чувство радости и смущения, охватывавшее мальчика каждый раз, когда его хвалили.
Да, все-таки на него можно положиться. И в это мгновение тоже – когда он очутился в поистине невероятной истории.
Глава 26
От подноса, накрытого фольгой, исходил аппетитный аромат горячей пиццы, уже разрезанной на четыре добрых куска. Когда Гомер направился через сад обратно в домик, мрак, казалось, еще сгустился, став почти зловещим.
Надо бы включить фонарик на смартфоне… Биби тут же вызвалась помочь и нести его в своих маленьких лапках. Но таких высот ее таланты не достигали.
А у Гомера были заняты обе руки, и ему оставалось только сунуть смартфон в карман джинсов, позаботившись, правда, о том, чтобы его верхняя часть с фонариком продолжала высовываться оттуда и освещать дорогу. Результат: пучок света дрожал при каждом его шаге, меняя направление и освещая кусты, вместо того чтобы освещать путь, и к тому же придавая всему окружающему вид более тревожный, чем на самом деле.
Вдруг он резко остановился: из-за куста гортензий донесся какой-то шорох. Он прислушался с неистово колотившимся сердцем. Снова шорох, на сей раз совершенно явный, чуть не заставил его выронить поднос. Определенно, рядом с ним кто-то шумно дышал. – Кто здесь? – пробормотал он.
Сколько раз он слышал такой вопрос в кино и всегда думал: как это глупо! Да какой же вор, маньяк или просто психопат станет отвечать на это?
У него промелькнула мысль, что это может быть тот бродяга, что опустошил их холодильник и разграбил студию отца. Кто же не знает, что убийцы всегда возвращаются на место своего преступления? «Да ладно тебе… – одернул он себя. – К тому же он ведь никакой не убийца, а несчастный парень, брошенный и голодный».
– Это ты, Добрячок? – спросил он на всякий случай.
Как это было бы чудесно – увидеть, как его свинка, огромная, вставшая на задние лапы, впивается в него взглядом зеленых глазок, круглых как шарики. Но никто не отозвался, и это напугало его еще больше. Он почувствовал, что Биби вся сжалась у него под мышкой. Дурной знак.
– Эта хрюшка тебе вовсе не подружка, – прошептала она.
Гомер вспомнил, что она уже говорила нечто в таком роде.
– Почему ты так думаешь? – спросил он.
– Если хочешь знать, правды не избежать.
В голове зашевелились сцены разнообразных превращений. Ему сразу же привиделось, как добродушное поросячье рыльце превращается в свирепую и хищную морду с непомерными зубами и пастью, перекошенной жестокой ухмылкой. Как бы ему все же научиться сдерживать воображение, которое при любом удобном случае неслось неизвестно куда и неизвестно зачем… – Спасибо, что испортила настроение, Биби, – проворчал он.
Кроме шума ветра в кронах деревьев и отголосков музыки, долетавших из дома, больше не слышалось никаких подозрительных звуков. Гомер быстро добежал до домика и стремительно взлетел по лестнице, пытаясь справиться с воображением, уже рисовавшим ему, как чья-то рука хватает его за щиколотку и тянет вниз, к земле, чтобы съесть в сыром виде. Гомерическое воображение…
– А-а-а-а! – увидев его, вскричал Саша. – А мы уж думали, ты всю пиццу сам съел!
– А что, тебе вкусней было бы замороженную есть? Когда Гомер грубо парировал выпад, не обращая внимания на юмор товарища, он начинал ненавидеть самого себя.
– Гляньте-ка, что я нашел, – сказал он, снова приходя в доброе расположение духа, и вынул из капюшона баночку «Нутеллы».
– О! Увидел «Нутеллу» – на душе потеплело! Мы тебя обожаем! – воскликнул Саша.
Вот за что Гомер так любил Саша: за способность быстро прощать. Наверное, это входило в его умение держать удар, о котором говорила Нинон.
– Так и ты теперь рифмуешь, как Биби? – не преминула подколоть его Лилу.
Услышав свое имя, песчанка встала на задние лапки. – Хожу я тут с вами, «Нутеллу» ищу, а есть, между прочим, тоже хочу!
Все трое расхохотались, а Телемах смотрел на все это, не зная, что сказать.
Усевшись по-турецки, поставив в середину круга поднос, они набросились на еще дымящуюся пиццу, и теперь все только и издавали радостное «м-м-м». Право на кусочек было и у Биби, и она с жадностью съела свою долю.
– Ну как тебе? – спросил Гомер Телемаха.
Тот ответил с сияющим взглядом, с губами, еще блестевшими от горячего сырного жира:
– Никогда не ел ничего вкуснее!
– Класс! Это лучшее, что есть в мире! – подтвердил Саша. – А теперь попробуй еще и «Нутеллу»…
– Там, откуда ты, такого нет? – отважился спросить Гомер.
Телемах покачал головой.
– А что же вы тогда едите? – поинтересовался Саша.
– Рагу.
– Рагу? Не уверен, что верно представляю себе, что это такое, но мне тебя от всей души жаль.
– А знаешь, – вмешалась тут Лилу, – Саша питается почти исключительно пиццей.
– И еще «Нутеллой»!
Саша дружески толкнул девочку локтем, а та в ответ показала ему язык. Телемах наблюдал за этим с серьезным интересом.
– А супруги Финк приходят… приходили навещать тебя иногда? – спросил Гомер.
– Да. В первые годы я тоже бывал у них иногда. Они очень любезные, но это никогда ничем хорошим не заканчивалось, они упрямо называли меня Жоржем, их малышом Жоржем, дорогим сынком, и всё показывали мне фотоальбом, говоря: «Вот помнишь, тогда на Рождество тебя одели в костюм пирата, и ты все кричал: „На абордаж!“», или еще: «А этот снимок – когда мы ездили на каникулы в Венецию, помнишь? Папа еще уронил в канал бейсболку».
Он похлопал ресницами, сдерживая подступавшие слезы.
– Меня и вправду опечалило, что у них исчез сын. Но не мог же я прикидываться им только затем, чтобы они не были так несчастны!
– Конечно, не мог, – поддержала его Лилу.
– И всегда кончалось тем, что мадам Финк плакала, а мсье Финк отправлялся на стадион и бегал там часами. С тех пор как я в Гренатье, он, наверное, совершил уже несколько марафонских забегов. В последний раз, когда я у них был, меня охватила настоящая ярость: эта мадам Финк вытащила целый ящик детских игрушек, которыми я якобы забавлялся, пока был ребенком. Она называла это «плеймобиль». Я начал кидаться ими и вопил, что хочу найти своих настоящих родителей, а она и ее муж просто самозванцы. По-моему, я нагнал на них страху. Но при этом они, кажется, осознали, что я им не сын… Доктора увеличили мне дозы лотоса, и я стал совсем вялым. После того дня супруги Финк по-прежнему приходили навестить меня в Гренатье, но уже не так часто. А вот я к ним не приходил больше никогда.
Он посмотрел на своих спасителей так напряженно, что все вздрогнули. Потом с жадностью доел последний кусок пиццы.
– Мы тебе рецептик дадим, – сказал Гомер, – вот вернешься на свою Итаку, сам такую приготовишь.
Эти слова погрузили Телемаха в глубочайшие раздумья. Сияющие ирисы его синих глаз потускнели, словно мысли увлекли тело куда-то далеко-далеко.
Когда он принялся напевать печальным и низким голосом, Саша вопросительно взглянул на Гомера и Лилу, но и они были так же растеряны. Этот долговязый юноша,
