— Он! Точно говорю, он. Тугодум — по прозвищу.
— Так, так. Теперь надо выяснить обстоятельства, при которых все это оставлено в траве. Придется послать за ребятишками.
Через некоторое время у двери кабинета председателя стояли двое ребят — Миша Сучков и Валька Силкин.
— Ну, иди! — подталкивал Валька товарища.
— Нет, ты иди первым! — пятился от двери Миша. Мальчик он был смирный и способный, не озорник. — Ты натворил, ты и входи сначала.
Дверь открылась. На пороге стоял Петр Кузьмич.
— Давайте, давайте, ребята. Вы мне очень, очень нужны. Без вас тут вопроса решить нельзя.
Валька вошел и снял фуражку, попробовал пригладить вихорок на голове над виском, но вихорок не подчинился. Курносенькое озорное лицо с острыми глазками обратилось к окну так, будто пришел Валька по особо важному делу и ждет начала разговора.
Миша хотел сначала спросить, как взрослый: по какому, дескать, случаю вызвали, по шмыгнул тонким носиком, помялся на месте, держа перед собою в опущенных руках фуражку, и сказал:
— Пришли.
Петр Кузьмич улыбался одними главами и смотрел на ребят. Было им лет по двенадцати, не больше.
— Вот что, ребятки, — начал он. — Все, что мы будем здесь говорить, должно остаться тайной. Ни один человек не должен знать о нашем разговоре. — Ребятишки навострились и смотрели уже прямо на Петра Кузьмича. — Первое дело: в каком классе учитесь?
— В четвертом, — вполголоса, будто по секрету, ответили оба сразу.
— Хорошо — уже большие, можно доверить. А отметки как?
— Пятерки, — с достоинством ответил Миша.
А Валька молчал.
— А у тебя?
— По арифметике… тройка.
— Э-э! Как же это так?
Валька посмотрел на пол, увидел там сучок, потрогал его носком чувяка и не ответил. Миша счел бестактным молчание товарища и сказал:
— Он арифметику знает. Только на контрольной записал неправильно условие. Надо было: «Один паровоз вышел со станции А, а другой со станции Б», а он записал: «Паровоз вышел со станции А, а пароход — со станции Б». Пока он думал, на каком расстоянии встретился паровоз с пароходом, время прошло. Так, Валька?
— А тебя спрашивают? Лезет тоже, — недовольно проговорил тот. — А может, железная дорога была вдоль канала Волга — Дон? Ты почем знаешь?
— Так то ж задача, — возразил Миша.
— А канал — это тебе не задача?
— Ну не арифметика же?
— Ну и не лезь!
Спор заходил уже всерьез. Петр Кузьмич счел нужным прервать их.
— А теперь давайте о деле поговорим. Спорить нам нечего: и задачу надо записывать правильно, и на канале все может быть. Оба вы правы. — Ребятишки посмотрели друг на друга уже примирительно, а он вдруг спросил: — Как же вы нашли корзинки?
— В траве, — ответил Миша.
— Это ни о чем не говорит. Расскажите подробно: как шли, куда шли, за чем шли, кто встречался на пути. Все расскажите. Но чтобы после — молчок. Поняли?
— Рассказывай ты, Миша.
— Ишь, какой! Ты же сказал Сид… Ох! — встрепенулся Миша и испуганно посмотрел на товарища. — Ты и рассказывай.
— А кто сказал: давай отнесем корзинки в правление? Ты? Или кто?
— Ладно. Рассказывай ты, Миша, — обратился Петр Кузьмич.
— Ну… пошли мы с Валькой утром рано на подсолнух — дополоть свои паюшки.
— До солнышка, — добавил Валька.
— Идем — себе и идем. Тут Валька и говорит: «Давай, — говорит, — сходим на речку, посмотрим наши верши, — может, рыба попалась».
— Нет, ты первый сказал: «Рыбки бы теперь поймать!», а про верши это я уже потом, после. Ты сказал: «Рыбки бы», а я сказал: «Днем опрыскиватель пойдет по подсолнухам, а дополоть надо раньше».
— А я-то тебе не говорил, что раз на работу идем, то не до рыбы? — спрашивал Миша. — Что я — лодырь, что ли?
— Ну и я не лодырь. Двадцать трудодней имею.
— Похвалился! У меня двадцать три, а молчу.
— Ну, рассказывай ты, Валя, — сказал Петр Кузьмич, всеми силами стараясь сохранить серьезный вид, хотя это было очень трудно.
— Пришли мы к мосту, — начал теперь Валька. — Видим: бежит с коромыслом Сидор Фомич. Бежи-ит, тру-си-ит! Трух-трух-трух-трух… — Он немного помолчал, — Вчера же на наряде все ломали голову, как бы управиться с сеном и подсолнух дополоть — барометр на дождь пошел, — а он бежит на базар. Бежит себе, и ему не совестно.
— Это я сказал так: «Бежит себе, и ему не совестно», — перебил Миша.
