в дом. В их числе оказалась семья, бабушка Елизавета Васильевна, а также плюгавенький мужичок, который сидел с ней рядом за столом и оказывал знаки внимания. Остались и актриса Ольга Красная, и продюсер Петрункевич с женой Надеждой.
Влада отправилась укладывать маленьких дочек. Лизочка-младшая примостилась в гостиной в глубоком кресле и листала какой-то толстый иллюстрированный альбом.
Елизавета Васильевна Колонкова (девятое место в списке самых богатых женщин России) впервые за весь вечер подошла к Богоявленскому. Выглядела она роскошно – в кружевном платье, только не белом, как у невестки и внучек, а жгуче-черном, бриллиантовом колье и серьгах, перед которыми меркла, конечно (в смысле стоимости), пушкинская печатка на руке ее зятя. Несмотря на свои пятьдесят три, выглядела она, ухоженная и разглаженная, пожалуй, как ровесница Кристинки. А сколько, кстати, Кристинке лет? Дочери, раз та поступила, – восемнадцать, родила она ее, как всегда говорила, рано, еще в институте – значит, лет в двадцать? Стало быть, ей лет тридцать шесть – тридцать восемь? Что ж, по сравнению с Колонковой, да и с ним, Богоявленским, молодая, конечно. И олигархине наверняка приходится экстраординарные усилия прилагать, от пластики до массажей (и чего там еще?), чтобы столь молодо выглядеть.
– Как я рада, – проговорила гранд-дама глубоким контральто, – что у моего зятя появились такие друзья, как вы.
Своими силами решили накрыть стол в гостиной, доесть в спокойной обстановке именинный торт. Богоявленский чувствовал, что приближается решительная минута. Пробирка с растворенным снотворным жгла ему карман. А тут и тещенька юбиляра очень кстати сказала: «Юрий Петрович, помогите мне заварить чай».
«На ловца и зверь бежит», – подумалось Богоявленскому. И хоть Кристинка ревниво зыркнула на него, потащился за моложавой бабушкой на кухню.
Без чинов и не гнушаясь демонстрировать близость к народу и домашнему хозяйству, Колонкова-старшая надела на роскошное кружевное платье фартук. Сменив высоченные каблуки на черные балетки, она легко порхала по кухне. Явился самовар, и в большом пузатом чайнике женщина стала готовить заварку.
– Обожаю иван-чай, – приговаривала она, – его для нас специально в одном монастыре на Псковщине выращивают. Можно пить в любое время дня и ночи, он бодрит, но при этом не возбуждает, не будоражит, от него прекрасно спится.
«Знала бы ты, как вам всем от моего снадобья спаться будет», – нацелился на заварочный чайник Богоявленский.
– Вы нам так и не почитали стихи, Юрий Петрович, – кокетливо прожурчала миллионерша.
– Пожалуйста, по случаю: «Кипел вечерний самовар, китайский чайник нагревая; над ним клубился легкий пар. Разлитый Ольгиной рукою, по чашкам темною струею уже душистый чай бежал…»[24]
– Нет, нет, не Пушкина! Ваши стихи! Прочтите за чаем!
– О, дорогая Елизавета Васильевна!..
– Зовите меня просто Лиза.
– Очень мило с вашей стороны. Тогда для вас я Юрий. – Что-то явно проскочило между ними, какая-то искра. – Вы знаете, дорогая Лиза, читать стихи здесь, при всех, в день рождения вашего зятя, ну неудобно, право. Одно дело, если б я написал ему оду. Или им со Владой – эпиталаму. Все-таки это его торжество. А иначе будет выглядеть, как говорят господа актеры, будто я перетягиваю одеяло на себя. Неловко получится.
– Хорошо, – легко согласилась женщина, – тогда я в другой раз попрошу вас почитать свои стихи мне лично. И последний ваш сборник подарить, с автографом.
Предложение выглядело более чем прозрачным.
– Я вам дам свой особенный номер, по которому отвечаю всегда, вы мне позвоните, и мы увидимся. Всю следующую неделю я в столице и, если вдруг не случится какого-либо форс-мажора, буду счастлива с вами повидаться. – Из маленького ридикюля женщина достала визитную карточку, на которой значились только фамилия-имя-отчество, без чинов, и единственный мобильный номер.
– Я могу позвонить прямо сейчас, чтобы вы запомнили мой номер? Вдруг вам придет охота меня набрать.
– Конечно.
Елизавета Васильевна как бы мысленно поставила галочку: с поэтом сговорилась, – поэтому сразу отошла в сторону и выглянула из кухни, кликнув красавчика-дворецкого забирать в гостиную самовар.
Наступала решительная минута – понял Богоявленский. Он оставался в кухне совсем один.
Поэт быстро открыл крышку заварного чайника, вытащил из кармана пробирку с собственноручно изготовленным зельем и моментально вылил его внутрь заварки. Он закрыл крышку – все было готово.
На минуту поколебался: куда бросить пустую пробирку? Может быть, в мусор? А если найдут? И что тогда подумают? Да и вдруг экспертиза? А тут и олигархиня возвращалась. Богоявленский быстренько сунул улику обратно в свой карман.
Дворецкий отнес в гостиную, смежную с кухней, самовар. Колонкова лично притащила на подносе заварной чайник и розетки. Хрустальные креманки с вареньем она поручила нести на другом подносе Богоявленскому. По пути из кухни, интимно снизив голос, приговаривала ему:
– Мне никто не верит, но я делаю варенье собственноручно. На моем участке, он здесь же, на Николиной Горе, и груша прекрасно родится, и слива, и вишня, не говоря уже о яблоках. Так что это все мое, сваренное вот этими ручками. Когда приедете ко мне, я покажу вам сад и дом.
Шествуя рядом с богачкой, Богоявленский подумал: «Ах, какое искушение! Она сама набивается. Если соблазнить ее – это кажется не слишком трудным – все мои проблемы будут решены, никогда ни в чем не буду иметь нужды и отказа. Но… Я ведь ее не люблю и не хочу. Достойно ли будет ее добиваться? Не похоже ли на проституцию – прямо-таки фу для русского поэта».
Снова все расселись, теперь в доме и узким кругом: в центре стола – именинник Грузинцев, по одну его руку падчерица Лиза-младшая, по другую – тещенька Елизавета Васильевна (или теперь для Богоявленского – тоже Лиза). Вернулась уложившая младших дочек жена Грузинцева, села напротив мужа.
Рядом с Колонковой поместилась Ольга Красная – как ни странно, она пребывала с олигархиней в самых приятельских отношениях. Плюгавого друга владетельной тещеньки (его, как оказалось, звали Игорь Борисович) оттерли на третий план, посадили рядом с Красной, которая его чуть ли не демонстративно игнорила. Напротив, через стол, украшенный старинным самоваром, уместились маленький толстенький важненький продюсер Илюша Петрункевич с женой Надей (на голову его выше) и Богоявленский с Кристиной: итого десятеро.
В дверях, не теряя бдительности и кося глазом в направлении стола, возвышался статный красавчик-дворецкий. Жена именинника сделала ему еле приметный знак. Тут же пара слуг шмыгнули на кухню и стали выносить уже порезанный торт (торжественно вывозили его, задували свечи и разделывали раньше, на улице, при всей толпе). Теперь каждому из оставшихся гостей полагалось на отдельной тарелке по изрядной порции.
Хозяева по каким-то причинам – возможно, из-за слишком сильной любви к оному? – алкоголь в частной жизни не жаловали. На столе не оказалось ни одной бутылки
