со спиртным: ничего на дижестив – ни коньяка, ни ликера, ни наливки. А Богоявленский после первого успеха, когда ему так ловко удалось вылить снотворное в заварку, не прочь был и выпить, снять напряжение. Но нет так нет.
Влада Грузинцева на правах номинальной хозяйки разлила всем чай. «Слава богу, я к этому напитку как бы совсем ни при чем, – мелькнуло у Богоявленского. – Да и кто вообще заметит тот глубокий сон, в который гости и хозяева в итоге погрузятся? Хотя было бы неплохо на всякий случай проследить в итоге, чтобы и чайник, и все чашки хорошо помыли. Прямо хоть сам их в посудомойку составляй». Пустая пробирка из-под снотворного ёрзала ему по сердцу. Поддельный перстень, напротив, заставлял предвкушать удачу. Точно такой же горел на пальце Грузинцева, сверкал, отражая люстру.
Поэт с напряженным вниманием ждал, как все воспримут разлитый по чашкам иван-чай. Хоть он и был уверен, что никакого вкуса никто не почувствует, все равно сердце заколотилось чаще.
А тут вдруг заголосил плюгавенький Игорь Борисович. Голос у него оказался красивым, бархатистым: глубокий баритон, чуть ли не бас. «Многая лета, многа-я лета, многая лееета!» – адресовался он к имениннику. Тот встал, поклонился певшему, потом всем гостям, отсалютовал им чаем. Сделал из чашки глоток, другой, третий…
И вдруг… Лицо Грузинцева исказилось. Глаза вылезли из орбит. На губах показалась пена. Он стал заваливаться – набок и вперед, на стол.
И в этот миг погас свет.
Кто-то из женщин завизжал. Кристинка схватила Богоявленского за руку. «Что происходит?» – раздался в темноте властный женский голос – кажется, Колонковой-старшей.
– Андрюша, Андрюшенька! – закричала в темноте супруга артиста. Видимо, она бросилась к нему вокруг стола. Загремел падающий стул, затем раздался мягкий шум упавшего тела.
Свет вдруг зажегся.
Происходящее являло собой сцену из «Ревизора», с самыми разными градациями удивления и ошеломления на лицах, – от дико выпученных глаз и раскрытого рта Нади, жены продюсера, до почти полного спокойствия Елизаветы Васильевны Колонковой. В ужасе замерла, схватившись обеими руками за рот, юная Лизочка. Маленький продюсер и плюгавый Игорь Борисович, как люди действия, вскочили и кинулись к упавшему.
И только артистки Ольги Красной за столом не оказалось. Куда делась она в столь пиковый момент? Куда и почему вдруг сбежала?
В ужасе вцепившаяся в Богоявленского Кристина начала плакать. Игорь Борисович, властно отодвинув от тела жену актера, пощупал пульс на его шее и стал делать потерпевшему непрямой массаж сердца.
Богоявленский пребывал в состоянии шока, в настоящем ужасе: неужели его легкое снотворное, да в микродозе, оказало такое воздействие? Но почему только лишь на актера? Неужто больше никто не пил этот иван-чай из заварного чайника? И еще он заметил вот что – самое важное!
Пушкинского перстня на указательном пальце актера, который горел там весь сегодняшний вечер, больше не было.
Это выглядело так, будто кто-то другой исполнил самое страшное и сокровенное желание поэта: отравить артиста и похитить кольцо. Или он сам, забывшись во сне или потеряв контроль над собой, сделал это. Богоявленский инстинктивно ощупал свои карманы: ложный перстень оставался там. И пустая склянка из-под снотворного – тоже.
Елизавета Васильевна подошла к внучке: «Пойдем, Лизочка, отсюда. Не надо тебе смотреть». Приобняла ее и повлекла к выходу из гостиной. Пытаясь раз за разом запустить сердце актера, Игорь Борисович наконец снова пощупал ему пульс на омертвелой шее, а затем еле заметно покачал головой. Влада, рыдавшая рядом, расплакалась еще сильнее.
– Надо вызвать «Скорую», – ни к кому не обращаясь, заявил «поклонник» Колонковой, – и полицию.
Богоявленский пришел в ужас. «Если в дело вмешается полиция, они обязательно проведут экспертизу того чая, найдут в нем мой ленозепам. И еще ведь последует обыск? Конечно, они должны провести досмотр. Обшарят всех. И вот – у меня в кармане перстень, точь-в-точь такой, как у покойного. А в другом кармане – пробирка со следами снотворного. Очень, очень подозрительно. Что же мне делать?»
Мысли его летели скачками. «Поддельную печатку, конечно, очень жалко, выбрасывать ее нельзя. А вот от склянки надо избавиться. Но как? Мы ведь тут на виду, как голенькие. И все теперь волей-неволей будут следить друг за дружкой».
– Я пойду в свою комнату, – хрипло сказал поэт. – Мне надо прилечь. Может, от давления чего-нибудь выпить.
– Я с тобой! – истерически выкрикнула Кристина и вцепилась ему в рукав. А потом шепнула: – Не оставляй меня здесь одну.
И хоть ее общество сейчас было для него совершенно ни к чему, Богоявленский натянуто улыбнулся: «Что ж, идем».
Они поднялись на второй этаж. В комнате, им предназначенной, все оставалось как днем, когда они переоделись и отправились на празднование. Поразительно, как быстро люди умеют обживать, осваивать и заполнять собой любые пространства. Вот и здесь: уже пахло Кристинкиными духами, одеколоном Богоявленского. Кровать словно хранила следы их ласк, сумки были расставлены, на стульях повисла дорожная одежда.
Поэт немедленно исчез в туалете, закрылся. Его стала бить дрожь. Он, чуть не впервые в жизни, не понимал, что происходит.
Как автомат, вытащил пробирку из кармана, тщательно сполоснул ее и помыл под краном, а затем стер полотенцем возможные отпечатки пальцев.
Что же с ней делать дальше? Разбить и отправить осколки в унитаз? Мысль хорошая, но если они не уплывут в канализацию? Выбросить куски стекла в мусор – авось сойдет, мало ли что тут разбили? А если не сойдет?
В итоге он решил действовать по принципу, почерпнутому в каком-то из детективов: то, что на виду, вызывает меньше всего подозрений. И оставил тщательно вымытую пробирку в стаканчике для туалетных принадлежностей, рядом со своим же бритвенным станком и зубной щеткой: мало ли зачем склянка появилась, они-то с Кристиной при чем?
Что теперь делать с поддельным перстнем? Прятать его где-то в комнате? Или в той же ванной? Жалко. И он решил: была не была.
Богоявленский вышел из ванной. Кристина сидела на кровати размером кинг-сайз и горько плакала.
– Ну-ну, – довольно формально, механически приласкал он ее, приобнял, похлопал по плечу. – Всякое в жизни бывает.
Она зарыдала еще пуще, обнимая его и омачивая слезами лацканы пиджака.
Наконец, он мягко отстранил ее, и девушка, слава богу, вскочила и убежала в ванную.
А ему только того и надо было. Он достал из кармана поддельный перстень и засунул его на самое дно своей дорожной сумки.
* * *
Полиция приехала быстро.
На оперативности наверняка сказались место происшествия – Николина Гора, а также пострадавшие и свидетели: семья олигархини Колонковой.
Окна комнаты, где поместили Богоявленского с возлюбленной, выходили на внутренний
