– Я их вообще очень мало видела.
– Шутишь!.. На что ты надеялась? На наше слабоумие? Застала врасплох Леона - он слишком рассеян для настоящего мага - чуть не лишила его жизни.
– Я не хотела! - жалобно пискнула Катя. - Я не хотела причинять Леону какого бы то ни было вреда... Он, межде прочим, тоже не слишком со мной церемонился!
Ох, Екатерина, опять ты пошла на поводу у своего самолюбия! Не могла прогнуться перед магиней, покаяться, может, и обошлось бы...
– Использовать вместо удавки африканского питона! Он не выпускает из своих объятий жертву, пока не переломает ей кости... Что ты в него превращала? Дождевого червя?
– Так, одну зверушку, - уклончиво ответила Катя. Могут и у неё быть свои секреты.
– Не слишком заносись, меня это и не интересует, - небрежно бросила Полактия Фортунатовна. - Но за покушение на жизнь Леона я тебя накажу. Ты ведь теперь представитель белых историков? Мы обычно в отношениях друг с другом насильственных действий не применяем. Ты первая нарушила наш уговор. Так что, мне не требуется разрешение нашего Ордена на применение магии третьей степени. Я не стала слушать возражения самого пострадавшего, рискую любовью собственного сына...
– Здорово же я вас разозлила!
Катя понимала, что шутит с огнем, но уже не могла сотановиться. Она знала эту свою особенность. Казалось бы, в опасный момент замри и бойся, а в неё словно бес вселялся...
Для начала девушка соорудила из пылинок и солнечных лучиков красивый воздушный букет и мелким птичьим шагом, как и должны ходить образованные монголские девушки, подошла к великой ханше и протянула ей букет со словами:
– Представитель белых историков приветствует представителя черных историков на русской земле тринадцатого века. Добро пожаловать! Вэл ком!
– Юродствуешь! - неодобрительно покачала головой Полактия Фортунатовна. - Гусарствуешь. Оно и понятно. Как ни геройствуй, а страшно. Небось, колотится сердечишко? Подумай, кто ты, чтобы идти против меня? Повинись. Прощения попроси. Может и удастся тебе смягчить свое наказание...
– А я не хочу.., - дерзко начала Катя.
– Хозяин - барин, - перебила её маг и щелкнула пальцами.
В голове Кати тоже будто щелкнуло. Стены шатра стремительно понеслись вверх, голова девушки закружилась и она едва не упала на пол.
Некоторое время спустя она поняла, что окружающие её предметы остались такими же, как прежде, это уменьшилась она сама.
Руки, которые Катя поднесла к голове, чтобы убрать непрекращающийся в ней гул, оказались двумя крыльями. Ноги превратились в небольшие лапки. А, склонив голову, она могла теперь любоваться разноцветными перышками на груди.
"Раз я птица, значит, могу улететь, - подумала Катя, но тут же перед её лицом что-то звякнуло - металлические прутья потянулись от руки Полактии Фортунатовны и сами собой сплелись в большую позолоченную клетку, внутри которой оказалась Екатерина в образе неизвестно какой птицы.
– Почему, неизвестно, какой? - хохотнула маг и приблизила к прутьям торжествующее лицо. - Очень даже известно. В образе попугая. Попка-дурак!
– Сама дура! - крикнула Катя; звуки из её рта вылетали резкие, пронзительные, словно она была не попугаем, а вороной.
– Зато теперь ты можешь радоваться - попугаи долго живут.
На эту реплику Катя ничего не ответила. И за оскорбление великой ханши стыдно ей не стало; пусть не дразнится.
Вряд ли то, что сотворила с нею Полактия Фортунатовна, можно было назвать честной игрой. Все равно, как если бы столичный "Спартак" вызвал на соревнование никому неизвестную дворовую команду...Уж не приревновала ли эта великолепная женщина к Катерине своего импульсивного мужа?
– Полактия - ревнивая! Полактия - ревнивая! - резко прокричал попугай и дернул головой в знак осуждения, отчего его хохолок качнулся с боку на бок.
Великая ханша вздрогнула. Видно, Катя была права: черные историки её порыва бы не одобрили. Но магиня упрямо сказала:
– Ничего, зато теперь никакая не посмеет...
Чего не посмеет никакая, Катя так и не узнала.
На свою птичью жизнь она пожаловаться не могла. Отборные орехи, засахаренные фрукты, родниковая вода. К тому же она могла беспрепятственно наблюдать за жизнью хозяйки роскошного шатра.
Для чего Полактия Фортунатовна продолжала играть чужую роль? Из-за трактата Авиценны? Или задумала ещё какую-то пакость?
Маг в образе великой ханши принимала у себя всякого рода военачальников. Уж если Бату-хан в свое время падал перед нею ниц, то военные рангом пониже обхаживали её наперебой. И, конечно, приносили с собой богатые дары.
