Остап, быстро шагавший по узкому плиточному тротуару, испытывал странное чувство. Ему казалось, что время удивительным образом вернулось назад, и он идёт не на заранее обусловленную явку, а слушать лекции в политехнику.
Сейчас, петляя узкими, ещё средневековыми улочками города, парень с особой остротой чувствовал, что если бы не война, то он ходил бы здесь в студенческой фуражке и наверняка не только посещал занятия, а порой, держа в руке букетик фиалок, спешил бы на свидание с дивчиной.
Но время настало другое. Фиалки были лишними, да к тому же и сельская маринарка несколько выделяла Остапа из общего потока пешеходов, заставляя парня думать не о несостоявшихся студиях, а о том, чтоб побыстрее добраться к памятнику Мицкевича, где ему предстояло встретиться со связником.
Выйдя наконец к нужному месту, Остап ещё издали заметил такого же, как и он сам, юнца, который, держа в руках газету «Правда», топтался у памятника, время от времени поглядывая по сторонам. Чуть повременив, Остап подошёл к нему сзади и негромко, так чтоб не слыхали другие, поинтересовался:
— Правда это файна[112] газета?
Юноша повернулся, без видимого удивления внимательно посмотрел на Остапа, а потом, демонстративно свернув газету в трубочку, спросил:
— Я, полагаю, пан студент?
— Так, политехники, — подтвердил Остап и, словно извиняясь за свой вид, слегка развёл руками.
— Понимаю… — юноша улыбнулся. — Идите за мной.
Едва слышно насвистывая «Милонгу», он не спеша пошёл вдоль витрин, и Остап, выждав немного, зашагал следом. Так они миновали центр и, попетляв вокруг Высокого Замка, вошли в маленький дворик, куда выходили двери нескольких то ли квартир, то ли просто каких-то помещений. Юноша молча показал рукой на одну из дверей и нырнул назад во входную браму[113], а Остап, поднявшись по ступенькам, нарочито раздельно, стукнул три раза и, не ожидая ответа, вошёл в темноватый коридор.
Помещение, в котором очутился Остап, имело неприветливый вид. Пустое, почти лишённое мебели, если не брать во внимание стола и двух стульев, оно из-за высоких тёмных панелей выглядело хмуро. Пока парень осматривался, сбоку от него открылась неприметная, скрытая швами панели дверца, и в комнату вошёл человек.
Остап повернулся и, прямо-таки физически ощутив на себе пристальный взгляд хозяина, доложил:
— Я Левко. Прибув за наказом[114].
— Витаю[115] тебя, друже Левко, — взгляд хозяина слегка потеплел, и он представился: — Я Тарас.
— Друже Тарас, — Остап невольно подтянулся. — Меня направил до вас друже Змий, но сейчас мне надо сообщить ему…
— Что, что-то случилось по дороге? — перебил Остапа Тарас.
— Так, — Остап кивнул.
— Выкладывай, — Тарас показал парню на один из приткнувшихся к столу стульев и сел сам.
Собравшись с мыслями и не садясь, а только зачем-то взявшись рукой за спинку стула, Остап выложил:
— В поезде я случайно встретился с поручиком Зенеком и, как было мне приказано раньше, сумел завязать с ним знакомство.
— И что сейчас ты знаешь, где находится этот самый Зенек? — уточнил Тарас.
— Нет, не знаю, — Остап отрицательно качнул головой. — Но мне удалось узнать, что Зенек напрямую связан с майором.
— С каким таким майором? — Тарас внимательно посмотрел на разволновавшегося парня.
Остап догадался, что нужны пояснения и начал:
— В самом конце войны наша боёвка перехватила польскую колонну. Майор, который ею командовал, скрылся и, как оказалось, никуда не ушёл, а остался, и, мало того, я убеждён, что поручик Зенек, за которым я следил лично, подчинён майору.
— Всё передадим, но ты, друже Левко, расскажи подробнее, — и Тарас снова показал Остапу на стул.
* * *
Поручик Зенек сидел на трухлявой колоде и сосредоточенно обстругивал перочинным ножом тонкую веточку. Кора срезалась полосками, а он, машинально срывая пальцами отделившиеся лоскутки, думал о своём.
Ему вспоминалось, как пару дней назад он вышел к перекрёстку с распятием[116] и почти до обеда сидел на обочине, прежде чем рядом с ним остановилась проезжавшая мимо двуколка, а правившей ею возница назвал пароль.
Потом поручик уселся на мягко качнувшееся сиденье, и двуколка покатила сначала просёлком, а позже свернула в лес, и ещё долго её колёса стучали по корневищам, густо пересекавшим петлявшую между деревьями, едва годную для проезда тропу, прежде чем они добрались к поляне, на которой стояли три добротных шалаша.
Как оказалось, в этом укромном лагере жили семь человек. Шестеро жолнежей занимали два крайних шалаша, а в свой, центральный, их командир подпоручик Боцян любезно пригласил Зенека, где для новоприбывшего тут же приготовили место.
Подпоручик вообще сразу начал выказывать Зенеку своё расположение и при первой возможности старался завязать беседу. Вот и сегодня, едва заметив скучающего в одиночестве поручика, он подошёл и, усаживаясь рядом, спросил:
— Пан поручник говорил, что он лётчик?
— Да, а что? — Зенек перестал стругать палочку.
— Наверно, побывали в бою?
— Было, — Зенек вздохнул. — Но всего два раза, первый раз стрелял по немцам прямо на аэродроме, а второй, когда «мессершмитт» подловил в воздухе наш РВД-8.
— РВД-8? — присвистнул Боцян. — Против истребителя?.. И как?
— Как, как? — Зенек зло поджал губы. — Сжёг он нас! Второго пилота убило, а я с парашютом выпрыгнул, так немец, гад такой, за мной ещё и дальше гонялся…
— Понимаю, — Боцян повозился на колоде. — У нас тоже…
— А пан подпоручник в каких частях воевал? — поинтересовался Зенек.
— Двадцать первый бронедивизион. 13 ТКС[117], 8 броневиков, 30 автомашин, — с оттенком гордости перечислил подпоручик.
Зенек уловил эту интонацию и предположил:
— Вероятно, удачней, чем у меня, сложилось?
— Да, броня, есть броня, — согласился Боцян и уточнил: — Нас перед самым началом отсюда под Ченстохов перебросили, потом бои, и 11 сентрября все, кто уцелел, назад на место прежней дислокации вернулись…
— А дальше что, воевать кончили? — прерывая возникшую паузу, спросил Зенек.
— Дальше?.. — Боцян ещё немного помолчал. — Дальше соединили с остатками 81-го бронедивизиона, у них R-35-е и Гочкис Н-35 ещё были, и всех маршем к границе, на Яблоницу…
— А почему пан подпоручник сразу, как всё решилось, в Румынию не ушёл? — удивился Зенек.
— Да потому, — Боцян чертыхнулся, — что ранили меня. Пока вылежался… А тут Советы пришли, ну я и в лес…
