— Да что ж вы, мужики, за дураки такие? — выпалила Вера. — Всё в герои лезете, а не думаете, что от того же гвоздика тоже умереть можно!
— Там что, гангрена? — немного испуганно спросил я. — Вроде не похоже, руку не раздуло, нагноилось чуть-чуть, и всё.
— Вот такие “немного” потом санитар в госпитальный отвал выносит. Вместе с конечностью, — решила нагнать на меня побольше страха жена. — Лечиться надо! Гангрены нет, конечно, но флегмона запросто разовьется!
— Так, хватит уже меня стращать! Пуганый! — я решил не сдаваться. Этим, в белых халатах, только волю дай. — Делай перевязку, и все дела. Мне завтра с утра в Кремль. К Сталину, — тихо добавил я.
— Да хоть!.. — Вера осеклась, до не дошло сказанное. — Нет, правда?
— Орден вручать будут, — наконец, похвалился я. А то и слова сказать не дают.
— Поздравляю, Петя, — жена стащила вниз марлевую маску, поцеловала. — Молодец! Но лечиться надо… — она задумалась. — Сейчас, посиди минутку, я скоро вернусь. Надо же тебя к награждению подготовить, а то получится орденоносец безрукий.
Вернулась она довольная, хоть прошла и не минутка, а примерно десять.
— Так, давай мы здесь закончим быстренько и потом съездим в одно место. Мне Николай Нилович свою машину дает, я попросила. Сейчас, руки помою только…, - она что-то делала у меня за спиной, я не видел. Шумела вода из крана, потом зазвенели какие-то железки и мне чем-то спиртовым помазали рану. Один раз, потом и второй. — Сейчас немножко больно будет…
Это она называет “немножко”? Вам когда-нибудь отрезали руку без всякой подготовки? Тогда вы можете понять, что я почувствовал. Не в силах сдерживаться, я зашипел сквозь сомкнутые зубы, но моя любимая не унималась, и, недовольно шикнув на меня, приказала не дергаться и дорезала то, что не успела отчекрыжить с первого раза.
— Всё? — спросил я, не веря своему счастью, когда Вера закончила копаться в моем плече, лить туда что-то ужасное и шипящее (яд, не иначе!) и наложила, наконец, повязку на то, что осталось после ее манипуляций.
— Ой, какие мы нежные, — издеваясь, промолвила та, которой я доверил свою жизнь и судьбу. — Еще укольчик маленький будет. Детский, — добавила она и позвала: — Софья Никитична! Сыворотку сделаете?
Ну подожди, Вера Андреевна! Наступит ночь и отольются кошке мышкины слезы! Ни одного момента издевательств не забуду! За каждый миг отомщу! А за детский укольчик — отдельно. Может, даже не один раз! Но знаете, мне после всех экзекуций и вправду стало легче!
***
Действительно, ехать было недалеко. Адрес сказала Вера, когда мы сели в машину. Не мне, водителю. Меня эти хитромудрые московские названия всегда чем-то пугали. Как хоть в них местные разбираются? Нет, дорогу я найду, не вопрос, мне лишь бы знать в какую сторону идти. А еще лучше — ориентир видеть.
— В университет, на Моховую, — сказала моя ненаглядная, и чуть тише добавила, уже мне: — Там работает Маша, моя знакомая. Они разрабатывают новое лекарство. Как раз твой случай.
Ладно, попробуем чудо-средство. Где наша не пропадала?
— А у меня хвост от этого не вырастет? — поинтересовался я на всякий случай. — Или уши как у зайца?
— Язык только длиннее станет, — не поддержала меня Вера. — Ой, голова я садовая! Про землю забыла! — и, увидев мое недоуменное лицо, объяснила: — Каждый, кто приходит в лабораторию, приносит с собой немного земли. Они там с ней опыты делают.
В итоге мы дважды останавливались, чтобы набрать в бумажные пакетики немного грунта. Жена карандашиком написала на каждом, где взяли это добро. Странный народ эти ученые. Вечно какую-то ерунду непонятную придумают. Иногда, правда, от их усилий полезные вещи получаются. Селедка пряного посола, к примеру. Или сухарики к пиву.
