто невыносимым. А что хуже всего, не терпел ему подобных активных личностей, видя в каждом конкурента. И, увы, периодически таковых избивал, животным образом подтверждая, что в ареале собственного пребывания может быть единственным самцом выдающихся качеств. В общем, как и следовало ожидать, однажды волшебный единорог кайфа, на котором скакал Иван, столкнул его в ночном клубе с таким же веселым, правда, абсолютно трезвым парнишкой, шумно отмечавшим мальчишник. Естественно, Иван вышел из себя. Естественно, дождавшись, пока тот выйдет на улицу покурить, решил познакомиться в стиле «А почему носки не красные?» и, не дожидаясь ответа, пробил ему «прямой в нос». Удар пришелся на крепкую скулу, потому парень почти не пострадал и даже смог продолжить праздник. Для Ивана же все закончилось плохо. В тот вечер его привели в приемное отделение нашей больницы закованным по рукам и ногам трое полицейских, двое из которых также попали под раздачу скорому на выражение эмоций хулигану. С того дня он провел в закрытом отделении больницы среди прочих преступников почти четыре месяца.
– Доктор, вы меня слышите?!
Теперь отбывший свой срок, свободный и слишком уж радостный, он стоял передо мной с красным шариком в руках. И утверждал, что ему обязательно надо попасть в судебное отделение, в самую его кипящую гущу. Потому что там ждет его любимый – бывший лечащий врач, доктор Суцкевер, глаза которого не давали Ивану покоя даже во сне.
Я был, по правде сказать, настроен скептически, потому что слишком хорошо помнил Ивана привязанным к больничной койке, брызжущим слюной во все стороны и орущим в приступе психоза о самых разнообразных способах половых отношений с нашими родственниками, близкими и не очень. Даже сам доктор Суцкевер в красках рассказывал мне о том, с какой яростью смотрел Иван на него, пока тот привязывал несчастному преступнику руки к специальным реям. А вот сейчас в тишине приемного покоя Иван обещал увести доктора Суцкевера у жены и сменить пол, чтобы ничто, даже гетеросексуальность доктора, не мешало им быть вместе. Интересно, к реализации плана по превращению в женщину он уже приступил?..
– Слышу, и очень хорошо. И снова вынужден повторить: любые посещения запрещены без предварительного согласования, – терпеливо отвечал я.
И это не считая того, что доктор Суцкевер в целом отсутствовал на смене и значился в отпуске еще как минимум неделю.
– Тогда положите меня в отделение. Как пациента! – Иван не успокаивался, вскочил со своего места и навис надо мной, упираясь тяжелыми кулаками в мой рабочий стол. – Тогда я смогу видеть его каждый день.
Мечтательный взгляд окрасил не располагавшее к романтике лицо, однако меня это ничуть не тронуло.
– У вас нет показаний для госпитализации.
– А-а-а!
Драматичный вопль отчаяния всколыхнул воздух в кабинете вместе с моим терпением. За приоткрытой дверью тут же мелькнуло лицо охранника, но так
