одно колено и с жаром поцеловал край её платья. Она улыбнулась и сказала мне:
— Я была уверена, что ты меня не выдашь римлянам.
— И будь уверена, что ты выйдешь из этого дома только по своему доброму желанию, хотя бы все легионы Цезаря вошли в него с огнём и мечом. Наступит день, — и я чувствую, что это будет скоро, — когда я верну тебя в объятия твоего отца с десятью тысячами воинов в виде провожатых и с орлами легионов в виде трофеев... Но позволь мне предложить тебе один вопрос: каким образом очутилась ты на берегу Сены?
— Очень просто. Цезарь с десятью легионами ведёт с нашим народом самую опустошительную войну. Легионы эти то нападают массой на наши соединённые силы, то разделяются и идут по долинам, по ущельям, жгут деревни, режут стада, убивают даже женщин и детей и охотятся за людьми по болотам с собаками, которых кормят человеческой кровью. Только моему отцу удалось с несколькими всадниками обмануть хитрость жестоких охотников. Двадцать раз римляне думали, что уже окружили его в лесу, но окружённое место всегда оказывалось пустым. Двадцать раз Цезарю приносили голову, но голова всегда оказывалась не принадлежавшей Амбиориксу. Римляне выходят из себя, и Цезарь, чтобы дать отдых своим войскам, сделал воззвание к разбойникам, зарейнским германцам, и натравил их на нашу землю. В один из этих ужасных набегов я как-то отделилась от отца, которого травили, как волка, и поступила также по-волчьи: вернулась к линии загонщиков, прорвала цепь и ускакала. Со мной было человек двенадцать всадников; но лошади их пали от усталости, а потом умерли и люди. Последний из моих спутников сложил свои кости за день езды отсюда. Как уж я добралась до того места, где ты меня видел в первый раз, я до сих пор не знаю. Я выбирала лесные дороги, избегала жилых мест, ехала только по ночам и днём спала в какой-нибудь чащобе, питаясь дикими плодами, корнями и лесными ягодами. И если я не встретила ни римского патруля, ни латинского шпиона, ни галльского предателя, то в этом вижу только покровительство богов. Твои люди сочли меня за вора, — могла ли я не вступить с ними в спор? Почём я знала, были ли это честные галлы или изменники, продавшиеся римлянам? Остальное тебе известно. Ты не выдашь меня римлянам, но если присутствие под твоей кровлей дочери Амбиорикса может навлечь на тебя грозу римлян, то прикажи проводить меня к карнутам.
Я взял её правую руку и, призвав богов в свидетели, поклялся защищать её до последней капли крови.
— Знай, что ты полная хозяйка в этом доме. Моя мать принимает тебя у себя. Из области вечного блаженства, куда она отправилась добровольно, чтобы соединиться с супругом-героем, она окажет тебе покровительство и спасёт тебя. Тут ты всего скорее получишь известия о твоём отце. Я уверен, что очень скоро в наших долинах послышится призывная труба и ты увидишь, как мы схватимся за оружие, чтобы отстоять свободу всей Галлии.
Между нами было решено никому не говорить о её происхождении и имени. Она должна была навсегда остаться Негаленой, приехавшей к нам искать убежища и принести жертву на могиле моей матери. Чтобы дать ей больше свободы, я переселился в деревню, в другой дом. С тех пор она стала жить, как дочь паризского всадника, одеваясь в платья моей матери, распределяя обязанности служанок в доме и наблюдая за полевыми работами.
Мне казалось, что моя дорогая мать вернулась оживить наш старый дом. Добрый гений вернул счастье в Альбу. Прах наших предков должен был радоваться, и, хотя осень уже наступила и дни стали короче, но с моих соломенных крыш мне улыбалась весна. Я избегал подходить к дверям отцовского дома, и тем не менее, очень часто оказывался подле них. Амбиорига не избегала меня, и я зачастую заставал её в дверях дома, в длинном платье, обрисовывавшем её молодую фигуру, с распущенными по плечам белокурыми волосами. Она смотрела или на далёкий горизонт или весело любовалась на возвращавшийся с поля скот, побрякивавший бронзовыми колокольчиками под звуки пастушьего рожка. Часто я заставал её на каменной скамье около дома, с очевидным удовольствием оттачивавшей мечи и концы копий. Нередко она ходила в конюшни и белой рукой своей похлопывала по лошадям, называя их по именам. Кони радостно ржали, чувствуя, что их треплет рука воина и в то же время рука женщины.
Всадники и конюхи почтительно кланялись ей, крестьяне провожали её добрыми пожеланиями. Ока была вежлива с одними и ласкова с другими, но её никогда не покидал величественный вид истинной царицы.
— Боги дали нам другую Эпониму, — говорили все.
Один из моих всадников был тяжело ранен кабаном. Амбиорига отправилась при лунном свете на опушку леса, набрала каких-то таинственных растений, растёрла их и приложила к ране, произнося заклинания. Через неделю человек, проспавши трое суток, встал и уже был готов отправиться на новую охоту. С этого дня всё население позволило бы убить себя за Негалену.
Мы проводили долгие часы перед дверью нашего дома, разговаривая о подвигах её отца, о бедствиях галлов и о будущем возмездии. Однажды вечером, в то время как я проходил мимо дома, она вышла и взяла меня за руку. Она была бледна и страшно взволнована. Глаза её, неестественно расширенные, точно видели что-то во мраке. — Смотри! — сказала она.
Я ничего не видел.
— Видишь ты этого человека громадного роста, завёрнутого в кожу зубра, что скачет на взмыленном коне? Его преследует пятьсот всадников в низеньких шлемах... Его останавливает громадная река, и он попадётся им... Ах, нет! Слава богам... Он увернулся от них!.. Волны принимают его, как своего дорогого сына и переносят на другой берег... Проклятые остановились и копьями пробуют глубину реки...
Она замолчала, тяжело дыша. Потом дыхание её стало спокойнее; придя в себя, она удивилась, что держит меня за руку, и проговорила:
— Амбиорикс избавился от страшной опасности... Не здесь, а там... далеко, за лесами и горами... Теперь, в настоящую минуту, он в безопасности.
Тут я понял, что она обладает чем-то сверхъестественным, что глаза её видят то, чего не видят обыкновенные смертные.
В другой раз я застал её в слезах.
— Неужели ты не видишь? — сказала она. — Громадный костёр перед очень высоким городом... На этом костре к столбу привязан человек... По виду он похож на храброго воина, и по одежде, хотя и изодранной в клочья, его можно принять за галльского вождя... Его окружают римские легионы, выстроенные