Маша оказалась симпатичной женщиной, пожалуй что помоложе тридцати. Посмотрев на пакетики с землей, она разочарованно вздохнула, мол, центр города изучен неоднократно. Вся эта их лаборатория была заставлена пробирками. В них во всех присутствовало одно и то же: грязноватый осадок на дне и мутная водичка сверху.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— А Георгий Францевич где? — спросила Вера, и тут же объяснила мне: — Это муж Марии Георгиевны, заведует лабораторией.
— А к нему Энгельгардт приехал, Владимир Александрович, с каким-то мужчиной. Кричали сначала друг на друга, теперь охрипли, скорее всего, — спокойно объяснила Маша. Наверное, у наших ученых покричать друг на друга — обычное дело. Ну, лишь бы до мордобоя не дошло, а то кому открытия делать?
— Машенька, я по телефону не стала говорить, но у меня к вам личное дело, — начала обхаживать хозяйку моя жена.
Про личное дело все женщины любят, даже если говорят, что им совсем неинтересно. Вот и молодая ученая не исключение.
— Да, Верочка, слушаю…
И понеслось… Через минуту я отключился, а то так и офонареть можно от этих бесконечных ля-ля-ля. Краем уха уловил только про себя, что вот, прибыл на денечек всего. Очнулся я, когда эта Маша сменила тон с обычного журчания на категорическое “нет”. Так и сказала:
— Я не могу рисковать! У нас ранняя стадия испытаний, на кроликах и крысах. Мы даже на себе еще не испытывали грамицидин!
О, знакомое слово! Мазь с грамицидином я знал, при всяких ранах — первое дело. Любую заразу прибьет враз.
— Интересное слово, “грамицидин”, - вклинился я. — Это что же, лекарство так будет называться?
— Д-да, — почему-то с легким заиканием ответила Маша. Наверное, без ошибок выговаривающий такое военный, хоть и муж хорошей знакомой — явление редкое. Таких ученой общественности за деньги показывают. А тут — живой и не в клетке.
— Это вот из этого, — показал я на сотни, если не тысячи пробирок вокруг нас, — вы его добываете?
— Нет, не совсем, — торопливо объяснила хозяйка. — Мы сеем опасные микроорганизмы на питательные среды, а потом добавляем… — тут на меня посыпались малопонятные слова, но я мужественно кивал, будто понимал. Нет, главное до меня дошло. В почве есть странный микроб, который валит опасные бактерии как из огнемета, а Маша вместе с мужем микроб добыли и теперь из него получают этот самый грамицидин. Но хотят еще сильнее найти, а для этого всех заставляют таскать грунт. Но сколько же незнакомых слов я услышал!
— Я готов, — прервал я Марию Георгиевну. — Испытывайте на мне этот ваш грамицидин эс.
— А почему “эс”? — спросила Вера. — Вроде не было такого в названии.
— Потому что советский, — сказал я. — Я верю, что лекарство будет хорошее.
На испытания позвали Георгия Францевича, который оказался вовсе не старым хрычом с седой бородой, а молодым, чуть старше своей жены. За ним подтянулись и его гости: Владимир Александрович, тоже молодой, хоть и профессор, и Михаил Николаевич, у которого на лбу написано было, что он военный, хоть и одетый в цивильный костюм. Вот этот мужик, постарше меня годами, да и в чине, пожалуй, тоже, присутствовал из одной только вежливости. Чуть оживился он однажды, когда Маша сказала про букву “С” в названии, да и то совсем немного.
Меня помазали мазью (не всего, а только рану) и дали чуточку с собой. А Вера обязалась предоставить результаты эксперимента. Ну, если это такой же грамицидин, как у нас в аптеке продавался, то я и так могу сказать: заживет как на собаке.
***
А потом жена отвезла меня на… новую квартиру. Не совсем квартиру, комнату в коммуналке, которую снимала у эвакуированных. Потому что в общежитии, как она объяснила, жить уже невозможно, там скоро двухэтажные кровати поставят, как в казарме. Вот Вера и сняла жилье. Недалеко, в Борисоглебском переулке. И совсем недорого.
Жену я похвалил. Хоть комната, да своя, отдельная. И не надо с соседками договариваться, если решила с мужем обсудить международное положение. Дом, правда, был старый, какой-то странный: с одной стороны двухэтажный, а со двора — трех. Потому и переходы на разных уровнях, порой самых неожиданных. А, что переживать, лишь бы моей любимой хорошо было.
— Всё, располагайся, вот тут кровать, вон там по коридору — туалет и ванная. Я буду поздно, — наскоро объяснила явно торопящаяся жена.
