Она протяжно вздохнула, закрыла глаза и опустила голову на руль, пытаясь понять, смеяться ей или плакать.
9
ЧИСЛА
Скольких может помнить один человек? Тысячу? Да, если он наделен на редкость дырявой памятью. Значит, десять тысяч? Сто? Миллион? Разумеется, если всю жизнь прожить в маленькой деревне, высоко в Гималаях, число будет явно меньше, но Майкл Пакетт не принимал в расчет гималайских крестьян, монахов и детей, которые умерли, прежде чем научились как следует ходить. Он думал о себе, о собственной жизни и, продолжая ассоциацию, о Лори. Именно она в конце концов была связующим элементом, основным звеном и так далее. После всех разговоров, которые он слышал в городе, в этом не приходилось сомневаться.
Пакетт потратил почти целую неделю, пытаясь подвести основательный итог своей почти сорокатрехлетней жизни. Сначала он считал мысленно, перебирая огромное количество людей в уме, когда слушал музыку или лежал вечером в постели. Но потом, осознав, насколько сложной оказалась задача, он достал карандаш и листок бумаги и взялся за дело всерьез.
Пакетт начал с собственной семьи. Мать, отец, две сестры и старший брат, который погиб в возрасте одиннадцати лет, — он сломал шею, свалившись на велосипеде в сухое русло ручья. Плюс другие родственники — два комплекта дедушек и бабушек, дядюшки и тетушки, двоюродные и троюродные братья и сестры, их мужья и жены (первые и вторые), дети от разных браков и так далее. Потом Пакетт посчитал друзей по детскому саду и по школе, учителей, одноклассников и учителей своих сестер, прибавив знакомых по колледжу, которых они привозили погостить на праздники. Затем настала очередь соседей. Были и люди, которых он знал по работе, начиная с закусочной, где он некогда задвигал в духовку противни с пиццей, и заканчивая шестнадцатью годами, проведенными в «Кока-коле». Были знакомые по церковному приходу, хотя, что касается религии, никто бы не назвал Пакетта по-настоящему верующим. Он праздновал Рождество и Пасху, ну и прочие дни, когда положено отрывать задницу от дивана. А еще были тысячи случайных лиц, которые врывались в его память, — люди, которые не вписывались ни в какую определенную категорию, но тем не менее они присутствовали там совсем как желуди, которые валялись в траве всякий раз, когда он стриг газон. Были друзья друзей, а иногда даже в третьей степени. Пакетт добавил в список своих подружек (числом семнадцать) и их родных, и свою первую жену и ее семью, и вторую жену и ее семью, и, конечно, сына, с его одноклассниками, футбольной командой и уличными приятелями, ну и так далее. Были люди, с которыми он познакомился на матчах, на званых ужинах, на вечеринках, на свадьбах за много лет. И те, кого он мог бы назвать друзьями по работе, в противоположность сугубо профессиональным, деловым связям, хотя теперь, размышляя об этом, Пакетт решил, что нужно и их принять в расчет. Он подумал о многочисленных служащих и продавцах, которых знал в лицо, а иногда даже по имени, — о людях, которые работали в магазинах, аптеках, ремонтных мастерских, гаражах, супермаркетах, ресторанах и кино, которые он раньше посещал.
Каждый раз, полагая, что со списком покончено, Пакетт обнаруживал все новые и новые группы знакомых — приятели по бойскаутскому отряду и спортзалу, двадцать с лишним лиц, которые он запомнил, когда единственный раз отправился на злополучную встречу анонимных алкоголиков… Он пошел на кухню, чтобы вымыть тарелку, и вспомнил сантехника, который в течение последних десяти лет чинил ему вентиль, и бесконечную череду помощников, которых тот нанимал, и его сына, которого пришлось взять с собой на вызов в тот день, когда закрылись школы, — мальчишка сунул колоду карт в тостер и чуть не спалил кухню. Все, что Пакетт видел и слышал, все, к чему прикасался, казалось, напоминало о новых и новых людях, которых он по какой-то причине забыл внести в список. Женщина, которую он однажды встретил в библиотеке и отчего-то так и не забыл. Зубной врач с ассистентом. Парни, с которыми он играл в бильярд, когда учился в колледже. В конце концов перелистав записи, Пакетт понял, что не удосужился записать родственников, обретенных через сестер, — их мужей, свекров и свекровей, племянников и племянниц и так далее, и так далее, длиннющая череда людей, которые тем или иным образом соединялись с теми, кого он знал, за исключением разве что его брата — оборванная нить без всяких связок.
Подведя итог, Пакетт обнаружил, что общее число перевалило за сорок две тысячи, но в течение следующих нескольких дней он продолжал вспоминать небольшие группы знакомых — откуда они все брались? Пришлось признать, что общее число приближается к пятидесяти тысячам, а то и к семидесяти.
