нежную кожу, превращая ту в белый мрамор. Настоящее произведение искусства, которым разрешено любоваться лишь избранным.
Жена доверчиво льнет ко мне, пока я верным псом сторожу ее сон, просматривая переписку. Охреневаю настолько, что еле сдерживаю ругательства.
Оказывается, с какими любопытными персонажами «дружит» моя глупышка Чип.
И ведь не сказала ни слова, что какие-то моральные уроды устроили ей самый настоящий прессинг. То, в каких выражениях обещают поступить с ней самой, с ее семьей, подругами и даже — опа! — с бывшим мужем, тянет на уголовку.
Делаю скрины, пересылаю себе в сообщения и, аккуратно убрав цепкие пальчики с груди, тихо выхожу на балкон.
Шум моря без полифонии звуков слышится громче. Пляж пустынен, ведь в это время город крепко спит.
Мое прекрасное несчастье тоже вымоталось за день, а мне походу предстоит бессонная ночь.
Город засыпает, просыпается мафия.
Андрей Волков берет трубку со второго гудка.
— Слушаю. — Судя по голосу бывшего одноклассника, Волков еще и не ложился.
— Привет, Андрюх. Извини, что дергаю в такое время.
— Да нормально всё, привык уже, — усмехается в трубку.
— На дежурстве сейчас?
— Ну почти. В рейде сегодня. Гребаных кладменов ловим, чтоб блять передохли они все разом, — Андрей чертыхается, а до меня доходит.
— Погоди, так ты ушел что ли из убойного?
— Соболь, ну ты б еще спустя сто лет меня набрал. Давно уж. В наркоконтроле тружусь четвертый год, капитана вот недавно дали.
— Мои поздравления.
— Служу России, — хмыкает Волков. — Колись давай, чего не спится в ночь глухую? Не ври, что соскучился и голос мой хотел услышать. Я по девочкам онли.
— Подъеб засчитан. Как был ты, Андрюха, язвой, так и остался, — посмеиваюсь. Повернув голову, смотрю на спящую жену и перехожу к делу. — Просьба у меня к тебе есть. Юльке, жене моей…
— Так ты женился что ли, Соболь?! И молчал, жучара! — перебивает Волков.
— Развелся уже, Андрей.
В трубке провисает тишина.
— Плавали, знаем. Ладно, всяко в жизни бывает. Так чего там с женой произошло?
— Да дяденьки уж больно интересные набаяривают… недели две уже. — По старой привычке обшариваю карманы на предмет никотинового допинга и, не найдя, тихо чертыхаюсь. — Обещают то ноги переломать, то лицо порезать, то в лес вывезти и закопать заживо…
— Смотри-ка, какие затейники. На сто девятнадцатую прям нарываются, а в худшем случае и на сто пятую часть вторая пункт ж… Жопа получается. Прости, друг, профдеформация.
— Да, до жопы лучше не доводить. Я тебе скину номера, переписку, может, выйдет чего накопать. Сам бы потом с ними переговорил… — Тру переносицу.
Голова тут же взрывается от боли. Под носом становится горячо. Да твою мать!
— Погоди, Андрюх, — прошу шепотом, а сам тихо пробираюсь мимо спящей жены в ванную, прихватываю полотенце. Льда бы раздобыть.
— Мир? — еле слышный шепот.
Подхожу к Юле. Спит, свернувшись калачиком на огромной кровати. Хрупкая такая, беззащитная, что аж сердце щемит. Поправляю давно сползшее покрывало, пряча от лунного света.
И только собираюсь вернуться на балкон, как снова шепот:
— Не уходи, пожалуйста.
— Всё хорошо, Юль. Спи, я рядом, — говорю ей тихо на ушко.
В трубке слышу смешок Волкова. Прикрыв дверь на балкон, возвращаюсь к нашему разговору:
— Я тебе переслал всё. Если что найдешь, я на связи.
— Добро. Прогоним по базе. Отзвонюсь.
— Должен буду, Андрюх. — Прижимаю к носу полотенце.
— На свадьбу вторую хоть пригласишь? — Волков хохочет, и я почему-то тоже улыбаюсь, представив, как вытянется лицо Людмилы Ивановны, вынужденной примерить статус дважды свекрови с одним и тем же зятем. — Ладно, бывай.
После разговора, сидя на краю кровати, размышляю над вопросом.
Как же так вышло, что в современном мире роль мужчины сместилась с защитника, на агрессора. И направлена это агрессия не на внешнего врага, а на того, кого он когда-то обещал защищать ценой собственной жизни. На ту, что могла бы дать жизнь его же детям. Что берегла семейный очаг, ждала по ночам после командировок, старалась угодить, а потом роняла горькие слезы, думая, что он не слышит.
Как же так вышло, что я не смог уберечь свою женщину от мудаков?
Обидела она тебя? Гордость задела недоверием? А ты что сделал?
Может, нашел ты свои яйца и смог ей объяснить весь тот пиздец, что произошел с вами в злополучном номере гостиницы? Может, это не ты решил наказать строптивую жену, молчанием? Быть, мать его, выше разборок и бессмысленных оправданий.
Если верит, то верит до конца. Так ведь ты решил тогда, да? И ничего не сказал.
А надо было говорить, говорить, блять, пока язык не сотрется. Бороться с недоверием на корню, рубить этот чертов сорняк.
И, может, только тогда удалось бы спасти брак. И не было бы тогда чувства вины, не было бы впустую спущено три года на одну только работу, не было бы вереницы девиц в постели… и ни одной стоящей. Бабочки-однодневки.
А что было бы… уже не узнать. Но вот точно, чего бы я не допустил, будь рядом, так это охуевших в край мужиков, поверивших в себя.
13.1
Осторожный стук в дверь, прекращает поток мыслей. Тихо выхожу из номера и со специально обученным человечком просматриваю записи с камер в лобби.
Еще не все дела на сегодня закончены.
Утро встречаю в компании двойного американо без сахара. А хотелось бы в объятиях жены, так заманчиво вчера уговаривавшей ее поцеловать. Удержался ценой последней нервной клетки. Инфа сотка, еще бы парочка таких взглядов и закушенная губка, к чертям собачьим полетел бы весь контроль.
Слупил бы в секунду трусики и оттрахал здесь же, у стенки, так, чтобы ноги потом не держали.
Представив эту картинку, чувствую, как жизнь возвращается к определенным частям тела, не смотря не смертельную усталость. В глаза будто песка насыпали, виски ломит. А