– Видишь, что можно иметь, всего лишь назвавшись чужим именем, посмеивалась Полактия Фортунатовна, но Катя убеждалась, что эти дары её не особенно волнуют.
К концу дня в шатре появился Тахаветдин. По напряженному лицу врача можно было догадаться, каких усилий стоило ему это решение. Прийти со своей ничтожной просьбой к этой всемогущей женщине!
Униженно кланяясь, он стал лепетать, что его друг - покойный Садыбай перед смертью поручил ему заботиться о своей жене Гюзель. Сегодня он лично привел молодую женщину к шатру великой ханши, но обратно в юрту она не вернулась и никто из нукеров её не видел.
Интересно, смеются ли попугаи? Конечно, если они не копируют людей. Катерина хотела рассмеяться и не смогла. Неужели птица хоть чем-то напомнит ему пропавшую Гюзель?
Великая ханша расстерялась, хотя и виду не подала. Но потом она сообразила, что кроме врача пропавшей вдовой никто не будет интересоваться. Потому она просто посмотрела Тахаветдину в глаза и сказала:
– Никакой Гюзель нет. И не было.
– Нет. И не было, - покорно повторил мужчина и, пятясь, выбрался из шатра, недоумевая, какой вопрос хотел он задать самой великой ханше.
Теперь Катя задумалась, плачут ли попугаи? Ибо плакать было самое время. Теперь никто не поинтересуеся судьбой Екатерины, и уж тем более не придет ей на помощь.
Глава семнадцатая
Жизнь - это парусная лодка, на которой слишком много парусов, так что в любой момент.она может перевернуться.
Эрих Мария Ремарк
Платок сдернули с клетки, и в глаза Екатерине ударил яркий солнечный свет. Она зажмурилась и сварливо проскрежетала:
– Выключи свет! Тысяча чертей! Йо-хо-хо и бутылка рома!
– Несомненный актерский талант, - кивнула великая ханша. - Только я хочу показать тебе зрелище, более достойное, чем подражание птицам из книг о пиратах. Перед тобой город, к которому ты так стремилась - Рязань. Правда, ты не смогла его увидеть до штурма. Теперь здесь одни развалины, а вон тот черный дым - последний оплот защитников города - та самая церковь, в которой спрятан трактат Ибн Сины...
Попугай-Катя просунул голову сквозь прутья решетки. Опять смрад, опять трупы. Разрушенные городские стены. Крики о помощи...
Полактия Фортунатовна подняла клетку повыше.
– Тебе придется лететь туда, где виден черный дым. Монголы обложили хворостом церковь, в которой закрылись русичи. Но двери церкви уже трещат под напором стенобитного орудия... Игумен церкви вместе с двумя иноками спрятали наиболее ценные рукописи княжеской библиотеки. В ризнице. Но они не узнают, что один услужливый предатель уже доложил тысяцкому-монголу, что священнослужители закопали в церкви нечто, завернутое в рогожу. Монголы станут пытать оставшегося в живых инока, который не выдержит пыток и покажет место, где в ризнице спрятаны рукописи. Монголы кинутся туда, но ничего ценного для себя не найдут. Тысяцкий со зла прикажет все сжечь.
– И что мне делать? Выклевать ему глаза?
– Дерзишь, Катерина, - вздохнула маг, - но что с тебя взять? Одно слово, глупая птица. Когда монголы станут бросать рукописи в костер, подлетишь, схватишь один свиток. Трактат отличается от других манускриптов: он гораздо темнее по цвету и скреплен красной печатью. Не спутаешь. Да, и не вздумай улететь от меня!
– Почему? Рассыплюсь прахом по дороге?
– Смейся! Просто кроме меня никто не сможет снять с тебя заклятие. Ты так и умрешь попугаем. А если будешь умницей, я верну тебе прежний вид. Так что, вернуться ко мне - прежде всего в твоих интересах.
Она открыла дверцу клетки.
Рукописи бросали в костер два не то татарина, не то половца, - как Вяземский ни учил Катю, она всегда путала, кто есть кто. Поджигатели были одеты в стеганные полосатые халаты и черные бараньи шапки, несмотря на летнюю жару, надвинутые на самые глаза.
Трактат, за которым её послали, и вправду по внешнему виду отличался от других рукописей. Наверное, потому, что был самым древним.
Поджигатели не разглядывали, что они бросают в огонь. Они просто брали рукописи в охапку, как дрова.
– Остановитесь, невежды! - крикнула им на родном языке пестрая райская птица, и татарин, который в очередной охапке нес как раз нужную рукопись, с перепугу сел прямо на землю и закрыл глаза . - Святой дух! Прилетел за мной.