— Поверить не могу, что их так много, — заметил Джойс, когда Пакетт показал ему список. — Ты, наверное, воображаешь, что помнишь людей, которых на самом деле не помнишь.
— А по-моему, это еще далеко не полное число.
— Сомневаюсь. — Джойс небрежно помахал растопыренными пальцами — чуть заметно. Он всегда так делал, когда хотел свести Пакетта с ума. — Трудно сказать, что ты когда-либо себя недооценивал…
Пакетт пожалел, что не похоронил его, когда была такая возможность.
Джойс умер от «мигалки» всего через несколько часов после начала пути. Он сидел сгорбившись, и Пакетт думал, что он спит, а потом снегоход свернул, и Джойс завалился на бок, ударившись щекой о стекло. Пакетт немедленно понял, что случилось. Он выключил мотор и пощупал шею Джойса, ища пульс. Тело еще не остыло, но всякое движение внутри прекратилось, будь то циркуляция крови или воздуха. Даже мускулы утратили напряжение. За последние две недели это была седьмая смерть, которую видел Пакетт. Он уже привык к симптомам.
Он подумал, что нужно испробовать старый трюк с зеркальцем, который столько раз срабатывал в кино. Но опять же, решил Пакетт, вряд ли в этом есть нужда, когда человек столь недвусмысленно мертв.
Они с Джойсом так и не разобрались, друзья они или противники. А может быть, соперничество и дружба так замысловато переплелись в их отношениях, что стали неразделимы. Они выражали обоюдную доброжелательность именно в спорах и перебранках, и оба получали искреннее удовольствие, притворяясь, что недолюбливают друг друга гораздо больше, чем кажется. Такова была игра. Если бы Пакетт признал, что расстроен смертью Джойса, он бы грубо нарушил правила.
По правде говоря, он расстроился не так сильно, как опасался. В конце концов в глубине души Пакетт давно знал, что так и будет. Оставалось лишь гадать, сколько времени пройдет, прежде чем смерть настигнет и его.
Он потратил бы остаток дня и изрядный кусок следующего, чтобы вырубить во льду подобающую могилу для Джойса. Гораздо важнее было преодолеть еще некоторое расстояние, прежде чем весь свет угаснет за горизонтом, поэтому Пакетт решил похоронить друга, когда доберется до второго передатчика, по ту сторону залива. Он завел снегоход и вновь поехал, следуя указаниям компаса. Впрочем, прошло немного времени, и он сам почувствовал жар и начал плохо сознавать, где находится. Он понял, что заразился. Кожа как будто отставала от тела, Пакетт чувствовал себя звездой, источающей последние жалкие остатки газа. Глаза слезились, зрение постепенно утрачивало ясность. Последнее, что он помнил, — как проснулся через какое-то неопределенное время и увидел в ветровом стекле медленно растущую огромную стену льда и черного камня. Потом он снова заснул, и ему приснилось колесо из золотого и серебряного света, а когда Пакетт попытался коснуться его, спицы сложились и слились в огромную колонну толщиной и высотой с секвойю. Лишь огромным усилием воли и воображения Пакетту удалось превратить этот столб в маленький прутик размером с карандаш — это действительно был карандаш № 2, тот самый, которым он впоследствии составлял список.
Джойс был первым, кого он увидел по прибытии в город. Пакетт тут же понял, что умер. Он попятился и споткнулся.
— Что ты тут делаешь? — спросил Джойс, и Пакетт задал тот же самый вопрос: — Что ты тут делаешь?
А потом они о чем-то заспорили. И разошлись в разные стороны. Им было хорошо, все встало на места, совсем как в старые времена.
Пакетт не предпринимал никаких усилий, чтобы поддерживать связь с Джойсом, и не сомневался, что тот сказал бы то же самое, если бы его спросили. Куда бы они ни пошли, судьба, казалось, предначертала им встретиться. Входя в бар или ресторан, Пакетт видел за одним из столиков Джойса, который позвякивал солонкой о перечницу или складывал домики из салфеток, а если его еще не было, он неизбежно приходил через несколько минут. Отправившись на короткую прогулку или в магазин за овощами, он внезапно обнаруживал Джойса за стойкой в закусочной или в дальнем конце отдела с супами. Они сталкивались в кинотеатре, в спортзале, в аптеке, на перекрестках тысячи самых разных улиц. Не раз Пакетт выходил из кабинки общественного туалета и видел Джойса, который застегивал ремень, стоя у соседней дверцы. Они уже не удивлялись, заметив друг друга, и с чувством некоторого фатализма при встрече продолжали тот самый разговор, который оставили незаконченным в прошлый раз.