— Да ладно! — отмахнулся Валька. — Ну, шел он и все оглядывался. Мы и думаем: «Бессовестный! Люди — на работу, а он — на базар». Так ведь, Мишка?
— Так.
— Тут я и говорю… — Валька замялся, пристально посмотрел на Мишу, потом на Петра Кузьмича, и лицо его почему-то стало виноватым. Он понизил голос и совсем уже тихо сказал: — Говорю: «Давай корзинки отнесем в правление…» И…
— Стой, стой, Валя! Что-то тут немножко не так. Значит, отняли корзины? — будто ужаснулся Петр Кузьмич.
Миша подвинулся вплотную к Вальке и, слегка толкнув его локтем, сказал:
— Все равно, Валька, узнают. Раз по секрету разговор, то… Раз уж оба придумали, то оба и отвечать давай..
И вдруг Валька оживился, заволновался, вихорок его задрожал, и он быстро заговорил:
— Мы и думаем: «Давай вернем его на работу».. Так., Мишка? — Тот кивнул головой утвердительно. — Поравнялся он с нами, мы ему и говорим: «Дядя Сидор! А бригадир сейчас поскакал на базар и говорит: „Поеду посмотрю, кто из симулянтов подрывает скирдование сена“». Тут Сидор Фомич остановился и спросил: «Правда?» А мы и говорим: а председатель, мол, сейчас собирается ехать в город — линейка уже запряжена. Сказали мы так и вроде пошли на подсолнух, а сами сели в кустах. Постоял, постоял он и вернулся. Только прошел немного и опять стал. Он же думал как: на базар пойти — там бригадир, вернуться обратно — председатель на линейке встретит. Тогда он сошел в траву, поставил там корзины и пошел домой через сады. Ну, тут мы и говорим: «Давай отнесем в правление». — Валька вытер фуражкой выступивший пот и сконфуженно закончил: — Раз виноваты, то, значит, виноваты. Мы больше не будем.
— Теперь все ясно, — сказал Петр Кузьмич. Он серьезно посмотрел на ребят, встал, подошел к ним, положил ладонь на плечо Миши, потрепал легонько вихорок Вали и сказал: — Я никому не скажу. Но вы больше так не делайте. Не надо, ребята, обманывать. А — рыбу ловите, вам ловить полагается. Идет сейчас рыба-то?
— Все больше — линь, — ответил Миша.
— И плотва пошла хорошо, — добавил Валька. — Да все нам как-то некогда.
— Работа. Прополочная, — степенно закончил Миша.
…Все это я записал со слов самого Петра Кузьмича.
В тот вечер, совсем в сумерках, мы сидели с ним вдвоем в его кабинете, и он рассказал мне о ребятишках и их находке. Свой рассказ он закончил так:
— А все-таки важно то, что Сидор Фомич шел на базар не с чистой совестью… Не пожелал встречи с бригадиром или с председателем. Это очень важно.
Мы уже собрались уходить, как в дверь кто-то осторожно постучал.
— Войдите, — откликнулся Петр Кузьмич.
В кабинет вошел Сидор Фомич.
— Добрый вечер! — угрюмовато поздоровался он.
— Добрый вечер! — приветливо ответил Петр Кузьмич. — Садитесь, Сидор Фомич.
Но Сидор Фомич не сел, а переминался с ноги на ногу, не решаясь начать разговор. Крепкий на вид, с украинскими усами, чисто выбритый, с редкой проседью в рыжеватых волосах, он сначала почесал висок, медленно повел плечами, легонько крякнул и без обиняков сказал:
— Значит, лук-то украли… В объявлении не обозначен.
— Так это ваше все? — будто удивился Петр Кузьмич. — Что же раньше не зашли?
— И зашел бы, да… народ тут кругом. Думаю, вечерком схожу. — Он себя чувствовал явно неудобно: то рассматривал стены, то вдруг заглядывал в окно, хотя на улице ничего нельзя было разобрать в темноте. — Значит, лук пропал? А его там два килограмма — рублей на тридцать будет…
— Нет, не пропал. Жалеючи вас, я про лук-то никому не сказал. Все же неудобно: горячая пора в колхозе, а вы — на базар.
— А что ж тут такого? — возразил без особой силы Сидор Фомич. — Я к двенадцати часам дня был бы на работе. Как часы был бы.
— Выходит так — одни будут работать с утра, а другие с половины дня. Так, что ли?
— Продухция… — неопределенно произнес Сидор Фомич. — Огородное дело, как бы сказать, требует.
— А работать в колхозе?
— Мы работаем. Выполняем, как полагается. Сто пятьдесят трудодней за прошлый год имею. Но без овоща нам никак нельзя.
Удивительным мне показалось тогда, что Петр Кузьмич не возражал Сидору Фомичу, хотя можно было бы говорить и о производительности труда и о многом другом. Он только спрашивал.
— А так, между нами говоря, Сидор Фомич: рублей на сто с лишним будет продуктов в двух корзинах?
