столь же важно заключил второй.
И все подчинились. Может, сей покорности помогло присутствие в смежном помещении двух автоматчиков.
Богоявленский и Кристина вернулись в свою комнату. Он неотступно думал, что свалял большого дурака, так оплошно оставив пустую пробирку прямо на виду в ванной, а поддельный перстень – в собственной сумке.
«Надо было разбить флакон этот несчастный, спустить в унитаз, а перстень, черт с ним, в окно выкинуть! Завтра, по светлому времени, нашел бы его, а нет – бог с ним, мне Ледницкий новый изготовит, со скидкой! Может, сейчас все и проделать? А Кристина? Не посвящать же ее в свою историю! И потом правильно говорят: никогда нельзя суетиться! Начнешь перепрятывать, будет выглядеть, как натуральнейшая суета, скорей попадешься! Нет, надо оставить, как есть».
Время шло к трем ночи, и поэту страшно захотелось спать. Он бы закемарил тут, невзирая на «предварительное расследование» и «признаки преступления», но не прошло и получаса, как снова постучали. Уже не предупредительно, как дворецкий, а нетерпеливо, жестко – в своем праве. На пороге стояли тот, что в свитерке, а также автоматчик-сержант. Вошли, оглядели диспозицию, а потом следователь сказал, обращаясь к Богоявленскому:
– Вы, пожалуйста, Юрий Петрович, немного погуляйте, вам товарищ сержант компанию составит, а мы тут с Кристиной Ивановной поговорим.
– Хм. А я вас, что же, не интересую?
– Очень, очень интересуете. Но вы у нас будете следующий.
Он покорно вышел в сопровождении сержанта, оставив Кристину со штатским.
Никуда идти и никого видеть не хотелось, поэтому Богоявленский дошел лишь до конца коридора, поглядел в окно – за ним чернота – и взгромоздился на подоконник. Сержантик последовал за ним. Снял с плеча автомат, поставил в угол, сдвинул на затылок фуражку, обнажив белобрысый чубчик. Изучающе осмотрел своего подопечного, а потом вдруг спросил:
– А вы тот самый поэт Богоявленский?
– Тот самый, – вздохнул литератор. – А что?
– У меня мама вас очень любит. Может, оставите ей автограф?
– А где расписаться? У меня и книжки-то под рукой нет.
То, что сержант узнал его, сразу подняло настроение. Хотя поэт и понимал: опознали его не в лицо, а по фамилии из протокола – но все равно было приятно.
– А вот здесь, к примеру. – Сержант достал из кармана сложенный вчетверо листочек из тетради в линейку. На одной стороне имелись записи крупным детским почерком. Сержант перевернул его чистой стороной и протянул.
– Маму как зовут?
– Вера Николаевна.
Поэт черканул: «Вере – удачи» и размашисто подписался.
«Может, обойдется все? – подумал он. – Но кто же настоящую печатку с пальца артиста снял? И куда унес? А главное: зачем? Неужели еще кто-то из гостей знает о пушкинском перстне? Подозревает о его сверхценности?»
Чтобы скоротать время, он начал расспрашивать сержанта: «А кто мама? А чем занимается? А откуда родом?»
Тот отвечал: «Из Гороховца. Работы там нет. Мужики в Москву ездят, вахтовым методом, на неделю, две. Мама у меня там в частной гостинице, уборщица, хотя по образованию инженер, на судоремонтном работала всю жизнь. Мне повезло, после армии в полицию взяли, учусь заочно в юридическом».
Наконец, из комнаты выглянули сыщик и Кристина. Девушка сразу пошла по коридору к поэту, а правоохранитель сделал ему издалека знак: мол, давайте, заходите теперь вы. На полпути Богоявленский повстречался со своей возлюбленной. Ему хотелось по ее лицу понять, как все прошло, но та отвернулась от него.
В комнате чувак в свитерке предложил ему сесть в кресло, а сам умостился за письменным столиком орехового дерева. Достал из кармана видавший виды блокнот и стал в нем какие-то пометки делать.
– Что ж, давайте познакомимся, Юрий Петрович. Меня зовут Александр Иванович, фамилия Поджаров, я являюсь следователем по особо важным делам следственного отдела по городу Одинцово ГСУ СК по Московской области, майор юстиции.
– А что за зверь такой ГСУ СК? – переспросил поэт.
– Главное следственное управление Следственного комитета, – отчеканил правоохранитель. – Для начала такой у меня вопрос: вы зачем так хотели с убитым познакомиться? Даже сдружиться с ним?
«Гад Петрункевич! Продал меня! Всё сдал!»
– Кто вам это сказал? – буркнул он в ответ.
– Как это в детективных кино говорится? – хохотнул сыскарь в свитерке. – Которые вы же и снимаете? Сценарии для них пишете? «Вопросы здесь задаем мы», так ведь? Итак: почему вы хотели встретиться и вступить в приятельские отношения с убитым?
– Понравился он мне. Как актер, – отозвался поэт. – Хотел я, чтоб он в фильме по моему сценарию снялся.
– Да ведь нет же в природе никакого сценария! – воскликнул в ответ майор юстиции.
– Как это нет? – пробормотал Богоявленский. «Вот сволочь Петрункевич, по всем статьям меня заложил!» – Есть! И фильм будет!
– Как же теперь, без Грузинцева?
– Ну, мало ли смазливых актеров нынче.
– Чего ж вы тогда хотели именно Грузинцева снимать?.. А? Зачем тогда вам с ним знакомиться? Ох, не убедили вы меня, дорогой Юрий Петрович. Совсем не убедили. Не верю, как говорил ваш собрат Станиславский.
– Станиславский был режиссер, – угрюмо поправил поэт. – А никак не автор.
– О, срезал, что называется! – хохотнул Поджаров. – Но вы, похоже, не хотите разоружиться перед следствием. Не желаете, значит, начистоту. Ладно, еще вопрос. Почему вы именно Кристину Красавину пригласили на сегодняшнее торжество в качестве своей спутницы?
– А почему нет?
– И в театр именно с нею ходили на спектакль с участием Грузинцева?
«Она, что ли, разболталась? – с негодованием подумал поэт. – Зачем всё выкладывать и о себе, и обо мне? Что за трепология, не хиханьки же, человека убили!»
– Мы с Кристиной состоим, если можно так выразиться, в связи.
– Но она ведь замужем?
– Спасибо, я знаю.
– Почему вы именно ее на спектакль с Грузинцевым пригласили? А также на сегодняшнее мероприятие?
– Нравится она мне.
– Какие отношения были у Красавиной и Грузинцева?
– А какие-такие меж ними отношения? Я их только познакомил пару недель назад на спектакле. Сегодня, если не ошибаюсь, они виделись второй раз.
– Ладно, проехали. Пойдемте. – Следователь поманил его в ванную.
Тот вошел внутрь, Богоявленский остался в дверях. Вдруг сыщик авторучкой, которую вертел в руках, поддел пробирку из-под снотворного.
Сразу стало жарко.
– Это что?
– Откуда я знаю?
– То есть вам этот предмет не принадлежит?
– Нет.
– А, может быть, вашей спутнице, Красавиной?
– Не знаю. Вы у нее спросите.
– Ладно. Изымем. На экспертизу отправим… Вернитесь в комнату… Итак, не хотите ли, уважаемый Юрий Петрович, добровольно выдать предметы, документы или ценности, имеющие отношение к делу?
– Не понимаю, о чем вы? И какое мое имущество может иметь отношение?
– В таком случае попрошу вас предъявить к осмотру находящиеся здесь и принадлежащие вам личные
