Я уже не помню, когда спал. Не самоистязание. Но дни, ночи, рассветы, закаты — мой casual растянулся в одно бело-серое полотно без осознанных действий. Гуляю по Стамбулу, держась Босфора. Покупаю в магазинах апельсины. По две штуки. Очищаю их, складывая кожуру в карманы куртки, съедаю медленно, четвертинка за четвертинкой. Никаких ощущений. Жизнь вне философий. Я выпиваю рассвет до дна, влюбляюсь в чужие бесконечности, но так боюсь забыть терпкий вкус голоса Мирумир. Не смотрю на часы. Ненавижу их. Они измеряют то, что беспощадно. Набрасываю кистью ночных дождей ее образ. Получается. Но он быстро смывается. Остаются лишь знакомые черты в лужице на асфальте…
Когда мне грустно, я избегаю лифтов. В них болезненное время замирает, делается вязким, а перерывы между крушениями становятся до обидного мимолетными. Кажется, что вот-вот произойдет очередной обвал, тогда как еще не пережит предыдущий. Мирумир назвала лифт моего (нашего?) дома «философским». Из-за надписи, которую незнакомый страдалец вывел на стене баллончиком красной краски. «Я выбрал жизнь, стоя на подоконнике…» Она всегда читала эти слова вслух, после чего поднимала голову вверх и смотрела на отсчет цифр-этажей. Ей никогда не нужны были зонты. «Ну что за глупость?!» Мирумир любила ощущать капли дождя, стекающие вдоль позвоночника…
Последняя четвертинка апельсина. И до следующего магазина примерно три десятка шагов. Апельсины — это неспроста. Цвет, запах воспоминаний. Помню ее непрестанно улыбающейся, когда в порыве баловства я катал апельсин по ее спине. Потом мы съедали оранжевое чудо, кусочки кожуры терялись в складках смятых простыней, кисло-сладкий сок стекал по нашим подбородкам, оставляя липкие с горчинкой следы… Такое было? Или я всё выдумал?..
* * *
…Размениваю сегодня на завтра. Пальцы на запястье — пульс Босфора. Вино и чувство вины. Перед собою. Я прячусь от жизни. От настоящего и будущего. Нахожусь в своем пространстве, где слова — пустые звуковые вибрации, а чувства запутались в узелки. Мне достаточно весеннего солнца, домашнего вина, моих сигарет и воспоминаний. Они всплывают со дна океана прошлого, покрывая мои мысли соленым покровом пустой боли. Пустая боль, присущая больным синдромом Прошлого, не болезненна. Она лишь сжимает желудок, учащает ритм сердца… Во мне нет ничего, кроме воспоминаний. Пустота в реальности. Я открыл для себя Босфор по-новому. Все, что было связано с тем временем, стерто из памяти. Стереть все остальное пока не удается. Пустота в настоящем заполняется исключительно прошлым. Первый шаг к преодолению прошлого — это заполненное будущим настоящее…
* * *
…Перегоревшие лампочки в прихожей, мокрое полотенце после душа, забытый бритвенный станок, остывший чай с ароматом желания жить, джинсы на голое тело, обветренные морским ветром губы. Я ухожу из дома, не успев в нем появиться. Время без солнца, замерший секундомер веры, ночь крошится звездной пылью на ресницы, и я перебираю четки воспоминаний. Воспоминания со временем вырастают в значимости. Но и отчаяние, к сожалению, растет. Безвозвратность пугает, хотя и с ней многие примирялись, примиряются… Я хочу вернуть тебя…
Теперь вместо «Кента» покупаю «Мальборо». Самая большая внешняя перемена. Обращен в себя. Странно, но я ни с кем не хочу делиться переживаниями. Неотвеченные звонки на мобильном, непрочитанные имейлы, эсэмэсы. Не ищу друзей. Нет желания с кем-либо разговаривать. Молчать. Молчать. Молчать. Эгоизм в боли.
