в душе.
Сегодня у матери был хороший день, и Клеманс решила прогуляться с ней по саду. Она попыталась немного разговорить мать во время прогулки, но та лишь сказала:
– Апельсины. Я люблю апельсины. Да?
– Ты любишь их есть, маман? Ты хочешь съесть апельсин?
– Разве я это говорила?
– Мне показалось, что да.
Мадлен уставилась на Клеманс немигающим взглядом и сварливо спросила:
– Кто ты такая? И где моя дочь?
Клеманс вздохнула. Вечно одна и та же история.
– Я твоя дочь Клеманс, – в сотый раз повторила она.
– Не говори глупостей. Моя дочь – маленькая девочка. Где она? Я хочу ее видеть. Я хочу домой.
И тут же, охваченная нездоровым возбуждением, Мадлен принялась драть волосы на голове. Клеманс с трудом сдерживала раздражение.
– У меня идея, – с наигранной веселостью произнесла она. – Мы будем натирать мебель.
Мадлен обожала натирать любимые предметы мебели натуральным полиролем с ароматом апельсина и лайма.
Клеманс привела мать в буфетную и вручила ей мягкую тряпочку. Моментально успокоившись, Мадлен принялась тереть мраморную столешницу.
– Не здесь, – ласково сказала Клеманс. – Мы идем в столовую. Посмотри, у меня есть полироль с запахом апельсина.
Открыв жестяную крышку, она подняла повыше стеклянную баночку, чтобы мать могла почувствовать запах, после чего уговорила ее намочить тряпку полиролем. То, что Мадлен с упорством пьяного терла одно и то же место, не имело значения. Это помогало ей сосредоточиться.
Мадлен любила свой дом в фамильном поместье и не хотела его продавать даже после того, как ее муж Клод Гарнье умер в день пожара. Он завещал половину поместья Клеманс и половину – ее матери. А когда Клеманс сбежала в Марракеш, подальше от тяжелых воспоминаний, мать осталась в Касабланке, переехав в просторную квартиру с видом на океан. Она написала дочери, что ей нравятся кружевные занавески и ковры в новой квартире, но больше всего ей нравился пес – негодник Симон. Когда Симон умер, для Мадлен это стало ударом.
Внезапно Мадлен положила тряпку и повернулась к Клеманс:
– А разве нам уже не пора идти на ланч?
– Еще нет, маман.
– Почему ты меня так называешь?
– Потому что ты моя мать.
– Разве?
У Клеманс на глаза навернулись слезы. Она протянула матери руку, и на сей раз Мадлен ее взяла.
– Маман, ты ведь знаешь, что не должна ничего говорить о Касабланке. Да? – (Мадлен наградила дочь свирепым взглядом. Интересно, она хоть что-нибудь поняла?) – Ну да ладно. Сегодня у нас на ланч твое любимое блюдо.
Мадлен захлопала в ладоши, словно ребенок.
Ее любимым блюдом был грушевый тарт с кондитерским кремом. Тарт она запивала французским вином, а перед едой баловала себя бокалом испанского хереса. Она любила крепкий кофе, миндальные круассаны и ненавидела овощи.
Тем временем в комнату вошла Надия:
– Простите, что помешала.
– Ничего страшного. Ты отлично управляешься с моей матерью. Посмотри, она тебе улыбается.
– Моя бабушка была такой же. Я привыкла.
– Ты даже не представляешь, как я тебе благодарна.
У Надии в руках был плотный белый конверт, и Клеманс почувствовала, как по спине пробежали мурашки. Только не очередное анонимное послание! Ради бога, только не это!
– Ты не могла бы присмотреть за Мадлен?
Клеманс передала мать Надии и, покинув комнату, вскрыла конверт по пути в кабинет. Вынула сложенный лист бумаги и, прочитав записку, бессильно опустилась на ближайший стул. У нее внутри все оборвалось.
Ты считаешь, твой секрет никто не узнает? Подумай хорошенько.
Глава 17
Марракеш
Викки
Викки смогла заснуть лишь тогда, когда ее окончательно одолела усталость. А спустя пару часов внезапно проснулась от яркого солнца, села в кровати и сжала руками тяжелую голову. Путь домой был долгим. Кузины, казалось, целую вечность прятались под деревьями, дрожа от страха, что Патрис может в любую минуту их обнаружить.
Он стоял на террасе, напряженно оглядывая сад зоркими глазами. Мимо прижавшихся к земле девушек прокрался вислоухий кот с острой мордой и, фыркнув, выкатился из кустов на заросшую высокой травой лужайку. Должно быть, этот кот и привлек внимание Патриса своими криками.
Викки видела Патриса сквозь просвет в кустах. Он не двинулся с места, а продолжил стоять, всматриваясь в окутанный тьмой сад.
Хотя, конечно, если бы он заметил, что кто-то следит за ним из укрытия, то непременно спустился бы, чтобы обшарить сад. Ведь так? Второй мужчина окликнул его из дома, однако Викки не смогла разобрать, о чем идет речь. Она увидела, что после секундного колебания Патрис шагнул вперед и обвел кусты лучом фонаря, устремив напряженный взгляд в темноту. Но потом его снова позвал второй мужчина, и Патрис поспешно вернулся в дом. В комнате зажегся свет.
А несколько минут спустя девушки увидели, как Патрис с подельником выволакивают тело Джимми из комнаты. Когда послышался рев мотора отъезжающего на большой скорости автомобиля, Викки со стоном согнулась пополам.
– Пошли! – Беа потянула кузину за рукав.
– Погоди! Это, возможно, ловушка.
Девушки выждали какое-то время, после чего на неверных ногах бросились к дыре в заборе и, обдирая в кровь руки и ноги, пролезли через нее. После чего примерно с час, держась друг за друга и обливаясь слезами, шли по дороге, пока уже на рассвете их не подобрал грузовичок с фруктами, направлявшийся в центр Марракеша. Водитель высадил девушек неподалеку от площади, и они бросились домой, благодаря Господа, что все мучения остались позади.
Но мучения не остались позади. Джимми был мертв. Убит.
Передвинувшись на край кровати, Викки перевернулась и спустила ноги на пол. Перед ее мысленным взором снова возникло скрюченное тело Джимми. Викки зажмурилась. Джимми. Мертвый. Но почему? Если бы она не видела все своими глазами, то никогда не поверила бы.
Викки сделала глубокий вдох. И о чем они только думали?! Беа права: залезать в чужой сад оказалось форменным безумием. Нужно было просто перебросить альбом через стену. Викки бросила взгляд на свои сломанные ногти, затем обследовала царапины на запястьях и предплечьях. Эх, перевести бы часы назад! Но об этом можно только мечтать. Единственное, что им остается, – поскорее убраться из Марракеша. Другого выхода нет.
Преодолевая похмельную тошноту, Викки осторожно переступила через груду грязной одежды на полу. Затем потрясла за плечо Беатрис. Та сразу проснулась и уставилась на кузину.
– И что, блин, нам теперь делать?! – прошептала Беа.
У нее размазалась тушь под глазами, и вообще Беа выглядела так, будто всю ночь отрывалась на разгульной вечеринке.
Оцепенев от страха, Викки присела на край кровати кузины:
– Нам придется уехать