Мама звонит из Анкары. Родной голос в докладе автоответчика. Прослушиваю его ежедневно. Все-таки радуюсь, когда мужской голос «Панасоника» уведомляет о наличии «new mes-sage». Сейчас в привычном треске междугороднего звонка заговорит она. Все пять сообщений от мамы, и в каждом из них хотя бы два «Merak ediyorum, oğlum»[61]. Что мне ответить? «Ben iyiyim, annecim»[62]. Для успокоения близких нужно врать. Мне так хочется обмануть себя самого: «Don't worry, Светусвет, она уехала всего на день, завтра вернется. И что это ты развел панику?» Язык не поворачивается, и сердце отторгает неправду…
Задумчивые шаги вдоль опустевших дорог, мимо одурманенных трансвеститов, шумных дискобаров, пыльных газонов, дворняг с печальными глазами. Иногда я даже смеюсь, когда пытаюсь взглянуть на себя со стороны. Ну чем не эмо-бой? Здоровый мужик с небритой мордой, взлохмаченными волосами, кислой рожей. Хотя, стоп! Вроде у эмо-боев как раз выбритые лица, да и страдают они поглобальнее. Но все равно, в любовных страданиях мы всегда походим на подростков…
Удивительно, я еще не разучился шутить, смеяться. Непоколебимая ли это надежда или защитная реакция психики? Отец мне всегда цитировал кого-то из великих, если я сомневался в правильности выбора. «Следуй своей дорогой, и пусть люди говорят что угодно»…
Неожиданно потянуло домой. На обратной дороге почему-то вспомнил свой первый секс. С овдовевшей полькой-соседкой плотного телосложения, необыкновенно белокожей, с выдающимися грудями. С ней я чувствовал себя таким опытным самцом, что даже не замечал собственной неуклюжести. Хм, оказывается, наша тяга к самообману появляется еще до так называемого взрослого возраста… Устал идти. Эй, такси!
19
…Засохшие фиолетовые тюльпаны в вазе без воды, телевизор в режиме «mute», гибнут надежды, растаял лед в стакане минералки, глупые трусы в серо-желтую полоску, ни цента внутренней свободы, спутанный ею пасьянс на стеклянном столике, страх перед лестницами. Я абсолютно убежден в том, что из множества слов не сложить прикосновения. Сопли — это не по-мужски. Что поделаешь? Восточный народ — народ эмоциональный…
Затасканный калека айпод под подушкой. Челентано с акцентом надрывается на тему: «Я тебя люблю». Ну не воспринимаю я итальянца, поющего на русском, как, впрочем, и Сердара Ортаджа, вопрошающего на великом и могучем у жизни: «…ну почему так сложна ты». Под мою брань айпод утрачивает последние капли зарядки. Умолкает. К лучшему. Звуки не воспринимаю…
Говорят, в любви мужчина должен дарить женщине не только цветы, но и ощущение того, что у них всё только-только начинается. Как-то Мирумир мне сказала: «С тобою хочу обнулить счетчики…» Верил, верю ее словам. Но внутри разъедает страх: вдруг она не вернётся? Не вернётся и закрепит решение хладнокровной записью в дневнике: «Я еще полна остатками бессмысленной любви. Надеюсь, они со временем смоются»…
Купил путеводитель по Москве. Сорок лир с полупустой кредитки — и для чего? Почему-то турки Москву воспринимают с трудом. Другая планета, где всё иначе. Там никто не пользуется желтыми такси! Взмахнешь рукой, и остановится одна из проезжающих машин, водителя которой почему-то называют «бомбилой». Там беспризорные собаки катаются на метро, там соревнуются в брендах, там читают много книг, там безумно красивые девушки. И еще, как говорила Миру-мир, там «до сих пор не верят слезам». Я не понимаю Москву, но хочу в ней разобраться…
Поехать бы в Кемер, поваляться на солнце, обгореть на одно плечо, вдоволь натрахаться с какой-нибудь одинокой туристкой и забыть о том, что обильные возлияния чреваты расстройством желудка. Почему я не могу поступить так, как поступают многие? Когда грустно, тянет на мейнстрим. Туда, где не нужно думать. Смотришь, смеешься или плачешь, и никакого анализа…
Пора вставать. Приму холодный душ, схожу в «Старбакс» за обжигающим кофе, опять ничего не поем, покурю на пустой желудок, обругаю старушку со второго, вечно оставляющую пакет с мусором у выхода из подъезда. Жизнь есть жизнь… Ну не могу я так, как все! Люблю… Прилив нежности накатывает где-то в районе набережной…
…Чищу зубы без щетки, доедаю яблоки без кожуры, сдуваю пыль с прошлогодних эсэмэсов, замачиваю черные носки в зеленом тазу, переустанавливаю свежий Windows, присматриваюсь к заумным айфонам, хотя и они мне совершенно не нужны. Занимаюсь чем угодно, кроме полезного.
Этот период я назвал «переинсталляцией». Время, когда не знаешь, чего ждать, пресыщен сексом, не ищешь философии, да и нет сил облачать чувства в слова. По телу бегают мурашки простуды, на ногах отросли когти, майка пропитана сигаретным дыханием, щетина оставляет катышки на ситцевой наволочке, пространство жизни ограничено одной комнатой и ортакёевской пристанью.
Телефоны с трудом выдерживают бомбардировки с позиций мамы, шефа, бывших, но не забытых, и бывших, но уже давно стертых из доступных мне памятей (собственной, мобильного, органайзера). Звонки от кого угодно, кроме нее. Это не закон подлости, не власть обстоятельств. Скорее — безумие безумных. В любви невозможно сохранять рассудительность. Думаю, термин «крышу сносит» придумали для описания влюбленности…
